— Пришли, — невесело заявил Андрей.
— Что нос повесил?
— Люб ты мне, боярин, расставаться жалко.
— И мне тоже. Не заладится что в приказе — перебирайся в Вологду, под мою руку.
— Нет, пока можно — здесь служить буду. Тятенька велел. Вот я — из простых, а ты — боярин, и разница между нами— ого-го! А мне просто с тобой, и есть чему поучиться. Несколько дней всего, а я повзрослел на год.
— Вижу — даже по моему примеру пистоль купил.
Щеки Андрея заалели.
— Давай хоть обнимемся, Андрей! Кто знает — свидимся ли еще.
Мы обнялись, похлопали друг друга по спине и пожали руки. Андрей нехотя развернулся и побрел к Ивановской площади.
Я постучал в ворота. Открыл вальяжный слуга.
— Хозяин не принимает.
— Передай ему — боярин Михайлов спрашивает.
Слуга окинул меня подозрительным взглядом. Вероятно, в его глазах я па боярина и на уважаемого человека явно не тянул. Тем не менее он отправился в дом и вскоре пригласил меня. В сенях брезгливо принял тулуп, рядом повесил мою котомку и проводил в горницу.
Навстречу шел стряпчий Федор Кучецкой.
— Ба! Сколько лет, сколько зим, боярин! И ведь не заглянул к старому знакомцу!
— Так ведь с твоей подачи меня государь из Вологды вытащил, все дни делом занимался, без продыха. Не было возможности дать знать о себе.
— Говорил мне дьяк Выродов о твоих успехах. Хвалил, что убийцу нашел быстро, когда у них у всех руки опустились. Знал я — не подведешь. Так и государю сказал. Молодец, не подвел. А что до Выродова — я никогда прежде не слышал, чтобы он кого-то хвалил из своих подчиненных. А со мной — соловьем разливался. Цени!
— Ценю.
— И чем же государь тебя за службу отблагодарил?
Я пожал плечами. По лицу Кучецкого пробежала тень.
— А ведь дьяка-то отметил. Дом убиенного ныне злодея Выродову отписал.
— Так ведь и я не на улице живу — в своем доме, и вотчина есть.
— Ты знаешь ли, сколько дом с участком в Москве стоит?
Федор оглядел меня — наверное, слуга доложил о моем тулупе. Но кафтан-то на мне был неплохой, английского сукна.
— Вот что, постой-ка, а лучше — присядь.
Кучецкой вышел, а я разглядывал горницу. Совсем неплохо стряпчий живет. Печь вон изразцами выложена, мебель из мореного дуба. Тяжелая, но век стоять будет, и не скрипнет. В окнах стекла вставлены, а стекло дорого стоит.
Не успел я все разглядеть, как вернулся Кучецкой, неся в руках шубу.
— Держи, боярин, награду. Правда, не с государева плеча, но и я чего-то стою.
Я смутился. Еще подумает, что я за наградой приперся. И только рот открыл, как Кучецкой засмеялся.
— Бери-бери. Не последняя. Это от меня — за то, что не подвел, не ударил в грязь лицом. Государю я ведь тебя посоветовал — стало быть, за слова свои отвечать должен. Ты правоту мою доказал делом. Садись, чего вскочил? Добирался сюда, в Москву — как?
— С Лыковым, на ямских лошадях.
— На обратную дорогу подорожную грамоту дали?
— Нет.
Кучецкой помрачнел. Потом тряхнул головой.
— Когда уезжать думаешь?
— У меня, собственно, дел уже и нет. Думал после тебя и домой подаваться.
— Ты вот что — не торопись. У меня переночуешь, места хватит. Ты в братчине состоишь какой?
— Нет, — сознался я.
— Э, брат, — не дело. Боярин боярина держаться должен. Понятное дело — не всякого. Хочешь со мной в братчине состоять?
— Хочу, а что для этого надо?
Федор засмеялся, хлопнул себя по ляжкам.
— Ну, вы там, на Вологодчине, совсем заплесневели. Не обижайся. Братчина — это пивная братия. Зерно привозишь — ну, свою долю. Мои холопы пиво варят. Пару раз в год, а когда и чаще бояре, что в братчине, встречаются. Пива попить, в баньку сходить, дела обсудить. Коли вступишь в братчину, обратной дороги нет. И подсуден в случае чего, при споре, потом будешь только членам братчины. Понял ли?
— Понял, согласен.
— Ладно, зерна у тебя нет — это я уже понял, долю деньгами отдашь. Сейчас отдыхай, к завтрему готовься — слуга комнату покажет.
Стряпчий позвонил в колокольчик. На звон явился слуга, забрал мою уже шубу и провел меня в гостевую комнату.
Я снял сапоги, разделся и рухнул в постель. И в самом деле — надо отдохнуть. Устал я за эти дни — скачка в Москву, напряженная работа. Имею же я право устроить себе день-два отдыха?
На следующий день стали собираться бояре. Двор быстро заполнился знатным народом, слуги отводили в конюшню лошадей.
Бояре заявились без слуг и ратников.
Меня пока никто не звал, и я находился в отведенной мне комнате, разглядывая с высоты второго этажа прибывающих бояр. Все лица были мне незнакомы. Да и откуда взяться знакомым, коли в Вологде сижу, а когда и выезжаю на государеву службу, так вокруг — бояре местные, вологодские.
Наконец, вошел слуга:
— Боярин, тебя ждут.
Когда я вошел в огромную трапезную, стушевался. За длинным столом сидело человек тридцать бояр. Одеты — без изысков и украшений.
Все с интересом разглядывали меня.
Поднялся Федор Кучецкой.
— Собрались мы, уважаемые бояре, дела наши обсудить, пива попить да нового члена принять.
Поднялся боярин на дальнем конце стола.
— А не уроним ли честь и достоинство свое новым членом?
Мне и вовсе стало неловко. Уйти? Нет уж, буду стоять до конца. Не убьют же, да и опозорить не должны.
Федор Кучецкой продолжил:
— Честь свою не уроним, принимая боярина Михайлова. Дважды он мне доказывал, что разумен и умен, да и воевода вологодский, боярин Плещеев о нем лучшего мнения.
— А пиво пить может?
Я и ответить не успел. Слуги внесли в зал огромную братину — ведра на три, с усилием подняли на стол, боясь расплескать пенный напиток.
— Пусть докажет.
Все с любопытством уставились на меня.
Кучецкой толкнул локтем:
— Пей!
Ни кружки, ни другой емкости не было. Я сделал шаг к столу. Пенный напиток источал тонкий солодовый аромат. Я наклонил немного братину и припал губами к краю.
— Раз! — дружно заорали бояре. — Два, три, четыре. Эй, нам оставь — видим, что можешь.
Я поставил братину на место, отер пену с усов и бороды, перевел дух.
— Ну что, братья, принимаем нового члена? Люб ли?
— Люб, люб, — зашумели бояре.
Федор повел меня за собой вдоль стола, за которым на лавках вольготно расположились бояре.
— Боярин Кикин.
Боярин привстал и пожал мне руку.
— Боярин Пушкин.
— Боярин Милославский.
— Боярин Вельский.
И далее пошло: Курбский, Куракин, Татищев, Телятевский, Троекуров, Романов, Апраксин, Горбатый, Румянцев-
Федор называл и называл фамилии, а я просто обалдел. Да тут собран весь цвет боярства, люди, которые прославят себя навсегда и оставят след в истории России — а не они, так их потомки.
Лица сливались воедино, сначала я еще пытался запомнить, но потом махнул рукой — в процессе общения запомнится само.
Бояре пустили вдоль стола братину, отпивали и передавали дальше. Когда пиво кончилось, слуги унесли пустую братину и вернули ее наполненной до краев.
После изрядной дозы свежего, холодного и крепкого пива все дружно набросились на еду. За столом стало шумно. Общались запросто, невзирая на занимаемые должности при дворе.
Потом принесли вино, сменили закуски на горячее.
А я уже есть не мог, живот был полон. Однако, передохнув, продолжил трапезу. Подходили бояре, чокались кубком с вином, выпивали.
Часа через три голова пошла кругом. И не у меня одного — некоторые уже лежали лицом в тарелке.
«Устал!» — говорили про таких наиболее крепкие питоки. Слуги бережно вынимали из-за лавки «уставшего» боярина и уносили. Я ушел сам, заблудился, но встреченный мною слуга довел меня до комнаты. Едва стянув сапоги, я рухнул на постель.
А утром — о… о… о… Голову оторвать от подушки было нельзя, все плыло. Да и почему не быть похмелью? Вчера мешали пиво, вино, и все — в огромных дозах.
Деликатно постучав, вошел слуга:
— Тебя ждут, боярин.
— Я не могу.
— Все уже собрались.
Я с трудом встал, слуга помог обуть сапоги, и с помятым лицом я отправился в зал. Ха-ха-ха! Большая часть именитых людей выглядела не лучше.
— Немного пива — только поправиться, и — в баню, — предложил радушный хозяин дома.
Почти в полной тишине бояре подходили к братине с пивом, прикладывались и отходили. Приложился и я. В голове полегчало — по крайней мере, перестали стучать молотки в висках и давить в затылок.
Отправились в баню. Она тоже была огромна — не меньше, чем трапезная. Хорошо прогрета, видно — слуги топили с раннего утра.
Банщик плеснул на камни квасом, потом еще. В воздухе запахло хлебом.
— Будем париться, али как? — спросил я банщика, стараясь предугадать вкусы и предпочтения именитых москвичей.
— А кто как хочет.
