Старик хитро подмигнул и резво понесся по дороге. За ним ковыляли его спутники, явно проигрывая начальству и в скорости, и в выносливости.
– Кто это? – спросила я, когда вся троица исчезла за поворотом.
– Травники.
– Травники?
– Ну да. У нас же Пуща. Там чего только не растет. У деревни с зельеварами контракт, по которому они каждый год присылают сюда своих людей на сбор травок. Все чин по чину, с квотами, чтобы ничего лишнего не унесли и в Пуще не хулиганили. За этим Арс следит.
– Понятно, – протянула я.
А ведь травы как раз по нашей части. Сеть алхимических лабораторий Домбровских – семейное предприятие, которое приносит роду солидный доход. Папа и в Гильдии состоит, и алхимический факультет Академии курирует. Наверняка часть трав из Пущи идет как раз в наши лаборатории. А я даже никогда этим не интересовалась. Зря, наверное. Может, пошла бы в травники, а не в археологи.
Расставшись с тетей Лидой на перекрестке за управой, я без труда нашла школу. Она оказалась простым кирпичным зданием в два этажа. Ни лепнины на стенах, ни крыльца с колоннами, ни липовой аллеи, как было у нас в лицее. Из стыков между плитами дорожки пробивалась трава, оконные рамы были покрашены краской разного цвета, а входная дверь скрипела так, что от этого звука по спине бежали мурашки.
Сейчас в школе было пусто и прохладно. Только на заднем дворе слышались детские крики и глухие удары. Выглянув в окно, я увидела играющих в футбол разновозрастных детей. Но взрослых с ними не было, поэтому Марина Константиновна явно сидела где-то в кабинетах.
На звук моих шагов одна из дверей открылась, и в коридор выглянула та самая женщина, которая на свадьбе делала замечание Кривцовой. Завидев меня, она поджала губы и ехидно заметила:
– По-моему, вам уже поздновато учиться
– Доброе утро, – поздоровалась я. – Ну, на каникулах вообще никому не нужно учиться.
Судя по тому, что узкие губы сжались еще сильнее, у Олешевой было свое мнение по этому поводу. Перепугавшись, что она примется меня отчитывать, я поспешила перевести тему:
– Мне говорили, что вы устроили у себя в кабинете самый настоящий музей, – польстила бессовестно. – Можно взглянуть?
– Музей? – Ее лицо чуть смягчилось.
– Да. Очень хотелось бы посмотреть. Я люблю историю.
Олешева смерила меня оценивающим взглядом, словно прикидывала, а достойна ли я увидеть святую святых. Но в итоге все же кивнула:
– Ну ладно.
Она посторонилась, пуская в кабинет. Совершенно типичный кабинет, на самом деле. Учительский стол, доска, три ряда парт (кажется, тут нет недостатка в учениках). На стенах висели картины: охота на мамонта, Староградская крепость в самом начале постройки, коронация первого императора Рутинии. А в конце класса стояли шкафы. И в одном из них должно было находиться то, что мне нужно.
Я подошла поближе. За стеклянными дверцами хранилась скромная школьная коллекция, которую, скорее всего, собирали всей деревней. С десяток монет разного возраста и номинала. Треснувший с одной стороны старый кувшин с узорами. Учебник истории, которому в этом году стукнуло сто лет, судя по дате на обложке. Наконечник стрелы и сломанный нож. А в самом дальнем углу он – старый, покрытый коркой окислов шлем.
Вернее, сейчас от шлема остался один каркас. Металлические ленты, украшенные костяными пластинами и резьбой, видной даже сквозь грязь, держались вместе только каким-то чудом.
– Великие Предки, – пробормотала я. – Это тот самый сагарский шлем, который нашли в деревне прошлым летом?
– Пф, обычный шлем, – дернула плечом Олешева. – Старая рухлядь.
– Но Людмила Васильевна говорила, что его посчитали именно сагарским, – напомнила я, удивленная таким пренебрежительным тоном.
– Сагарский… – недовольно процедила учительница. – Я думала, что да. Но потом из Старограда приехал какой-то профессор и поднял меня на смех. Мол, тут сагаров нет и никогда не было, а шлем – ерунда на постном масле, грубая стилизация, таких в каждом музее по десять штук.
– А что за профессор?
– Как его… Верховцев.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Да, Верховцев работал в нашем университете. У меня лично он не преподавал, но однокурсники, которым не повезло попасть к нему на курс этнологии, жаловались, что он из тех, для кого существует только два мнения: свое и неправильное. Верховцев страшно гордится собственными публикациями и не терпит, когда их пытаются опровергнуть или поставить под сомнение. Не удивительно, что он не допустил вероятность того, что сагары могли оказаться под Прилесьем.
– Знаете. – Я развернулась к Олешевой. – Мне кажется, профессор ошибся, а правы были вы.
– Правда? – смешалась она, разом теряя свой строгий вид.
– Можно посмотреть поближе?
Кивнув, Марина Константиновна сбегала к столу за ключами и открыла шкаф. Я сунула голову внутрь, боясь трогать шлем руками.
– Это же типичный сагарский узор, – пробормотала я. – Корни дерева, косые «Х» и птичьи перья. Да он весь в птицах. На ребрах, на пластинах…
– Птицы – это классика.
– Вот именно. И оттенок металла… Светло-серый… Сталь? Белая бронза?
– Вы действительно думаете, что я была права? – как-то робко спросила Олешева.
– Очень похоже на то, – вздохнула я, выбираясь из шкафа. – У меня по сагарам курсовая была на третьем курсе. По-хорошему, надо бы отвезти его в лабораторию, почистить, узнать возраст и все такое… Но не хочется.
– Верховцев точно не будет рад, – понимающе кивнула Марина Константиновна.
Она уселась прямо на парту. С нее слетела вся строгость, и стало понятно, что Олешева гораздо младше, чем мне показалось тогда на свадьбе. Наверное, она сама только недавно стала работать в школе и изо всех сил старалась выглядеть взрослее, чтобы ее воспринимали всерьез. Отсюда эти немного старомодные очки, закрытые блузки и мрачное выражение лица.
Махнув рукой на приличия, я устроилась на соседней парте и пробормотала:
– Взглянуть бы еще на череп. Его нет в школе?
– Нет, мы не стали оставлять его тут. Все же дети… Сто процентов стащили бы.
– И где он?
– У Зудина, – ответила Олешева. – Это наш участковый. У него возле кабинета есть кладовка, где хранятся улики, старые протоколы и все такое…
– Откуда знаете?
– Там зимой трубу отопления прорвало. Я помогала Зудину сушить его бумажки.
– Может, отдаст череп по старой памяти?
– Не-а, – Марина Константиновна покачала головой. – Этот не отдаст. Он зануда и крючкотвор. Сказано – вещественное доказательство, значит, вещественное доказательство, пусть и дела-то никакого нет. – Она задумчиво уставилась в окно и вдруг выдала: – Нет, череп нужно украсть.
– Украсть? – изумилась я.
– Ну да.
Она слезла с парты и бросилась к своему столу. Нашла там чистый лист бумаги, карандаш и нарисовала квадрат. Провела линию, разделяя его на две неравные части, и большую разделила еще на две.
– Смотри, – она ткнула в бумагу грифелем, переходя на «ты». – Это наш участок. Вот коридор. Слева туалет и комната, куда сажают задержанных, но нам она не нужна. Нам надо то, что справа. Ближе ко входу – кабинет Зудина. – Грифель оставил жирно точку на самом большом прямоугольнике. – А дальше – кладовка.
– И как же мы туда вломимся? – спросила скорее из любопытства.
– Очень просто. Там такой замок хлипкий. Его даже не нужно открывать. Просто нажать на дверь посильнее, и он выскочит.
– Правда?
– Да. – Марина Константиновна почесала карандашом за ухом. – И делать это нужно, когда Зудин в здании. Потому что когда он уходит, то закрывает участок на замок. И вот его нам не взломать. Не станем же мы искать кого-нибудь, кто…
– Конечно, не станем, – замахала я руками. – Что ты предлагаешь?
– Ты маг?
– Нет, к сожалению.
– Тогда пойдем вдвоем. Я буду отвлекать Зудина. Например, заведу с ним разговор о… о профилактических мероприятиях среди школьников.
– Но сейчас же каникулы.
– Ну и что? На будущий учебный год. В общем, я буду отвлекать, а ты прокрадешься на склад. Правда, там замок шумный… – она задумчиво покусала губу. – Я уроню что-нибудь. Два раза.
