Оникс отпустил меня, отстав на пару секунд, видимо, сканируя портрет, прежде чем догнать уже у дверей. Те распахнулись, впустив в просторную полукруглую ложу, окаймлённую золотом и алым цветом. Бархатные шторы с вышитым в ручную узором свисали с высокого потолка, а кресла были специально поставлены в тень, чтобы никто не увидел нас. Миновав их, я поражённо застыла на краю, коснувшись пальцами позолоченного резного бортика и смотря на полностью стеклянный потолок с ажурной решёткой, которая, однако, не мешала рассмотреть космос. Далеко же внизу (наверное, мы были на высоте двадцатиэтажного дома) отливали рыжими и багровыми бликами кресла, а так же громадная сцена, укрытая портьерами. Балконы, такие же украшенные и затемнённые, находились по обе стороны от нас, но значительно ниже.
– Наверное, статус Герцога даёт особые преимущества, – повернувшись к Ониксу, усмехнулась я.
– Всё зависит от того, какой ты Герцог, – задумчиво произнёс он, взяв со столика бокал с цветочным шампанским и опустившись в кресло. Его багровые глаза так и сверкали, ловя отсветы света. – До меня был Герцог, который собственноручно отправлял своих подданных, не заплативших вовремя налог, в Каратал. – Он говорил про чёрную дыру, находящуюся в его галактике Чёрная Тайна – весьма подходящее название, не находите? – Так что, по сравнению с ним, я не настолько жесток, но, возвращаясь к моему прошлому – я хуже него.
Я облокотилась спиной об бортик балкона, скрестив на груди руки и подняв голову на невозможно красивый и притягательный космос. Как жаль, что он настолько холоден и грозен, что убивает каждого, кто в нём окажется.
– Мать Орика когда–то читала мне сказки про добрых и хороших рикилей, – негромко начала я, чувствуя на себе взгляд Оникса. – Один из них был рудокопом, добывающим металл в подземной реке, а второй его хозяин, который жил на этом. И этот хозяин забрал у первого рикиля невесту, и второму пришлось пройти жестокое испытание и доказать, что он её достоин… детская сказочка про добро и зло, основанная на правдивой истории, которая уже не такая красочная. Дело в том, что рикиль–рабочий всё время добывал металл и постоянно был в ужасном настроении, и, приходя домой, бил свою невесту, которую забрал к себе его хозяин и пальцем не прикасался к ней без её дозволения. Рикиль–рабочий прошёл все испытания, но даже тогда его хозяин не отдал его невестку, и тогда тот убил его. Был бунт, в котором поубивали всех рикилей–рабочих и самого «героя», а его невеста вышла за другого и не вспоминала об обоих… к я чему это? А к тому, что не бывает «хороших» и «злых». Мир не делится на ужасное зло и миролюбивое добро. В каждом из нас есть частичка того и того, и даже отъявленные мерзавцы, убивающие толпами, не делают это просто так… Цербер грабил корабли и мало когда оставлял живых на борту. Но он никогда не убивал женщин и детей, а пленников если и продавал, то не отъявленным мерзавцам и людоедам. Я не понимаю тех, кто делит мир на «чёрное» и «белое». Чёрного и белого в природе не существует, однако кто–то выдумал их и никогда не отступится от своего.
Над головой вспыхнула и покатилась звезда, скрывшись спустя пару секунд. Я проследила за ней тоскливым взглядом. Вроде крылья есть, могу взять и улететь в любой момент, но словно цепи держат меня на земле, не давая упорхнуть. Я давно не летала – на Файе теперь это вряд ли возможно, учитывая, что слуг прибавилось за последнее время. А в других мирах я практически не бываю одна.
– Чёрное, белое… – произнёс Оникс, допив шампанское. – Ты вряд ли будешь задумываться, сажая убийцу в Серфекс, что хорошего он сделал. Мы не обращаем внимание на добро, только на зло. Зло легче запоминается, его много… если бы Мёртвый Узурпатор массово помогал мирам, это бы даже в историю не внесли, а когда он развязал войну, его запомнили на долгие тысячелетия. Все забывают, что крылатые врасы не только первыми приняли на себя удар, но и помогали ближайшим мирам спастись, однако запомнили только их трусость и «никчёмное самопожертвование». Ничего не меняется, Мэлисса, даже за миллионы лет. Мы всё так же пытаемся отыскать подвох и радуемся, когда его обнаруживаем, неважно даже, что страдаем из–за этого. Для нас зло стало смыслом жизни, а добро… кому оно нужно, как не слабым?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оникс был прав, как ни прискорбно это осознавать.
Отпрянув от бортика, я села в своё кресло, и как раз вовремя – свет потух, и теперь только далёкие звёзды озаряли нас своим блёклым светом.
– Ты не светишься, – наклонившись ко мне, заметил Оникс.
– Не так давно перестала, – тихо шепнула я в ответ.
Узоры на моей коже перестали светиться вот как недели две–три, так что радовать Айну и Лаи своим свечением и подрабатывать для первой светильником я наконец–то перестала. С другой стороны я как–то привыкла по ночам разглядывать странные узоры на своём теле, и сейчас, без них, было как–то… пусто.
Из глубин зала раздалась музыка, и громадные портьеры на сцене раздвинулись. Я тут же позабыла о своём собеседнике, заметив переливание голубовато–золотых перьев. Фениксы.
– Почему…
– Всё в порядке. Они не загипнотизируют нас своим голосом.
Хотела бы я в это верить, стиснув на подлокотниках пальцы.
Я как–то встречалась с пленённым Фениксом на Этажах, которого Цербер приказал убить. Она подрабатывала своим голосом, гипнотизируя и отвлекая внимания от воришек, которые обчищали карманы клиентов. Что ж, посмотрим, как всё будет на этот раз.
Фениксы, эти прекрасные существа, покрытые с головы до пят перьями всеми оттенками голубого и лазурного цветов, запели. Я прислушалась к себе, с облегчением отметив, что меня не пленил их голос как в первый раз, так что можно себе позволить расслабиться.
Фениксы вещали о старинных, как сама Вселенная, существах, прорезающих ткань космоса – айовах. Это была красивая, печальная и временами кровавая ода. На айовов когда–то охотились ради их бесценной шкуры, сократив популяцию настолько, что в живых остались только четыре особи. С тех пор айовы стали священными животными, и они постепенно расплодились, однако их всё ещё не так много – чуть больше трёх или четырёх десятков. За всю жизнь у айова бывает только один детёныш, и если он умирает, то родители, ослеплённые горем, отстают от стаи и перемещаются на конец Вселенной, где и сами умирают.
Над головами полыхнуло сиреневое сияние, и подняв глаза, я поражённо выдохнула. Прямо над «Орфеем» открывались сверкающие фиолетовым цветом порталы, откуда выплывали космические киты – айовы. Их шкура было чёрно–синей, с белыми светящимися крапинками, а мощные ласты с сильным хвостом свободно разрезали пустоту. Шесть глаз (три по одну сторону и три по другую) светились янтарно–голубым светом. На их боках ярко горели рыжим космические паразиты – нечто похожее на медузу, которое вдобавок ещё и под напряжением, защищая своего носителя. Две пары мощных изрезанных ласт с лёгкостью направляли существ, а на их коже то и дело что вспыхивали голубые вены, выстраиваясь в замысловатые узоры.
Айовы испустили свою песню, настолько глубокую и печальную, что она проникла даже через стекло и металл, звуча в наступившей тишине сердца и сопровождаясь эхом в голове.
Космические айовы и по сей день остаются самыми загадочными существами во Вселенной – их невозможно изучить, ведь даже к мёртвым айовам запрещено прикасаться. Цербер соблюдал это правило, и когда покупал вещь, сшитую из кожи айова, всегда проверял, сделана она до запрета или после. Так что в их честь назвали последнюю часть Вселенного Колеса.
Фениксы вновь запели, вплетая свои голоса в песню айовов и заставляя сочуствовать этим животным настолько, что слёзы начали стекать с глаз.
Краем глаза я заметила движение, заставив себя отвести взгляд. Оникс неторопливо поднялся на ноги, сбросив с плеч пиджак и взглянув в мою сторону. Я чуть не потеряла сознание, когда он протянул мне руку и едва слышно произнёс:
– Потанцуем?
Звёзды, да! Я приняла его руку, едва поднявшись на ослабевшие ноги. Ладони Герцога скользнули на мою талию, а я обвила его шею руками, смотря в рубиновые глаза с чёрными точками у горизонтального зрачка, на серебряное мерцание, отражённое в них. Смотрела и всё сильнее ощущала тоску. Мне чего–то не хватало. Какой–то детали, которую я всё никак не могла найти. Я долго искала её по всей Вселенной, и однажды вроде бы нашла, но она снова ускользнула, и от этого на душе ещё больнее.
