Уханье стало значительно громче. И теперь каждый удар сопровождало одно и то же негодующее рычание… на гномьем. Посмотреть, чем там развлекается Мэтт, было интересно, но вылезать из кровати… Нет, пожалуй, лень.
Оставив лень препираться с любопытством, – еще посмотрим, кто из них победит на этот раз – Макобер прислушался. С языками у него не слишком складывалось, да он толком и не старался их выучить: суметь бы растолковать людям, что думаешь о них ты, и понять, что они думают о тебе, а остальное само приложится.
«Проклятый недотепа», «проклятый недотепа». Кого это он так? Неужели с годами в гноме проснулась самокритичность?
В шатер заглянула улыбающаяся физиономия Айвена:
– Вставай, соня. Граф уже ждет!
– С ужином, я надеюсь? – зевая, поинтересовался мессариец.
– Надейся. Но пока что там все наши и граф с Крайтом.
– Сейчас буду.
Быстро одевшись, Макобер выскочил наружу. Мэтт с остервенением лупил свои доспехи одолженным в походной кузне молотом.
– Пойдем, гномина! Граф ждет, – кинул ему на ходу мессариец, но Мэтт лишь сделал неопределенное движение подбородком, которое Макобер без труда расшифровал как: «Еще-раз-меня-так-назовешь-пеняй-на-себя-как-доделаю-так-и-приду». И пусть кто-нибудь посмеет сказать, что у него проблемы с пониманием гномов!
Когда мессариец добрался до шатра Сильвена Беральда, доклад барона Крайта, капитана графской дружины, был в самом разгаре. Впрочем, докладом это назвать можно было с изрядной натяжкой: барон обильно жестикулировал, то и дело прохаживался взад и вперед, в лицах изображая героев своей истории, а голос его то повышался чуть ли не до крика, то нисходил до трагического полушепота.
Граф, сидя, по обычаю предков, прямо на толстом темно-вишневом ковре, блаженствовал, следуя за всеми извивами длинной истории, которая неизбежно должна была закончиться его освобождением. После промозглой подземной темницы собственный просторный шатер казался ему необыкновенно уютным, хотя еще неделю назад граф нет-нет, да и жаловался своему старому камердинеру на тяготы походной жизни. Старик, которому от ночевок на сырой земле вступило в поясницу, слушал с пониманием, часто кивал, а при случае пускался в долгие душеспасительные беседы, склоняя своего не в меру воинственного подопечного вернуться домой с миром и не бросать вызов богам.
Следя за рассказом барона, Беральд смог, наконец, незаметно понаблюдать и за своими спасителями. Уж слишком непохожи они были на те легендарные талиссы прошлого, о которых ему доводилось слышать.
Бэх, единственная девушка в талиссе, устроилась сейчас неподалеку от него и зябко грела руки о большую глиняную чашку с терпким травяным питьем. Сняв шлем, она позволила длинным золотистым волосам по-домашнему свободно рассыпаться по плечам.
Гибкая и стройная, она еще не успела приобрести женскую плавность и тягучесть движений, которая и у Майи появилась лишь после замужества. Граф никак не мог отделаться от ощущения, что жрица чем-то напоминает его старшую дочь, за всю жизнь не державшую в руках ничего опаснее веретена. И слава богам – не женское это дело, мечом махать!
Интересно, сколько Бэх лет? Восемнадцать? Двадцать? И что ее заставило принести Обет – родители, минутный порыв, дурацкая детская любовь? Хотя, может, конечно, и вера – чего не бывает.
Постояв пару минут у входа и подождав, пока глаза привыкнут к полумраку шатра, Макобер плюхнулся рядом с Торрером.
– …Весь в черном с золотом, как павлин, – рассказывал Крайт, нимало не смущаясь тем, что явно никогда в жизни не видел эту редкую птицу, – передал письмо – и как ветром его сдуло. Я уж потом понял, как он за свою жизнь трясся. Еще бы: знаете, что посмел мне предложить этот Стеарис, чтоб Ашшарат лишила его потомства?
Мессариец не сдержал улыбки.
Сильвену казалось, что талиссы должны объединять опытных, заматеревших бойцов. Профессионалов. Про эльфов особый разговор, эльфы, может, уже и триста лет землю топчут, а вот по людям не скажешь, что они сильно обременены жизненным опытом. Взять того же Макобера: усы и те еще не растут! По обители ходил, что по твоему лугу – чуть не с песнями. А впрочем, болтать-то он может хоть в полный голос, однако врагов за милю чует. Настоящий оборотень: скользнет тенью в темноту, и моргнуть не успеешь, как путь уже свободен.
– Сдаться в плен? – обреченно предположил сидящий в самом углу лунный эльф.
В подземелье, при неясном свете факелов, графу показалось, что Терри мало чем отличается от Торрера. Кто их там разберет, этих эльфов, все как на одно лицо. А пригляделся – нет, у этого кожа смуглая, точно пеплом покрыта, сероватая даже. Да и лицо – похоже-похоже, но словно скульптор, творивший еще первых эльфов, вернулся и лишний часок поработал над его чертами. Сразу даже и не скажешь, в чем разница… Резче они, что ли, четче.
Значит, вот они какие, лунные… Как там поговорка: на лунного эльфа взглянешь, жить дольше века станешь. Вроде как сидят они в своих горах и носа не кажут, а кому что нужно, так те сами к ним на поклон приходят. Одно слово – диковинка.
– Хуже! – Крайт гордо выпрямился и едва не снес плюмаж о крышу шатра. – Либо, говорит, ты в течение трех дней собираешь выкуп за своего… ну, господина графа, в общем… либо, простите, Ваше Сиятельство, повесили бы вас на монастырской стене. И не вздумай, говорит, к государю вашему, герцогу Этренскому, за подмогой обращаться или, того пуще, обитель штурмовать, тут же пленника вздернем как… Нет, Ваше Сиятельство, такое при всех и не скажешь! Позвольте опустить.
– Похоже на жреца, которому захотелось поиграть в полководца, – усмехнулся Торрер.
Длинный узкий нос и большие зеленые глаза характерного изумрудного оттенка делали эльфа похожим на странную помесь раздраженного орла и настороженной болотной совы. И вот ведь вымахал – шатер-то не маленький, а ему все сгибаться приходится.
Да, чуден мир, чего в нем только нет. Даже такое… Граф мысленно вознес кратенькую молитву Двэллу, сотворившему этот мир. Вроде бы. Хоть батюшка и говорил: суеверие все это, не было вовсе никаких демиургов, сам же видишь – храмов им не строят, в жрецы к ним не идут… Просвещенный человек был батюшка, а одного не понимал: молитва – не нахлебник, лишней не бывает.
– Зря ты так, жрецы тоже разные, – Айвен с наслаждением вытянулся на пушистом ковре и хитро покосился на Бэх.
В юности, бывая время от времени при королевском дворе, граф повидал немало молодых чародеев, дни и ночи напролет изнуряющих себя непосильными штудиями, и, как всякий обычный человек, относился к ним с невольным сочувствием. К счастью, Айвен явно не принадлежал к их числу. Округлое лицо юноши уж никак не свидетельствовало о недоедании, а новенькие сапоги были скроены по самой последней моде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
