Сэр Макензи был, как сейчас выразились бы, преуспевающим врачом. Он заработал свою славу не выдающимися исследованиями и не значительными успехами в диагностике и лечении, а тем, что пациентами его были знаменитости своего времени. Он был умен и речист, но также высокомерен и весьма бездарен. Дворяне и прочие тогдашние знаменитости с радостью допускали его в свой круг общения и обращались с ним как с поп-звездой. Его годовой доход составлял 12 тысяч фунтов, что в переводе на современные деньги составляет около двух миллионов евро. С другой стороны, Макензи лечил неимущих учителей, певцов, актеров и поденщиков, не требуя за это никаких денег, а кроме того, поддерживал знаменитое движение суфражисток. «Он питал глубокую симпатию ко всем приобретшим известность женщинам и очень непредвзято судил об их публичной жизни», — рассказывала позже его дочь Этель. В то время это было настолько же необычно, насколько и смело. Макензи был блестящей личностью в истинном смысле этого слова. Он хотел блистать всегда и везде, даже там, где и вовсе не было никакого блеска.
Когда 20 мая 1887 года он должен был объявить диагноз Фридриха, его немецкие коллеги не сомневались, что он подтвердит рак и необходимость операции. Но этого удовольствия он им не доставил. Он поразил всех заявлением, что считает опухоль принца доброкачественной, и предложил сначала сделать микроскопический анализ проб тканей, прежде чем — может быть, опрометчиво — брать в руки скальпель. Немецкие врачи были озадачены до невозможности, но сделали так, как предписывал их английский коллега. Он же был корифеем в вопросах заболеваний гортани и, кроме того, протеже августейшей тещи принца. Итак, проба тканей из гортани принца была направлена в центральную берлинскую больницу к профессору Рудольфу Вирхову, известному патологу, в честь которого в Германии названо так много улиц и площадей. Уже через два дня появился результат исследования: Вирхов также не мог подтвердить злокачественность опухоли. Он полагал, что скорее речь идет о бородавчатом наросте на голосовых связках, так называемом pachydermia laryngis (понятие, которое он сам ввел в употребление несколькими годами ранее).
До сих пор вызывает споры, что привело столь известного профессионала к такому ошибочному диагнозу, ибо то, что оценка его не соответствовала истине, позже было установлено со всей неумолимой ясностью. Возможным объяснением может служить предположение о том, что Макензи, пославший Вирхову пробы тканей глотки, выбрал незараженные участки органа. В этом случае Вирхова следует оправдать: он просто сделал то заключение, к которому ему позволяли прийти имевшиеся у него образцы. Другое предположение можно извлечь из политических убеждений медика. Вирхов был не только врачом, но и значительным политиком. Он слыл либералом и пламенным почитателем Фридриха, который был известен своими открытыми миру и умеренными взглядами, и многие видели в нем «надежду столетия». Диагноз «рак» значил бы для Вирхова, что источник его надежд вынужден будет отказаться от политического будущего. Вполне возможно, что именно поэтому он умолчал о диагнозе. Одним словом, он знал о раке, но не объявил о нем, чтобы не лишить принца права престолонаследования. Ибо кто мог быть уверен, что смертельно больного допустят наследовать трон?
В любом случае, после заключения немецкого корифея подозрения о раке были окончательно отброшены. Придворные врачи молчали, и даже профессор Бергман, заявивший в свое время о злокачественной опухоли, только устало кивнул, узнав, что Макензи послал принца лечиться на южное побережье Англии.
Там пациенту стало намного лучше. Он даже смог принять участие в праздновании пятидесятилетия восшествия на престол своей тещи. Никто тогда и не думал, что прямой, крепкий человек с пружинящей походкой и здоровым цветом лица был обречен на скорую смерть.
Вскорости вернулись кашель и затруднения в приеме пищи. Фридрих путешествовал теперь, по совету Макензи, по югу Европы, чтобы теплый южный воздух принес ему облегчение: по Венеции, Лаго Маджоре, Сан Ремо… Но ничто не помогало, и принцу становилось все хуже. В конце октября он окончательно потерял голос и теперь общался с окружающими только шепотом или посредством карандаша. Но и общее его самочувствие тоже ухудшалось: шея казалась постоянно распухшей, тогда как тело исхудало.
В начале ноября Макензи вновь обследовал принца; он не мог больше умалчивать о раке и поставил пациента в известность. Фридрих встретил известие открыто и в подавленном спокойствии. «Я не видел еще никого, — писал Макензи в своем отчете, — кто бы с подобным скромным мужеством встретил такое дурное известие». Позже он назвал своего пациента «Фридрихом Благородным».
Многие немецкие газеты в то время возмущались, что Фридриха лечит англичанин. Вследствие этого Макензи в середине ноября созвал консилиум немецких врачей. В результате принц должен был два или три раза в день претерпевать обследование и демонстрировать участникам консилиума свою глотку. Можно догадаться, что это не улучшило состояние его здоровья. Кроме того, врачи беспрерывно спорили. Когда один из них предположил, что причиной болезни принца является запущенная инфекция, его коллега назвал это «бабьей болтовней» — ясное свидетельство того, что врачи Фридриха были гораздо меньше заняты его болезнью и им самим, чем доказательством собственной значимости. Наконец, медики каким-то образом пришли к согласию в том, что нужно уведомить принца и общественность о следующем: «После продолжительных повторных исследований врачебный консилиум пришел к выводу, что у Его Высочества рак гортани». Шило наконец прокололо мешок. Но для какого-либо имеющего смысл лечения было уже поздно. Даже удаление всей гортани только сделало бы будущего императора навсегда немым. Фридрих это знал и поэтому отклонил предложение об операции. Он согласился сделать трахеотомию, поскольку опухоль больше не позволяла ему свободно дышать.
Операция была проведена 10 февраля 1888 года. Макензи и фон Бергман при этом поссорились из-за того, что не могли решить, использовать им немецкую или английскую иглу. Для разрешения этого сумасбродного конфликта был в конце концов даже вызван специалист из Страсбурга.
Все же трахеотомия дала Фридриху отсрочку, так что 9 марта он смог наследовать своему отцу — как первый и единственный немой король в истории Пруссии. Он распространил прокламации, в которых провозглашал свои либеральные и мирные цели и настроения. Также он позаботился об отставке министра внутренних дел Роберта фон Путткамера, который хотел очистить немецкую власть от левых и либеральных сил. Но у Фридриха не оставалось времени, чтобы решительно изменить курс своей страны. В июне ему уже приходилось довольствоваться искусственным питанием: его кормили кашицей через трубку. 10 июня Макензи сказал ему: «Мне очень жаль, Ваше Величество, но у вас не наблюдается никакого улучшения». Император вернул ему записку: «Мне жаль, что у меня не наблюдается никакого улучшения». Через пять дней он умер. Вскрытие безусловно показало, что причиной был рак гортани. Трон достался его сыну, Вильгельму II. Он тоже, как мы помним, был больным человеком, который свои физические проблемы компенсировал милитаристскими стремлениями и этим способствовал вовлечению Германии в Первую мировую войну. Вполне возможно, что, проживи Фридрих III дольше, этой катастрофы можно было бы избежать. Но его врачи позаботились о том, чтобы этот шанс не смог осуществиться.
Почему Ницше умер не от сифилиса
«Он сидел в углу дивана и осматривал свои руки, как будто удивлялся, что они еще ему принадлежат. Очень редко он оставался внимательным, слушая другого… Достойна удивления выдержка престарелой фрау пастор; сознание бесполезности своих усилий ничуть не умерило ее пыла».
Письмо композитора и писателя Генриха Кезелитца, написанное 26 февраля 1892 года, разрушило последние иллюзии. Жизнь Ницше катилась под откос. Философ «Сверхчеловека», порвавший с моралью, состраданием и здравым смыслом и услышавший вместо них «голос жизни», был теперь всего лишь неизлечимо больным, нуждающимся в постоянном уходе человеком, который без чужого сострадания был бы обречен на смерть.
Мать Ницше приняла его к себе. Тогда как немало людей из ее окружения полагало, что сам Господь наказал Фридриха тупоумием и помешательством за антихристианские измышления, она видела в нем «любимого пациента, который не внушает ни малейшего страха, которого всегда хочется ласкать, что часто и случается и, как кажется, приносит ему радость». Однако Франциска Ницше не успела многого для него сделать. Она умерла 20 апреля 1897 года, и с этого момента его жизнь стала настоящим кошмаром, поскольку о нем начала заботиться его сестра Элизабет. Она превратила своего беззащитного и знаменитого брата в своеобразную куклу для общественности: на него надевали белую простыню, его апатия истолковывалась как состояние мистического парения — и вот уже готов был портрет гуру из лучшего мира. Но этого мало: как убежденная антисемитка, Элизабет позаботилась о том, чтобы «сверхчеловеческая» философия ее брата превратилась в основание идеологии фашизма. Затемненное сознание Фридриха не могло с этим ничего поделать.
