Потом народ помогал ему вылезти и только что прыгнувший покоритель Амазонки, а быть может, в будущем покоритель морей, шел в душ бассейна. К этому времени на зрелище подтягивались курсанты. Среди кандидатов молчаливый шок. Не перепрыгнуть эту канавку просто невозможно – так и я думал, грешный, но предпочитал смотреть, как прыгают другие, и они прыгали.
Понимаете, на флоте так принято: если кто-то только что прыгнул и при этом чуть не утонул в дерьме, то за ним обязательно прыгнет еще кто-нибудь.
Очередной герой созревал в среднем каждые двадцать минут.
Он разбегался, прыгал, и его опять вытаскивали из грязи. Я не видел ни одного перепрыгнувшего. Ларчик открывался очень просто: раньше берега ручья были болотом, потом их задернили – обложили кусками дерна с травой, но под травой болото-то осталось. Так что разбегающийся сперва не чувствовал под ногами трясины, но стоило ему с силой от поверхности оттолкнуться, как дерн не выдерживал нагрузки, и вся сила толчка уходила в почву, а человек, не взлетая вверх, по инерции падал вперед в ручей.
Но вернемся к тому, что животные все-таки понимают людей.
Мы на третьем курсе и я – командир отделения – со своим отделением делаю приборку на левом берегу Амазонки. Работа совершенно лишена эмоциональной составляющей: выбираем из травы окурки и фантики.
На правом берегу – свое отделение приборщиков и свой начальник – он выковыривает из травы окурки прутиком.
От нудящей скуки такого траления окурков и фантиков время, по всей видимости, собралось превратиться в вечность.
Чтобы хоть как-то спастись, начальник правобережных забрасывает окурки и теперь просто яростно рубит прутиком воздух – на! на!
И тут на глаза ему попадается козел.
Самец косули, живший на территории училища вместе со своей семьей – косулей-мамой и детьми-косулятами – недалеко мирно щипал травку.
Как-то принесли двух козлят к нам в училище совсем маленькими, и со временем эта парочка превратилась в семью.
Мы с косулями давно считали друг друга своими, и случаев межвидового недопонимания я вообще не помню.
Итак, командир отделения с прутиком, как со штыком наперевес, пошел на козла.
Заметив движение курсанта в свою сторону, козел заинтересовался, поднял рогатую голову и с любопытством уставился на него.
Какое-то время они приглядывались друг к другу.
Затем курсант поднял прутик и ткнул им козла в нос.
Козел был крайне удивлен этим маневром, но связываться не стал.
Он просто отошел в сторону.
Но он явно недооценил настойчивости будущего флотоводца. Курсант продолжил атаковать его с энтузиазмом кенийского носорога.
После третьего или четвертого приступа козел ретировался в кусты, наш же победитель с гордым видом обвел захваченную территорию взглядом. А затем он с удовлетворением повернулся и пошел к берегу ручейка.
То, что случилось после, заставляет задуматься об умении животных выстраивать логические цепочки.
По всей видимости, козел разгонялся издалека, потому что в момент вылета из кустов скорость оного могла быть сравнима только со скоростью несущейся электрички.
Три-четыре метра от кустов до нижней части спины победителя исчезли мгновенно.
Удар был сокрушающим.
Курсант, екнув, подлетел и рухнул вниз, провалившись в ил ручья и руками и ногами одновременно и очень глубоко.
Берег Амазонки еще некоторое время украшал гордый козел, смотревший сверху вниз на поверженного носителя прутика.
Шестой
Офицером я служил на шести кораблях. Три из них я потом увидел списанными, стоящими у причалов.
Не знаю, какими словами это можно описать. Наверно, у меня, прежде всего, было чувство вины перед брошенным другом, а может, и не другом, черт его знает…
Корабли стояли у своего последнего причала с креном, у них были разбитые иллюминаторы, открытые двери… Нельзя смотреть на оставленный тобою корабль, нельзя…
Вернее, ты не хочешь на него смотреть, но взгляд твой тянет именно в его сторону.
Я понимаю, что это железо, но ведь мы всегда относимся к нему, как к человеку.
Это как будто бы тот, с кем ты из года в год несешь вахту, и у него не совсем ангельский характер. То есть он совсем у него не ангельский. Он ворчит, он жалуется, он что-то тебе постоянно бормочет, он надоедает, выводит из себя. Он – скряга, скупердяй, калоша, старая болячка, ему плохо, и он делает все, чтобы было плохо и нам.
Мы не любим его, порой даже ненавидим, но вот, поди ж ты, для нас он живой, плохой или хороший, но он свой, понимаете, единственный на весь океан, среди волн, ночей и вахт этих проклятущих. Он не подведет, не бросит, ты на него надеешься.
А он надеется на тебя.
Вы друг друга стоите, хотя и он и ты – еще тот фрукт, черт, что я говорю!..
Мелю чего-то…
А вот стоит он теперь – брошен, без огней, ржавчина, снегом палуба занесена…
Я уже давно не служу. Каждый день дома. Семья. Обычные хлопоты.
Это хорошо, конечно, но, знаете, только в этом году у меня пропало ощущение, что здесь я всего лишь в отпуске, что все это вокруг, меня окружающее: дома, деревья, люди – что все это как картинка – ненормальное, ненатуральное, ненастоящее, а настоящее там, где стоят корабли.
Непривычно. Необычно на душе.
Похоже, что корабль меня все-таки отпустил…
Вот только в его сторону лучше не смотреть…
МОРСКАЯ ПЕХОТА
Морская пехота на самом деле устроена очень просто. Основная ее составляющая – ярость.
Так что главное при обращении с морской пехотой – не будить ее ярость.
В училище прибыл новый командир роты, и был он из морской пехоты. Вся неторопливая обстановка этого учебного заведения заставляет поначалу вспомнить такие слова, как «благость» и «благодать», а потом вы встречаете первого заместителя начальника училища.
Мама в детстве, видимо, часто над ним измывалась, отчего он не вышел умом. Вся жизнь – строевая стойка. Как-то перед совещанием офицерского состава он судорожно обшарил все служебные помещения, выискивая недостатки. А потом он доложил высокому сборищу в прошлом боевых офицеров: «…А некоторые офицеры хранят в своих столах вонючие трусы (смех в зале). Да, да! Я сам нюхал!»
И вот они повстречались – новый командир роты из морпехов и зам, недавно отнюхавший трусы. У офицера (морского пехотинца) на голове белая фуражка с клеенчатым верхом.
Сам я не сторонник подобного украшения – голова под дерматином потеет, а потом и пахнет, но… у каждого свой взгляд на подобные вещи.
Кроме того, это нарушение устава.
Нарушение устава не могло пройти мимо нашего зама.
– Что это на вас сверху? – сурово спросил он морпеха.
– Фуражка! – ответил безмятежный морпех.
– Чтоб я этой хреновины больше не видел! – сказал зам.
На том и закончили. От разлитой вокруг благодати, рождающей благость в душе, морпех немедленно позабыл и самого зама, и его указание насчет «этой хреновины».
Судьбе угодно было свести их на следующий день.
Увидев морпеха все в той же фуражке, зам начальника училища сначала побагровел, а потом подскочил к нему скорым боевым скоком и заорал ужасным голосом:
– Дежурный по КПП, ко мне!
Затем у подбежавшего мичмана, дежурного по КПП, резким движением выхватывается штык-нож. Другой же рукой первый зам начальника училища срывает с головы морпеха фуражку и начинает ее ножом на лапшу строгать. Через пять минут он нахлобучивает ее, всю из клочков, на голову морпеха – у того столбняк, глаза навылет.
Надо вам сказать, что столбняк у морской пехоты проходит очень быстро, а потом у морской пехоты наступает она – ярость. В одно мгновение морпех еще раз разоружил мичмана, дежурного по КПП, которому совсем было вернули штык-нож, машинально воткнутый в ножны. Потом он стряхнул с ножа ножны – лезвие на солнце так и заиграло.
Первый зам начальника училища ловился им за какую-то ерунду времени.
Потом морпех в один миг искромсал ему штаны.
В ЗАПАС
У Андронова Андрея Петровича, командира боевой части пять, к пенсии на носу выросли две бородавки. В смущении он их почесывал.
А все потому, что не хотели его в запас увольнять.
А все оттого, что служить некому.
– Андронов! – говорил ему комдив. – Кислый месяц выпиздень! А кто служить будет, пролетая над гвоздем кукушки?!!
Видите ли, звания Андрею Петровичу за ясный ум и сил терзанье через пятнадцать лет службы удалось достичь только лишь капитан-лейтенантского, а при таком звании в сорок лет, извините, пенсия, о чем он и доложил комдиву при личной встрече.
А тот на него наорал и сказал, что только что подписал представление на присвоение ему «капитана третьего ранга».
Но комдив не на того напал.
– А зачем мне ваше звание? Мне оно девять лет назад нужно было, но тогда я «эн-эс-эсами» был увешал, как папуас выловленными из воды гондонами! И давали мне их все наши предшественники!
– А я их с вас снимал!
