Этим и ограничилась помощь. Ни в коем случае не стоило идти на поводу у мужиков, навязывающих мне должность заступника. Не стоило хотя бы затем, что сие угрожало сделать графа Читтанова центром кристаллизации общего недовольства — а недовольных Петром было достаточно во всех сословиях. Наивно думать, что подобная конспирация могла ускользнуть от взгляда Тайной канцелярии.
Если б я мог немедля распрощаться с этой печальной страной — то непременно так бы и сделал. Но начинать в Европе с нуля, на пустом месте? Года не те. Пока достигнешь нужных степеней богатства, жизнь кончится. Надо потерпеть несколько лет. Следовать неукоснительно плану — и деньги вскорости, с будущего лета, начнут плавно перетекать в Англию. Точнее — в Уэльс, на берег Бристольского залива, где пора начинать плести третий узел гигантской сети для уловления золота, наряду с Приладожьем и Уралом. Лондон не годится: там пришлось бы вступить в соперничество с компанией Кроули — при очевидных преимуществах на стороне любезного друга Джона. К тому же коммерция западного побережья больше ориентирована в сторону Вест-Индии, которая меня как раз и интересует.
Увидит Петр, что не пропаду без его службы! Отнять у Меншикова наворованное и выпереть за границу — на что бы он сгодился? Ну, случись война, может, приняли бы кавалерийским полковником. А по мирному времени — разве только в лакеи, благодаря росту и стати. И то до первой покражи.
Обида на царя отчасти умерялась тем, что мое любимое детище, богородицкую ландмилицию, он разорять не спешил. Полагаю, булавинский бунт ему был памятен — а здесь не какие-то воровские казаки: двадцатитысячный корпус, обученный правильному строю. Стоило хорошенько подумать, прежде чем ущемлять военных поселенцев. Тем более, в Азове не обреталось людей, в достаточной мере облеченных царским доверием. Федор Матвеевич Апраксин давно уже числился правителем губернии лишь номинально, вице-губернатор Колычев был отозван и подозреваем в присвоении семисот тысяч казенных рублей, а сменивший его Петр Измайлов, обер-комендант крепости Осеред, по молодости да неопытности мог и дров наломать.
Понятно, что в таких обстоятельствах надлежало послать ревизора с обширными полномочиями. Только кого? Вельможи высших рангов покидать столицу не любят: возраст к путешествиям не располагает, вдобавок на каждом целый Монблан многоразличных государственных обязанностей, которые не бросишь. Надежные люди из молодых тоже все при деле — да и не так их много, сказать по совести. Первоначально сия комиссия была сказана Ягужинскому — но Павел Иванович уже достаточно завельможничался, чтобы найти способ таковую беду избыть. Потом праздновали победу над Швецией, потом в Персию ходили… Только по возвращении из похода государь вспомнил, что собирался ревизовать сделанное мною на юге, и послал бригадира Александра Румянцева, принадлежащего к самому ближнему его кругу. Мужья царских метресс — почти члены семьи.
Раньше в России был обычай — в знак особой милости царь жаловал боярину шубу со своего плеча. Петр завел новый: стал жаловать б…й с царского, кхм… В общем, амбициозным и небрезгливым офицерам открылись блестящие возможности для карьеры. Справедливости ради, следует заметить, что девки все были отменные: крепкого телосложения и бойкого нрава. У Петра в этом смысле здоровый, не испорченный цивилизацией, вкус.
Волокита с ревизией сыграла в мою пользу. Когда Александр Иванович приехал на линию, тучи с турецкой стороны сгустились такие, что возвращать воинских людей в холопство не решился бы и самый алчный помещик. А ведь всего за полгода многие думали, что Персия как спелый плод свалится прямо в руки! Князь Борис Куракин писал царю из Гааги: "…великая слава имени вашего еще превзошла в высший тот градус, что никоторому монарху чрез многие секули могли приписать. Правда же желюзия не убавляется от многих потенций, но паче умножается о великой потенции Вашего Величества; но что могут делать? Токмо пациенцию иметь".
Переломным пунктом стало убиение князя Александра Бековича Черкасского. Сей крещеный кабардинский княжич, из аманатов, воспитанный наравне с родными детьми в семье Голицыных, был одно время вице-губернатором казанским, а потом возглавил новосозданную Астраханскую губернию. Главная должность его состояла в укреплении русского влияния по обе стороны Каспийского моря — здесь он добыл для царя немалые авантажи. Сразу по окончании турецкой войны Петр поручил Александру Бековичу войти в коммуникацию с Хивой, и только набег Бахты-Гирея, вкупе с открывшейся среди калмыков шатостью, заставил отложить до лучшего времени безумный поход. Уняли ногаев и калмыков — начались междоусобия в Кабарде. Можно спорить, насколько уместно было применять русские войска для истребления кровников рода Бекмурзиных — но имейте в виду, что князь совершенно потерял бы уважение соплеменников, если б не вмешался в пользу родни. О подданстве кабардинцев пришлось бы забыть.
Пока Черкасский приводил родину предков под царскую руку, в Хиву через пустыню отправился подполковник Франкенбек — и сгинул со всем отрядом. Сведения о его гибели крайне разноречивы: известно, что отрезанную голову бедного немца хан Ширгазы послал Абул-Фейзу бухарскому, хвастаясь, что одолел "франкского бека"; но отделена она от живого подполковника, или же от хладного трупа — остается спорным. Один казак, бежавший из хивинского плена, уверял, что главный начальник умер от лихорадки.
Когда царь лично, в сопровождении большой армии, явился на каспийских берегах, враги России на тысячу верст окрест пережили острый приступ медвежьей болезни. Но чем сильнее был испуг — тем гнуснее рожи, состроенные этими обезьянами по миновании оного. Резонно полагая, что внутреннее государственное устроение важней завоеваний на Востоке, Петр уделил Персии полгода и вернулся домой. Турецкие клиенты сменили испорченные подштанники и начали пресерьезно рассказывать, что русский падишах бежал с Кавказа, убоявшись храбрых джигитов. Самые бесстрашные рассказчики даже хвалились, что причинили гяурам сильнейшую конфузию! Султанские министры благосклонно кивали, не веря новоявленным союзникам ни на акче. Однако нашлись те, кто поверил — и наместник пророка заслуженно их опасался.
Спросите, кто? Магометанская чернь турецкой столицы! Люди могут быть умны и милосердны поодиночке — но, соединившись в толпу, превращаются в безмозглого и жестокого зверя. Даже в христианских странах. Можете представить, как выглядит народный бунт у турок!
Угождая мнению улицы, султан сделал ряд воинственных жестов в сторону России — и обнаружил, что народ его обожает, а европейские державы готовы помочь. Английский король — возможно, даже деньгами. Как же отказаться от такой благодати?
Тем временем губернатор князь Черкасский, вместе с генерал-майором Матюшкиным, овладел городом Баку и подошел к Шемахе, заявленной русской дипломатией как одна из главных целей похода. Именно в этом городе взбунтовавшиеся против персов лезгинцы побили и ограбили русских купцов, зарезав триста душ и причинив восточной торговле ущерб на полмиллиона. Предводители горцев — Дауд-бек и Сурхай-хан Казикумухский — враждовали между собой, разошедшись во мнениях, кому владеть завоеванным. Кроме того, Сурхай старался хранить нейтралитет в отношении русских и османов, его же соперник навязывался в подданные Ахмеду Третьему, как портовая шлюха — в подружки богатому торговцу. При виде русских полков он выразил согласие изменить халифу и стать вассалом царя. Однако во время переговоров князь Александр и его свита были изменнически зарезаны. Численно превосходящие силы лезгинцев атаковали русский лагерь. Матюшкин отбил все атаки — но, не имея в достатке провианта и фуража, принужден был отступить не без урона и с потерей части артиллерии.
Новая волна фанатизма, ставшая следствием сей конфузии, далеко перехлестнула воинственный порыв, вызванный отъездом Петра на север. Стократ преувеличенные слухи о поражении неверных, подобно пожару, пронеслись по всему магометанскому миру. Правда, Сурхай-хан заявил, что действия Дауда — харам, сиречь бесчестье. Тот ответствовал, что русские сами напали на мусульман, желая захватить ворота крепости и впустить свои войска; а кроме того, обмануть неверных собак ничуть не предосудительно и даже похвально: пророк, дескать, ничего не имел против военных хитростей. Порта приняла Дауд-бека в подданные, к огорчению соперника признав за ним Ширванское ханство. Неприятели обнаглели до последней крайности, влияние наших гарнизонов простиралась теперь не далее дистанции выстрела от укреплений приморских городов.
К северу от Кавказских гор дела обстояли не намного лучше. Утверждая в Кабарде власть царя (и своих родственников, как его представителей), астраханский губернатор обидел слишком многих. Князья Кайтукины, Мисостовы, Атажукины издревле считали себя выше потомства Бекмурзы Джамбулатова, имели сотни, если не тысячи, верных людей и готовились отстаивать свое положение. Многие бежали в крымские улусы, дабы заручиться поддержкой хана Саадет-гирея или его близкого родственника и смертельного врага, кубанского султана Бахты-Гирея. При первом же известии о шемахинской конфузии пятеро князь-Александровых братьев только тем и спаслись, что успели укрыться с семьями и вассалами в русских крепостях на Тереке. Их победители с увлечением резались между собою.
