— Здесь список его личных вещей.
Барбара размашисто расписалась, словно спортсменка, дающая автограф надоедливому поклоннику.
— Когда станут известны результаты вскрытия?
— Сегодня, часам к пяти-шести,— ответил Холл Инграхен, передавая ей конверт — вероятно, с личными вещами Даггетта.
— Кто устанавливает время?
— Доктор Йи. Он назначил вскрытие на 14.30.
Барбара Даггетт посмотрела на меня.
— Эта женщина — частный детектив,— сказала она.— Я хочу, чтобы ей сообщали любую информацию, имеющую отношение к делу. Мне нужно получить специальное разрешение или можно обойтись без этого?
— Я не знаю. Вероятно, существуют какие-то правила, но ни с чем подобным до сих пор не сталкивался. Если вам будет угодно, я узнаю и сообщу вам.
Мисс Даггетт вложила в папку свою визитку, протянула санитару:
— Так и сделайте.
Впервые их взгляды пересеклись, и я увидала, что он тоже обратил внимание на то, что ее правый и левый глаз имели радужную оболочку разного цвета.
Она стремительно вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, а он еще несколько мгновений смотрел ей вслед.
— Разрешите представиться, мистер Инграхен. Я Кинзи Миллхоун.
Он улыбнулся:
— Да-да, я слышал о вас от Келли Бордена. Рад с вами познакомиться.
Келли Борден также работал санитаром в морге. Я познакомилась с ним в августе, когда занималась расследованием одного убийства.
— Взаимно. Вы мне не расскажите подробности?
— Пожалуйста, но я знаю совсем немного. Его доставили около семи утра. Я только что пришел на работу.
— Как вы думаете, когда он умер?
— Точно не скажу, но вряд ли давно. Труп не раздут, никаких признаков разложения. Мне приходилось иметь дело с утопленниками, и на основе собственных наблюдений могу сделать вывод, что он оказался в воде не раньше, чем вчера поздно вечером. Только просьба: на меня не ссылаться. Часы у него остановились в 2.37 ночи, но я не исключаю, что они были сломаны. Дешевые часики, стекло все в царапинах. Они в конторе вместе с остальными вещами. Да что меня спрашивать? Я всего лишь жалкий неудачник, низший среди низших. Да и доктор Йи очень не любит, когда мы разговариваем с посетителями на подобные темы.
— Поверьте мне, все, что вы сказали, останется между нами. Я никому ничего не скажу и спрашиваю только для себя. Кстати, во что он был одет?
— Куртка, брюки, рубашка.
— В туфлях и носках?
— В туфлях, но на босу ногу. Ни носков, ни бумажника — ничего такого нет.
— Какие-нибудь повреждения, следы от ударов?
— Я ничего не заметил.
Спросив все, что хотела, я поблагодарила Холла и заручилась его согласием связаться с ним, если возникнет необходимость.
Затем я отправилась на поиски Барбары Даггетт. Надо было сразу же обговорить финансовую сторону дела.
ГЛАВА 6
Я нашла Барбару в холле. Она неподвижно стояла возле окна, выходившего на стоянку. Все так же уныло сыпал дождь, редкие порывы ветра раскачивали верхушки деревьев. В домах напротив почти в каждом окне горел свет, что создавало ощущение тепла и уюта и лишний раз подчеркивало, как сыро и зябко снаружи. Медицинская сестра в синем плаще, из-под которого выглядывали полы халата, шла к входу, смешно перепрыгивая через лужи, словно играющая в классики девочка. Ее белые чулки в тех местах, где они намокли, приобрели телесный цвет, а ее белые туфельки были забрызганы грязью. Когда она добралась до входа, я открыла ей дверь.
— У-у-ф, спасибо,— сказала она, одаривая меня благодарной улыбкой.— Пришлось выдержать настоящий бег с препятствиями.
Она стряхнула воду с плаща и пошла вдоль по коридору, оставляя за собой мокрые следы гофрированных подошв. Барбара Даггетт, словно застыв, стояла все в той же позе.
— Поеду к маме,— наконец нарушила она молчание.— Ей нужно все рассказать. Затем посмотрела на меня: — Сколько вы берете за свои услуги?
— Тридцать долларов в час плюс непредвиденные расходы. Если вы решили окончательно, я составлю контракт и сегодня же завезу к вам в офис.
— Вам нужно заплатить вперед?
Я быстро посчитала в уме. В таких ситуациях, как эта, когда я знаю, что придется общаться с полицией, я обычно прошу аванс. Полицейские не делают различий между клиентом и частным детективом. Выплаченные же вперед деньги по крайней мере позволяют рассчитать, сколько наглости и бесцеремонности требует от меня работа.
— Думаю, четырех сотен будет достаточно,— ответила я, подумав, что сумма пришла мне на ум как воспоминание о несостоятельном чеке Джона Даггетта.
Странно, но мне хотелось заступиться за него. Конечно, он надул меня — в этом не может быть никаких сомнений, но раз я согласилась работать на него, значит, у меня перед ним есть обязательства и я не имею права выходить из игры. Разумеется, будь он жив, я бы не стала заниматься филантропией, но ведь мертвые беззащитны и кто-то должен позаботиться о них.
— Я распоряжусь, чтобы моя секретарша в понедельник утром первым делом выписала вам чек,— сказала она. Бросив взгляд на стеклянные двойные двери, за которыми бушевало ненастье, она снова повернулась к окну. Закрыла глаза, прислонившись лбом к стеклу.
— С вами все в порядке? — встревожилась я.
— Вы себе не представляете, как часто я желала, чтобы он умер,— медленно произнесла она, не меняя положения.— Вам не приходилось иметь дело с алкоголиками?
Я отрицательно покачала головой.
— Нет.
— Они доводят до безумия. Я когда-то верила, что он сможет бросить пить, если того захочет. Сколько раз я разговаривала с ним, умоляя остановиться. Тогда мне казалось, что он просто ничего не понимает. Я думала, что он не сознавал, как он нас мучил. Меня и маму. Я до сих пор не могу забыть его глаза, когда он бывал пьян. Маленькие, красноватые, поросячьи глазки. Казалось, все его тело испускает мерзкий запах бурбона[10]. Боже, как я ненавижу это пойло! От отца пахло, как будто кто-то разбил бутылку виски о радиатор, когда тяжелый алкогольный дух теплыми волнами распространяется по всему помещению. Он насквозь провонял спиртом.
Она посмотрела на меня сухими, безжалостными глазами.
— Мне тридцать четыре, и я ненавидела его, сколько себя помню, каждой клеточкой своего тела. Но у меня не было выбора. Он победил, вы понимаете, что я имею в виду? До конца жизни он так и не изменил себе, ни разу даже не попытался привести себя в порядок, не уступил нам ни на дюйм. Он был просто отвратительным, смердящим куском дерьма. Лучше не вспоминать, а то захочется разнести эту стеклянную дверь вдребезги. Не понимаю, почему меня взволновала его смерть. По идее я должна чувствовать облегчение, но ирония состоит в том, что… он по-прежнему властвует надо мной и, боюсь, будет влиять на мою жизнь и в дальнейшем.
— Как так?
— Посмотрите, что он со мной сделал! Когда я пью что-то крепкое, я думаю о нем. Когда я решаю не пить ничего крепкого, я опять-таки думаю о нем. Когда я вижу человека со стаканом виски в руках или пьяного на улице, или просто от кого-либо пахнет бурбоном, первый, кого я вспоминаю, опять он. Да, Боже ты мой, это пытка — находиться в обществе подвыпившего человека. Я срываюсь. Вся моя жизнь — постоянные напоминания о нем, я вспоминаю его сбивчивые извинения, фальшивое обаяние, вкрадчивый голос, пьяные слезы, когда алкоголь ударял ему в голову. Я вспоминаю, как он падал, когда терял способность стоять на ногах. Не могу забыть то время, когда его судили и посадили в тюрьму, как он пропивал до последнего цента наши с матерью сбережения. Когда мне исполнилось двенадцать, мама вдруг ударилась в религию, и я не знаю, какая из двух напастей страшнее… по крайней мере, отец по утрам бывал в нормальном состоянии. У матери же и на завтрак, и на обед, и на ужин был Иисус. Абсурд! Ну и, конечно, все прелести одиночества, когда ты единственный ребенок в семье.
Барбара внезапно замолчала, и было видно, что она пытается себя успокоить.
— Какого черта я ударилась в воспоминания? Что, интересно, это изменит? Я понимаю, что мой рассказ звучит как жалоба, но он был таким подонком, и нет конца моим мучениям.
— Вообще-то вы производите впечатление преуспевающего человека,— осторожно заметила я.
Взгляд ее сконцентрировался на автостоянке, и я увидела на стекле отражение ее горькой улыбки.
— Вы знаете, как говорят: лучший способ отомстить врагу — жить, ни в чем не нуждаясь. Я добилась богатства и признания, потому что это было моей единственной защитой. Стремление убежать от отца и матери, отгородиться. Вот главная движущая сила моей жизни. Спрятаться от него, спрятаться от нее, вырваться из гнетущей обстановки родного дома. Но что самое смешное, я не смогла преодолеть и дюйма. Чем быстрее я бежала, тем быстрее оказывалась в их душных объятиях. Есть такая разновидность пауков, которые закапываются в землю, оставляя на поверхности маленькую воронку с осыпающейся по краям сухой почвой. Когда их жертва оказывается в западне и начинает делать попытки выбраться из ямки, земля начинает осыпаться, погребая под собой несчастное существо. Вся наша жизнь протекает по определенным правилам. Вот только жизнь в неблагополучных семьях не подчиняется никаким законам.
