— Расскажите тогда подробнее: что здесь и где.
— Вон стена новая — за ней то самое кладбище. За кладбищем старые валы, и не живет там никто. Рва там вывод — грязное место. На стене дозорных много, а на валах только патрули редкие. Вон там, дальше, квартал кожевников: вдоль стены тянется, а в другую сторону, тоже у стены, сыроварня раньше была, а сейчас не знаю что. Наверное, все равно сыроварня — в этом квартале все, что есть в городе вонючее, собрали в одну кучу. Дальше, уже к центру, три здания поднимаются — видите, два из них чернеют? То, что левое самое, тюрьма, откуда мы только что сбежали. За ней чуть дальше, церковная канцелярия с темницами в подвале — там вас и держали. Но отсюда ее не разглядеть. Тот дом, что посредине, исправительный — там ночуют бедолаги вроде осужденных недоимщиков. Днем их на работы отпускают, а на ночь запирают. Ну а крайний справа, самый высокий, это обитель ордена карающих — логово Хорька. Интересно: почему они выбрали для себя самое вонючее место в городе? Думаете, чтобы к тюрьмам поближе быть? А я вот не думаю — неспроста это. Хорьки, они, знаете ли, пахнут вовсе не фиалками — привычка сработала. Дан: я потерял молот и зубила. И клещи. Это плохо — через стену и без цепей нелегко перебраться. Думаю, лучше всего опять спуститься в траншею и найти ход к выводу в ров. Он где-то дальше должен быть. В таких ходах решетки ставятся, на выходах, но вряд ли за ними следят серьезно — думаю, прогнили они, годами в нечистотах вымокая. Разломаем с божьей помощью. Главное не задохнуться в этом смраде. Дан? Куда вы так уставились?
— Конфидус — я мысленно прикинул, где проходит основная галерея, из которой вас сюда вытащил. Если не ошибаюсь, мы пропустили ответвление, что вело вправо: ведь в исправительном доме тоже должны быть уборные? А за ним обитель карающих — следующий ход по правой стороне должен вывести к ней.
— Дан! Да вы о чем вообще думаете! Мы в цепях и на ногах еле стоим! В тюрьме переполох — нас вот-вот начнут искать! А может уже начали — вон, шум оттуда доносится! А вы… Дан! Да ведь там пожар!
Без интереса покосился в сторону продолговатой громады тюремного здания. И впрямь блики огня в паре окон сверкают, и шумят там все сильнее.
— Похоже, из-за нас пожар — от того факела, что на пол камеры упал.
— Дан — за поджог обычно в кипятке варят, а то и похуже чего придумывают.
— А за побег из колодок что дают?
— Лучше ночью про такое не вспоминать. Дан — бежать надо! За город! Есть у меня на западном перекрестке человек верный. Нет, не иридианин — в моем отряде воевал, пока руку не потерял. Собрали мы ему тогда денег, и трактир он придорожный открыл. Добро помнит — хороший человек. Поможет. Лишь бы не умер — лет пять о нем ничего не слыхивал. Только бы добраться… Дан — да прекратите вы на нору Хорька таращиться! О деле думайте!
— Конфидус — идите к своему товарищу один.
— А вы?!
— Объясните, как его найти — я догоню. Наверное…
— Да что вы задумали?!
— Я кое-что обещал Цавусу, и слово свое я держу. И Зеленого надо найти — Хорек должен про него знать. Так что придется к нему заглянуть.
— Да вы спятили! Да…
— Я все знаю! — резко перебил еретика. — И про цепи помню, и про усталость, и про кипяток и про погоню. Хотя про погоню загнул — вряд ли кто-то рискнет повторить наш путь. Конфидус: на инквизитора я еще могу махнуть рукой, а на Зеленого нет. Кто знает, где он, и что с ним. Он меня выручал не раз, и я его не брошу. Привязался к нему… Скажите лучше: у карающих хорошая охрана?
— Да зачем она им нужна?! Кто рискнет к ним лезть?! Ох я и глупец! О чем говорю! Дан — да вы будто на десять лет постарели! Еле дышите! Куда вам в драку лезть?! Потом найдете свою птицу — о себе подумайте!
— Вот когда найду, тогда и подумаю. Расскажите, как разыскать вашего трактирщика.
— Вот что с вами поделаешь… Не расскажу! Не отпущу я вас одного — вместе пойдем.
— Зачем идти на такой риск вдвоем?
— Вы тоже не раз выручали меня, а, главное, паству мою. Да и Хорек у меня тоже не в любимчиках — хотелось бы с ним посчитаться… много к нему накопилось.
— А как же «не обижай ближнего»?
— Я сегодня столько нагрешил, что одним грехом больше или меньше — разницы уже не будет. Да и карающие, как по мне, вообще не люди — та же погань, если не хуже.
— По улице нам не пройти — там народ какой-то бегает.
— Суматоха. Пожар ведь. Ох и вариться нам в кипятке — с поджигателями здесь разговор короткий!
— Под землей пройдем. Надеюсь, не ошибся, и ход под дом действительно найдется.
— Конечно найдется. Инквизиторы простые смертные, с простыми человеческими слабостями. Гадят они как обычные люди, значит, нужники у них имеются. Ходы к ним, для удобства чистки, широкие делаются, к тому же мы в последние дни не очень-то растолстели — пройдем. Знаете, Дан: теперь я уже почти не сомневаюсь, что тьма вами не завладела. Перерожденные на такую глупость попросту не способны. Ох и удумали вы… ох и удумали…
— Отдохнули? Нет? Без разницы — нам пора. До рассвета еще далеко, но не стоит терять время.
* * *
Мои предположения оправдались — по правой стороне действительно нашелся узкий ход. Закончился он тупиком, но многоопытный епископ по каким-то лишь ему заметным признакам определил, что мы оказались прямиком под полом уборной. Стены отвесные, высота приличная, лестниц и веревок у нас не было. Но пара неглупых людей в состоянии найти выход из такой ситуации — после череды падений до потолка мы добрались (очень выручил штырь на цепи).
Далее Конфидус помог мне пролезть в отверстие с неблагозвучным названием — такие принято вырезать в полах нужников. На этом этапе возникло первое непредвиденное осложнение. Старый слуга, обитавший неподалеку от уборной, услышал устроенный нами шум. Вместо того чтобы перевернуться на другой бок и попытаться досмотреть прерванный сон, он, движимый воспалившимся маразмом, поднялся, и, держа в одной руке свечу, а в другой кочергу с деревянной рукоятью, направился взглянуть на источник подозрительных звуков. Застукал он меня в крайне неудачный момент: окончательно еще не выбрался, а назад удрать не мог, так как за ноги настойчиво выталкивал епископ.
Кочергой по голове я не заработал. Неизвестно, о чем подумал бедолага, увидев, что из зловонного подземелья в уютный мирок спящего оплота инквизиции выбирается победитель кастинга на главную роль в шедевральном триллере «Человек-говно из ада каннибалов», но ни малейшей агрессии не проявил. Просто уронил свечу, схватился за сердце, попятился назад, уперся спиной в стену и расслабленно сполз на пол.
Впечатлительный оказался.
Подняв жировую свечу (к счастью не погасла) и, убедившись, что больше сортирными тайнами никто не интересуется, помог выбраться епископу. Тот первым делом бросился к старику:
— Дан! Что вы с ним сделали!
Моральные метания этого еретика начали доставать: то он рвется самолично расчленить Цавуса за многочисленные старые грехи, то трясется из-за обморочного старикана. Мне сейчас нужнее головорез, а не святоша-непротивленец, но Конфидус это отказывается понимать. Ведь умеет, когда припечет — достаточно вспомнить последний день похода и бой у брода: рубил там за четверых.
Эх… религия… опиум для народа…
— Да я его пальцем не трогал.
— А почему он тогда без памяти лежит?
— Увидел, как я из очка выбираюсь.
— И что?
— И то! Вы посмотрите на меня, и подумайте, отчего люди, увидев такое прекрасное создание в своей уборной, сознание теряют.
— Да уж… вы извините, Дан, но вид у вас…
— У вас ничуть не лучше, а уж про вонь даже не хочу говорить.
— Понимаю… А чего еще ожидать, если вдоволь по нечистотам попутешествовали?
— Мы болтать будем, или попробуем найти Цавуса?
— Может сперва попробуем привести старика в чувство и он нам все расскажет?
— Если он при виде одного меня штаны намочил, то что будет, когда вдвоем нас увидит?
— Ваша правда — пойдемте. Надеюсь, он очнется сам. В таком возрасте испуг опасен для сердца.
— Вы кочергу лучше прихватите… пригодится.
Епископ послушался, бормоча под нос молитвы на тему неминуемой перспективы вот-вот заработать новую порцию грехов, а я уверенно направился к двери.
Странное дело — даже ноги слушаются отлично. Болят только, но к боли привык уже. Не думаю, что мне легче стало — скорее наоборот. Организм, похоже, понял, что наступает «последний парад» — отдает все резервы. До остатка. Понимает, что я на грани — свалиться могу в любой момент. Мне бы отдохнуть и поесть, причем немедленно, иначе отключусь, будто старик этот, и не очнусь даже когда начнут в кипятке варить.
Коридор, распахнутая дверь. Осторожно заглядываю — узкая каморка с лежанкой и какими-то длинными полками, занавешенными рогожей. Обиталище слуги. Обернулся к епископу:
