Таким образом, сопоставление результатов исследований среди населения различных субъектов РФ позволяет утверждать, что учащиеся мусульманских учебных заведений демонстрируют уровень толерантности, в целом соответствующий общему уровню межнациональных и межрелигиозных отношений в Республике Татарстан, зарекомендовавшей себя как один из наиболее устойчивых и гармоничных регионов нашей страны.
«СоцИс: Социологические исследования», М., 2011 г., № 8, с. 123–131.
СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ: СИСТЕМНЫЙ АНАЛИЗ И ПАРАДОКСЫ СТАТИСТИКИ
Д. Халидов, доктор педагогических наук (Махачкала)
Создание нового Северо-Кавказского федерального округа (СКФО) означало, что Москва наконец-то признала ограниченность недифференцированного методологического и концептуального подхода к решению проблем в регионе. Тем не менее дискурс свелся к социально-экономическим мерам и дополнительным инвестициям, подкрепленным более жестким контролем. Нет никаких упоминаний об изменении методов проведения контртеррористических операций (КТО) или об учете специфики (социально-политической и культурной) ситуации в регионе. Как известно, правильная постановка проблемы – почти полдела. Постараемся выявить главные, на наш взгляд, факторы и условия, провоцирующие нестабильность в регионе, и предложить некоторые меры по выходу из ситуации.
О неадекватности всех теоретических реконструкций ситуации в регионе свидетельствует тот факт, что тема Северного Кавказа (СК) не сходит с повестки дня России на протяжении вот уже почти 20 лет. Специфические трудности управления регионом связаны со своеобразием социальной структуры и культуры местных обществ (нормы поведения, моральные ценности и обычаи), с особенностями формирования местной элиты и противоречиями между федеральными законами и легитимными (привычными для местных сообществ и воспринимающимися как обязательные) нормами поведения. Социальная структура, за исключением Ставропольского края и Республики Северная Осетия-Алания (РСО-Алания), качественно отличается от общероссийской по многим признакам: территориальным, демографическим, профессионально-образовательным, этническим и конфессиональным. Концентрация таких различий приводит к кумулятивному эффекту отчуждения региона от России и восприятия его как «внутреннего зарубежья». За последние 20 лет в регионе наблюдается слабо выраженный процесс деурбанизации и даже некоторого роста доли сельского населения. На сегодняшний день в сельской местности проживают от 50 до 60 % жителей трех республик (общероссийский показатель – 25–28 %).
Соответственно, воспроизводится и сельский образ жизни, характеризующийся традиционалистским уклоном, наличием приусадебных участков, своеобразием занятости и миграционной активности. За период 1990–1999 гг. промышленное производство в регионе сократилось в 4–5 раз – эта цифра вдвое превосходит аналогичный показатель по России. В совокупном объеме валового регионального продукта (ВРП) республик СК промышленный сектор меньше сельскохозяйственного в 2,2 раза (для сравнения: в РФ промышленный сектор в 5 раз больше сельскохозяйственного). Более или менее современный (модернизированный) облик имеют социально-профессиональные структуры Ставропольского края, РСО-Алания и, с некоторыми оговорками, Кабардино-Балкарской Республики (КБР).
Что касается демографической ситуации, то, по данным на 2007 г., лишь в нескольких субъектах РФ, включая три республики Северо-Восточного Кавказа (СВК), наблюдается положительная динамика естественного прироста населения. Прирост населения в республиках региона за период 1989–2002 гг. (между двумя переписями) составил в Дагестане – около 35 %, в Чечне и Ингушетии – более 50, в КБР – 12 %; доля населения моложе трудоспособного возраста (до 16 лет) в Дагестане составляет 27 %, Ингушетии – 31, Чечне – 33 % (в РФ в целом – всего 16 %). В трех этих республиках ежегодный (естественный) прирост населения составляет около 50–55 тыс. человек. Несколько иная демографическая ситуация сложилась в других республиках: в КБР, РСО-Алания и Карачаево-Черкесской Республике (КЧР) темпы естественного прироста населения замедлились. Этническая ситуация характеризуется сложной мозаикой этнического состава (в особенности – в РД и КЧР, в меньшей степени – в КБР), явной или скрытой конкурен-цией за доступ к ресурсам и государственным должностям между местными олигархами, которые претендуют на представительство тех или иных этносов, либо всего многоэтничного сообщества. Ситуация усугубляется старыми обидами, связанными со сталинскими репрессиями и депортациями населения (1940-е годы), перекройкой административных границ в советский период и взаимными территориальными претензиями различных этнических групп, миграционной активностью и переселением дагестанских горцев на равнину. Еще одной из характерных особенностей региона является процесс реисламизации, усилившийся здесь за последние 20 лет. В трех республиках СВК количество соблюдающих обряды мусульман составляет 60–85 % населения, а в КБР и КЧР – 30–45 %. Существует несколько влиятельных течений традиционного ислама, представленных суфизмом и имеющих поддержку в структурах власти и местной олигархии. Кроме того, имеются сторонники так называемого «чистого» ислама («салафиты» и «ваххабиты»). Оба этих течения находятся в состоянии жесткого конфликта по богословским вопросам. Имеется значительный и неструктурированный слой умеренного мусульманского сообщества (оно состоит из хорошо образованных и социально продвинутых людей), который не идентифицирует себя ни с одной религиозной «партией» и сочетает религиозную традицию и современность. Он выступает против искусственного нагнетания внутриконфессионального конфликта и потенциально является третьей силой; включение его в социально-технологические проекты помогло бы нейтрализовать идеологию экстремизма.
Особенность социальной структуры местных обществ заключается в сочетании патронажно-клиентельных («вертикальных») связей с развитой сетью общинных (гражданских) структур на уровне местного самоуправления. Первый тип социальных связей, как правило, способствует формированию коррупционной, меркантилистской системы, разрывающей общество на множество фрагментов. Второй тип социальных связей формирует мини-гражданское общество на местном уровне. При этом общины (джамааты) существенно различаются в социальном и политическом отношении по степени выраженности патронажно-клиентельного или гражданского начал в своей жизни. К первому, наиболее широко распространенному типу (например, в Дагестане и КЧР) относятся общины с древними гражданскими традициями. Они отличаются тем, что клиентельное (коррупционное) начало выражено слабо, зато во внутренней жизни наблюдается большая демократичность; для них характерен индивидуализм, воплощенный в духе «узденчества» (уздень – свободный человек). У них выше способность к самоорганизации, когда дело касается реализации какого-либо общего социально значимого проекта. Возникновение в таких общинах структур мафиозного и коррупционного типа почти невозможно. Бизнес выходцев из таких общин («патронов»), как правило, носит «цивильный» и сравнительно интернациональный характер. «Патроны» здесь – это всего лишь первые среди равных, которые «сделали сами себя». Семейственность как отражение общинной или родственной солидарности выражается лишь в благотворительности или в участии в социально значимых процедурах и обрядах (свадьбы, похороны и т.п.). Ко второму типу джамаатов относятся носители более выраженных «сословных» моделей поведения. Они отличаются более выраженной «культурной экономией», когда дело касается решения важных для определенной группы политических и экономических вопросов, и правовым нигилизмом, т. е. склонностью к коррупции и криминальному бизнесу. В данном случае ярко выраженная «семейственность» опирается на силу и ресурсы «патрона», что является гарантией процветания группы, которая постепенно трансформируется в полукриминальное / криминальное сообщество. Такая ситуация блокирует формирование подлинно гражданского общества в отдельно взятом регионе. Коррупция – явление вполне легитимное, оправданное в рамках «семейной» системы ценностей. Такая модель поведения транслируется на нижние социальные ступени, расшатывая остатки гражданственности общины. Представители второго типа общин (с «сословными», семейственными началами) составляют меньшинство в аппарате органов государственной власти, тем не менее они добиваются больших успехов в политике, занимая преимущественно «рентные» должности. «Патроны» – выходцы из второго типа общин, быстро формируют свою «пирамиду» клиентельной базы, конвертируя административный ресурс в ликвидный финансовый и формируя мощный сегмент теневой экономики. Можно выделить еще и третий тип общин (существующий, например, в Дагестане), где в рамках небольшой географической зоны сосуществуют носители гражданского и «сословного» (семейственного) начал. Они отличаются бóльшей консолидированностью в своем политическом поведении.
