— Так что там дальше?
— Я вернулась в комнату, чтобы сменить пластинку, и слышала, как Руцкая спрашивала Павловскую: «Она девственница, скажи, его девушка — девственница?» Павловская ответила: «Откуда мне знать?» Она тоже вышла, потом вернулась, мне стало нехорошо…
— С такой малости?
— Думаю, да. Мне от водки всегда плохо.
— Брат там был?
— Выходил на балкон раза два.
— И что?
— Руцкая встала и чуть не упала. Споткнулась и разбила рюмки… Обнимала брата за шею и говорила, что он может с ней красть коней и что она хочет провести с ним вечер.
— Дальше что?
— Потом она упала в шезлонг, и ей стало совсем нехорошо, поэтому я принесла тазик. Она приходила в себя в шезлонге. Брат вышел.
— Дальше?
Судейские понукания Гонорату немного смутили, и было видно, как она пытается собраться с мыслями и придерживаться хронологии событий.
— Потом ей стало очень хорошо, и она сказала, что это ей от печенья плохо сделалось.
— Ясное дело, — проворчала Патриция в брошку. — А некоторым от бисквитов делается плохо.
Кайтусь скрыл смешок под кашлем.
Судью хронология не заботила, он полагался на свидетелей:
— Дальше, дальше что?
— Мы перебрались на кухню.
— А почему вы не отвели её домой?
— Она не пожелала. Хотела дождаться Лёлика, даже спрашивала Павловскую, свободна ли у той хата.
Птеродактиль соизволил продемонстрировать возмущение:
— И что вы думаете о поведении брата? У него есть невеста, есть Зажицкая, почему вы потворствовали его связи ещё и с Руцкой?
Гонората не стала пожимать плечами, но всем своим обликом дала понять, где она видала поведение брата вкупе с добродетелью всех его зазноб.
— Я не могла отказать Руцкой в просьбе и хотела от неё поскорее избавиться, — призналась она, что прозвучало на редкость искренне. Девчонка упилась, а она ведь даже не подруга. Домой идти не хочет, чёрт знает, как с ней быть…
— Когда вернулся брат?
— Около двадцати четырёх.
— И что говорил?
— Сказал, что Руцкая не была девственницей, шлёпнулась на огороде, разбила нос…
Нет, это просто форменное безобразие! Пребывавшая в крайнем возмущении Патриция осознала, что стала свидетелем грандиозной подставы. Все эти показания согласованы. Судья получил сверху руководящие указания, Гонорату проинструктировали, на чём сосредоточиться, и ничто её с толку не собьёт. Даже молниеносный скачок из кухни Климчаков к возвращению с подвальных амуров. Пародия, а не процесс! Может, они ещё и генеральную репетицию провели, вот только старикан-судья роль плоховато выучил… Не иначе как это работа Кайтуся, вот подлец, машину ему подавай, обрадовался, что имеет дело с идиоткой, которая верит в закон и справедливость…
Судья опять соизволил поделиться своим возмущением, приправив его ещё и осуждением:
— Он так о каждом половом акте вам рассказывал? И о других женщинах тоже?
Гонората первый раз немного смутилась.
— Я его раньше не спрашивала. Только о Руцкой, мне интересно было…
Ещё бы! Стася Руцкая так о своей невинности трубила, что всех девчонок достала. Опять же ни одна из любовниц брата в этом отношении никаких сомнений не вызывала и похвастаться ничем не могла. А вот Стася могла и ещё как хвасталась, ходила, задрав нос, глядишь, и правда, эти молодые ведьмы сговорились и напустили на неё братишку, который всегда был не прочь…
Судья передал Гонорату в распоряжение сторон, но так всем морочил голову, бурчал, рылся в бумажках, встревал и мешал, что у Патриции нашлось время подумать. Не очень основательно, но хоть чуточку. Важно, конечно, какая эта Стася и насколько она всех достала, может, у них и были основания потерять терпение?
Прокурор дорвался-таки, наконец, до дела, но по большому счёту мог и не пыжиться, ни одного толкового вопроса так и не задал. Какая разница, бывала ли Гонората дома у Зажицкой или нет? Что, они там предполагаемый заговор, что ли, устраивали? И с какой такой радости Кайтусь себя полным дебилом выставлял?
Защитник оказался получше, но тоже не орёл.
— А вы вообще-то поверили в это изнасилование? — мягко спросил он.
Гонората проявила твёрдость.
— Не поверила. Поведение Руцкой свидетельствовало о том, что она сама этого хотела.
— А когда на даче Руцкая вышла из такси, она удивилась или, возможно, испугалась?
— Она была очень довольна.
— А с кем она шла?
— С Лёликом. Я шла впереди вместе с Павловской.
— А в такси где сидела?
— Позади, между братом и Павловской.
— А кто расплачивался и дорогу водителю показывал?
— Я, — призналась Гонората без малейшего колебания и совершенно равнодушно.
— Руцкая вышла из такси по собственной воле? Без возражений?
— Нормально вышла.
— А может, её силой тащили?
— Нет, шофёр бы заметил.
Тут Патриция поняла на первый взгляд малозначительное замечание Лёлика, что он таксиста не искал и речи быть не может о склонении того к даче ложных показаний. А также издевательский смех господина прокурора. Вот чёрт, ей лучше надо было подготовиться!
— Кто отпирал калитку? — гнул своё адвокат.
— Я. Ключ был у меня. Я его у отца в кармане взяла.
— А кто запирал?
— Никто. Я не запирала, а брат не мог, ведь у него ключа не было. Я его с собой забрала.
— А Руцкая не кричала вам вслед, что хочет вернуться?
— Нет, она нас поблагодарила…
Адвокат закончил свои изыскания, но не успел столь же вежливо поблагодарить, поскольку Высокий Суд громогласно проревел перерыв на обед.
* * *
По непонятной причине благодушное настроение Кайтуся почти полностью улетучилось и сменилось сердитой озабоченностью.
— Дешёвый безобразный спектакль, — неохотно ответил он на вопрос Патриции, предварительно заказав в самом шикарном городском ресторане обед, который трудно испоганить. Простой, прямо-таки национальный по форме и содержанию: селёдочку в масле и свиную отбивную с капустой. — Зря их всех так натаскали, не будь судья таким тупицей, ты бы выиграла пари.
— По-моему, у меня есть шанс и с тупицей. Да, грамм пятьдесят выпью… Ну ладно, сто. Только, чтобы водка была холодная. Это ты про какой спектакль говоришь? Пока я только твой видела, скорее, неудачный и вполне себе безобразный.
Кайтусь так удивился, что даже забыл про свою заботу.
— Мой? Я же ничего не говорил!
Принимая во внимание, что алкоголь и закуска обычно появлялись на столе очень быстро, а Кайтусь был в этом ресторане не впервые, Патриция могла себе позволить понюхать селёдочку и пощупать рюмку, прежде чем приступить к беседе.
— Свежая, годится… Здрасьте вам, а нравоучительное выступление?
— Какое нравоучительное выступление?
— Жаль, что в суде нет кинооператора. Ты бы мог полюбоваться на то благородное возмущение, на то отвращение, что появилось на лице почтеннейшего господина прокурора, когда он услышал о сожительстве Климчака с двумя дамами одновременно! А сам почтеннейший господин прокурор, что? Никогда в жизни? И как только такого гром не разразит! Не боишься?
Кайтусь моментально парировал:
— Если бы громы были столь бдительны, обнаружилась бы резкая нехватка работников правосудия. И вообще, это вовсе не спектакль, а необходимость публичного осуждения аморального образа жизни.
— Господи! — простонала Патриция и поспешно схватила рюмку. — По мне так это самый что ни на есть отвратительный спектакль, но ты, похоже, имел в виду нечто иное?
Кайтусь, несмотря на полученное маленькое удовольствие, от своих проблем не избавился и счёл необходимым показать свою озабоченность.
— Достали уже этими письменными доносами. Судья совсем в макулатуре утонул, завалили его письмами заинтересованные лица, чтоб им пусто было. Тут и одной Зажицкой хватило бы, так ещё и Гонората подключилась, поносит Зажицкую на чём свет, и Кличмак туда же, на её счёт прохаживается, а ещё письмо о трёх таксистах, якобы найденных и подговорённых, понятное дело, за деньги дать ложные показания, плюс донос на брата…
— Какого брата?
— Брата Климчака. Якобы гонялся за теми таксистами с преступными намерениями.
— А что, в самом деле гонялся?
— Может, и все гонялись, но нашли только одного, который ничего не помнит и в свидетели идти не желает. Это, конечно, не доказательство, но всё равно говорит не в пользу обвиняемого.
— Погоди, а откуда они вообще эта такси брали прямо по первому требованию? Павловская выходит и, пожалуйста, тут как тут. Лёлик за городом ловит тачку, почитай, в полночь. Тебе это странным не кажется? Плоцк просто забит такси! Или им так везёт?
Кайтусю это тоже показалось странным, он в своё время покопался в загадке и теперь мог Патриции дать необходимые пояснения, ничего не выдумывая. Он и сам удивился, какое почувствовал облегчение.
