В той же четвёртой главе романа есть строки, посвящённые любимой няне:
Но я плоды своих мечтанийИ элегических затейЧитаю только старой няне,Подруге юности моей.
В конце 1826 года, уже покинув Михайловское, Пушкин посвятил Арине Родионовне стихотворение «Подруга дней моих суровых».
Когда в мае 1835 года поэт вновь посетил сельцо, няни уже семь лет не было в живых. В чём – то изменились окрестные ландшафты, иным стал и сам поэт, и восприятие им родных пейзажей. Об этом говорится в прекрасном стихотворении «…Вновь я посетил…»:
Переменился я, но здесь опятьМинувшее меня объемлет живо,И, кажется, вечор ещё бродилЯ в этих рощах. Вот опальный домик,Где жил я с бедной нянею моей.Уже старушки нет – уж за стеноюНе слышу я шагов её тяжёлых,Ни кропотливого её дозора.
Вот холм лесистый, над которым частоЯ сиживал недвижим и гляделНа озеро, воспоминая с грустьюИные берега, иные волны…Меж нив златых и пажитей зелёныхОно синея стелется широко;Через его неведомые водыПлывёт рыбак и тянет за собоюУбогий невод. По брегам отлогимРассеяны деревни – там за нимиСкривилась мельница, насилу крыльяВорочая при ветре…
Тот же пейзаж, что и в стихотворении «Деревня», только увиденный иным, ностальгическим взором. Перемену настроения у Пушкина, в семье которого тогда уже было двое детей и ожидалось рождение третьего, вызывает вид молодой поросли вокруг двух старых сосен на знакомой дороге в Тригорское. Это «племя, младое, незнакомое» радует взор поэта и пробуждает надежду:
…Но пусть мой внукУслышит ваш приветный шум, когда…Пройдёт он мимо вас во мраке ночиИ обо мне вспомянет.
Пушкин желал быть похороненным в родных псковских краях, о чём писал в 1829 году, мысленно возвращаясь в Тригорское, Михайловское и Святогорский монастырь:
Гляжу ль на дуб уединенный,Я мыслю: патриарх лесовПереживёт мой век забвенный,Как пережил он век отцов.<…>Но хоть бесчувственному телуРавно повсюду истлевать,Но ближе к милому пределуМне всё б хотелось почивать.
В этом «милом пределе», где Пушкин обрёл вечный покой, как ему и хотелось, вспоминали великого поэта не только его потомки и друзья, но и приезжавшие сюда литераторы.
Прекрасные поэтические строки о Михайловском и Тригорском принадлежат перу Николая Языкова, гостившего в Тригорском по приглашению своего друга по Дерптскому университету Алексея Николаевича Вульфа, сына П.А. Осиповой от первого брака. Языков подружился здесь с Пушкиным и в стихотворном послании к нему 19 августа 1826 года писал:
С челом возвышенным стоюПеред скрижалью вдохновений,И вольность наших наслаждений,И берег Сороти пою.
С этими строками перекликается четверостишие из послания к А.Н. Вульфу:
Мне всё пленительно в Тригорском,Всё свято: Пушкин, ты, да я —Там не в одном вине заморскомМы пили негу бытия.
Лучшие воспоминания о Тригорском и Михайловском тесно связаны у Языкова с пребыванием в этих краях Пушкина. В стихотворном послании к П.А. Осиповой от 8 декабря 1827 года поэт признавался:
И часто вижу я во сне:И три горы, и дом красивый,И светлой Сороти извивы<…>И те отлогости, те нивы,Из – за которых вдалекеНа золотом аргамаке[2],Заморской шляпою покрытый,Спеша в Тригорское, один —Вольтер, и Гёте и Расин —Являлся Пушкин знаменитый…
Тригорское. «Дуб уединенный»
Поэтическим гимном красоте милых сердцу Николая Языкова мест стало большое стихотворение «Тригорское», посвящённое незабвенной хозяйке имения. В этих мелодичных стихах, созвучных пушкинским ритмам, воспета героическая история псковского края, «где славной старины не все следы истреблены», оживают очаровательные тригорские ландшафты в разное время суток – от лучезарного утра до ночной грозы, повседневные заботы сельских жителей, сцены купания в «гостеприимных струях» студёной Сороти знойным полуднем и вечера в обществе «певца Руслана и Людмилы» «под мирным кровом старейшин сада вековых». Пейзаж вокруг Тригорского в стихах Языкова словно наполнен прекрасной музыкой:
В стране, где Сороть голубая,Подруга зе́ркальных озёр,Разнообразно между горСвои изгибы расстилая,Водами ясными поитПоля, украшенные нивой,Там, у раздолья, горделивоГора трёххолмная стоит;На той горе среди лощины,Перед лазоревым прудомБелеется весёлый домИ сада тёмные куртины,Село и пажити кругом.Приют свободного поэта,Непобеждённого судьбой! —Благоговею пред тобой…
Два стихотворения Николай Языков посвятил няне Пушкина. В первом из них, написанном в 1827 году, Языков вспоминал её радушие и хлебосольство, её рассказы «про стародавних бар»:
Ты, благодатная хозяйка сени той,Где Пушкин, не сражён суровою судьбой,Презрев людей, молву, их ласки и измены,Священнодействовал при алтаре Камены, —
Михайловское. Усадебный дом
Всегда приветами сердечной добротыВстречала ты меня, мне здравствовала ты,Когда чрез длинный ряд полей, под зноем лета,Ходил я навещать изгнанника – поэта…
Шестистопный ямб этих стихов, созвучный древним сказаниям, словно дышит стариной. Более лёгким четырехстопным ямбом написано полное светлой элегической грусти стихотворение «На смерть няни А.С. Пушкина», в котором интересно описание Михайловского, где
…на дол с горы отлогойРазнообразно сходит борВ виду реки и двух озёрИ нив с извилистой дорогой,Где, древним садом окружён,Господский дом уединенныйДряхлеет, памятник почтенныйЕлисаветинских времён…
Пребывание в Михайловском и Тригорском оставило глубокий след в душе и творчестве Николая Языкова. Спустя почти два десятилетия, в 1845 году, он сочинил стихотворение «К баронессе Е.Н. Вревской», посвящённое той самой Евпраксии Вульф, или Зизи, которую некогда воспел Пушкин в «Евгении Онегине» и мадригалах. Воспоминания молодости у Языкова не померкли с годами, как и огненно – сладкий вкус ромовой жжёнки, которую варила Зизи:
Я помню вас! Вы неизменноБлестите в памяти моей,Звезда тех милых, светлых дней,<…>Когда прекрасно, достохвальноВы угощали нас двоихПевцов – и был один из нихСам Пушкин (в оны дни опальныйПророк свободы), а другой…Другой был я, его послушник,Его избранник и подружник,И собутыльник молодой.
С 1843 по 1866 год вдова и потомки Пушкина не посещали Михайловское. Усадьба пришла в запустение и не была местом паломничества, поэтому трудно отыскать упоминание о ней в поэтических произведениях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
