— Ах ты скотина! — Косум кидает в меня подушкой от подлокотника кресла, я убираю голову: — да я тебя сейчас девчонкам на поругание отдам!
— Это должно было звучать как угроза? — поднимаю я бровь. Настроение у меня наконец повышается. То ли виски подействовало, то ли непринужденная беседа с Косум… то ли все вместе.
— Вот! — в дверь вваливается Киоко, снова с подносом в руках: — мяса нажарили на кухне! Тома-сан говорит, что с розмарином и прованскими травами! Как в Европе!
— Мясо — это хорошо — говорит Косум: — а траву нам не надо. Киоко!
— Да?
— А садись с нами. Кента-кун хочет тебя к себе забрать…
— Косум!
— А что Косум? Убьют ее тут, я же говорю.
Глава 6
Глава 6
— В море, в море за тунцом… — бормочу я, открывая глаза. Въедливая и привязчивая мелодия морской песенки крутится у меня в голове как заевшая пластинка, я еще застал граммофоны и этот известный дефект, когда иголка соскальзывает на прежнюю дорожку и повторяет один и тот же обрывок мелодии раз за разом, раз за разом… в море, в море за тунцом, капитан наш молодцом…
Вчера мы с Косум выпили, это я помню. Горланили песни и ели мясо, танцевали на столе… или это она танцевала? Помню, что она рассказывала историю из своего детства про маленького брошенного котенка и плакала мне в плечо. Потом мы с ней подрались… в шутку, но Косум же как ее брат, Дробитель Черепов Сомчай — не умеет удары сдерживать. Потом она мне Киоко эту пыталась присуропить, дескать смотри какая, будет вместе с Михо за тобой ходить, а ты потом ее пристроишь куда-нибудь. Куда? А ей почем знать, вот ты у нас про профсоюз заикался? Заикался. А что по факту? По факту скинул на бедную, несчастную и совсем-совсем девушку тяжелый труд. Да, завести в городе убежище для беглянок и беглецов — это круто конечно, они по крайней мере в лапы подпольным студиям или там китайским торговцам живым товаром не попадут, но некоторым людям даже в таком убежище смерть грозит. Вот, Киоко, например. Что в ней такого — непонятно. Девка как девка. У троих наших уже парней увела и ладно бы сама пользовалась… вот чего ты зенки пялишь, а? Увела? Увела. Что значит — не хотела? Хотела — не хотела, а вышло так. Ты же не в детском саду, должна понимать. Забери ее с собой, в твоем серпентарии по крайней мере ревности я не заметила, а значит она там целее будет. Как кстати у тебя так получается, что они тебя не ревнуют? И кого ты там хотел убить из своих? Ах, не убить, а провести «педагогическую работу»… а это сильно от «убить» отличается? Или это скорее «наказать»? Приводи своих сюда, у нас Красная Комната есть, и привязать можно и подвесить и кнуты с плетками всякие… есть любительницы. Что? Нет, не Михо, не бойся.
В ответ я вяло отбрыкивался от чести получить вместо одной телохранительницы двух сразу, говорил, что у меня и так вокруг девушек, которые умеют ближнему боль причинить более чем достаточно, правда половина из них — только психологическую, но так, что впору потом идти и вешаться. Как там «ваша собака кусается? Нет, она причиняет боль иначе — и собака такая — ты толстый, никому не нужный и до сих пор живешь с мамой».
Это то, что я помню со вчерашнего вечера. И это ни черта не объясняет окружающую ситуацию. Потому что я лежу в «Логове Злодейки», а на сгибе моей руки лежит голова Бьянки. Нет, я ничего не имею ни против голой Бьянки, ни против того факта, что к моей спине тоже кто-то прижимается, вызывая приступ клаустрофобии. Поворачиваю голову — так и есть, Шизука-тян. Все-таки подростковая у нее фигура, когда сзади прижимается — так и не поймешь… кто именно. Груди как таковой и нету. Вот если Бьянка сзади прижмется, то сперва мягкие объемные подушки грудей чувствуются, а уже потом — вся Бьянка… трудно ей всем телом прижаться.
Как я оказался в «Логове Злодейки» после вчерашнего? Я осторожно вытаскиваю свою руку из-под головы Бьянки, чувствуя себя сапером на минном поле. Она что-то бормочет и снова засыпает. Так же осторожно — подтягиваю к себе ноги и сажусь на край кровати в ногах. Одеяло сползает со спины Бьянки, демонстрируя кровоподтеки и шрамы на ее спине. Однако. Досталось ей во время штурма… такое ощущение что ее спиной по камням волочили или кнутом били и… погоди-ка… рубцы и кровоподтеки свежие… о, черт. Да что тут ночью происходило?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мне нужен трон! — кричу я, размахивая бутылкой: — Косум! Назначаю тебя своим визирем! Ээ… помощником. Советником. Любовницей с широкими полномочиями!
— О! Господин назначил меня любимой женой! — кричит в ответ Косум и размахивает своей бутылкой: — Киоко! Михо! Присматривайте тут… мы с Кентой в город! Трон искать!
Я мотаю головой и тут же хватаюсь за нее. Запомните, если у вас похмелье — не мотайте вы головой из стороны в сторону! Но вспышка воспоминания как мы с Косум рванули в город ничего не объясняет. То есть объясняет почему я не проснулся в кабинете Косум или там в комнатке Киоко… но не все это вот. Обвожу окружающее взглядом. Да, на спине у Бьянки будто черти ночью танцевали, рубцы и кровоподтеки, потому то и спит она на животе. Осторожно стягиваю одеяло с Шизуки. Ничего такого. Обычная голая девушка школьного возраста. Соски торчат в разные стороны как орудия из орудийных портов «Золотой Лани», а в остальном… тренированное тело, явно выраженные сухожилия и мышцы на плечах и бедрах, небольшие, но тугие и крепкие. Такая же крепкая попка… вот попка немного красная и… я прикладываю ладонь к этим красным пятнам на упругой попке Шизуки. Так и есть, красные пятна точь-в-точь по размеру моей ладони.
— Ты не должна этому радоваться! Ик! — поучает Косум Шизуку: — ты должна кричать — Нет, не надо! Только не туда! Отпустите! Пожалуйста, господин, прекратите меня трахать! Да! Еще!
— Это же нелогично — моргает Шизука: — ты противоречишь сама себе.
— А тут не надо логики. Это — страсть! Какая логика может быть в «Повести о Великолепном Гэндзи»⁈ Конечно, ему было проще бросить госпожу Мурасаки и не испытывать по отношению к ней высоких чувств, просто использовать ее, ведь госпожа Мурасаки полностью зависела от него, будучи девочкой! Я вот не японка и то это знаю. Нету логики в страсти!
— Но… сперва я кричу «нет», а потом я кричу «да» и «еще»… почему?
— Да потому что сперва ты — невинный цветок, который насильно соблазняют, но потом твое тело познает запретный плод и раскрывается навстречу соблазну. Желает быть оскверненным и поруганным этим ненасытным зверем! Потому что ты сама в ужасе от своих тайных и темных желаний, быть втоптанной в грязь и изнасилованной, дрожать от удовольствия, будучи униженной и брошенной…
— Мне нравится когда меня Бьянка-сама… тренирует — кивает Шизука: — но я так не кричу.
— А это важный аспект — поднимает палец Косум: — Ик! Японские мужики не умеют иначе. Им надо чтобы ты была невинный цветочек в начале и смущалась, а потом — во вкус входила. Они все насильники по натуре. Ну… которые не мазохисты. А многие и насильники и мазохисты. Это у них от неуверенности в себе.
— Но как мне узнать, когда кричать «Нет, не надо!», а когда «Да, еще!»? — спрашивает Шизука: — и почему Кента — в себе не уверен?
— Он-то? — Косум бросает на меня быстрый взгляд: — с ним другая история. Он слишком самоуверен. Но ему тоже понравится. У него психика гибкая, он подстроится… так, а ну, давай, пробуем, давай…
— Нет, только не туда, сенпай. Не надо пожалуйста. Я не хочу, чтобы меня насиловали. — монотонно говорит Шизука: — пожалуйста. У меня дети, жена и ипотека, пожалуйста не надо…
— Стоп! — хватается за голову Косум: — мне надо выпить…
Воспоминания, всплывающие в голове отнюдь не улучшают моего состояния. Я осторожно сползаю вниз, к основанию кровати и встаю. Голова кружится. Под кроватью, на коврике — обнаруживается Киоко, слава богу одетая и без синяков на видимых участках тела. Тоже загадка — как это Киоко ночью одетой осталась? Повсюду разбросана одежда, бюстгальтеры, юбки и трусики, какие-то разноцветные парики — синие, зеленые и оранжевые.
