Полковник отвечал по существу, тщательно подбирая слова, слова звучали под полотнищем палатки глухо:
— А людей воинских со мною вместе к походу подобранных, набралось почти четыре сотни без малого, остальным я отказал по слабому здоровью. Хотя все служивые поголовно горячо просились взять их, княже, в твою экспедицию на хивинцев. Ибо сидение надоело всем до крайности — лучше в поле головы сложить. Остальные сто двадцать солдат померли за это время. Иначе бы тоже попросились в поход пойти.
Полковник Хрущов говорил спокойно, выдубленное морозами и жарой лицо было непроницаемо, ни один мускул не дрогнул, только в последних фразах сочился яд, перемешанный с горечью.
— Да что там, вышло так — места незнакомые. Я виноват!
Признание Бековичу далось с невероятным трудом — яростно протестовало все внутреннее естество, слова не лезли из горла. Но он все же их произнес, как бы подводя черту между своим «старым» прошлым и начавшейся девять дней тому назад новой жизнью.
— А теперь диспозиция наша такова будет, господин полковник. Ибо все дела тебе надлежит знать в дотошности, ибо планы на то имею соответствующие нашему случаю. Вот послушай, каковы они будут.
Бекович сделал паузу, достал роспись, и протянул листок бумаги полковнику — тот внимательно прочитал написанный подьячим Волковоиновым, которого князь назначил своим секретарем, текст.
— Конницу замыслил я свести в две бригады. Первую из трех полков яицких казаков по пять неполных сотен в каждом, под началом походного атамана Никиты Бородина пойдет ертаулом в дневном переходе от войска. С ними будут и комиссары со своими чинами, покупать все необходимое в кочевьях. А также полк гребенских казаков атамана Басманова — ухватки у них добрые, не раз что с горцами, то с ногайцами и калмыками бились, ухватки вражеские знают хорошо, да и сами своего не упустят.
Князь усмехнулся — полторы тысячи казаков были тем средством, что позволит войску воевать в степи с любым противником. И пусть иррегулярными всадниками они считаются, но вооружены добрым образом, дисциплину понимают. А потому как воинская сила более грозны, чем степняки азиатские, и спуску им не дадут.
— Авангарду надлежит идти по степи лавой, и ежели кайсаки что недоброе удумают, то бить их надлежит нещадно. Пять ночей тому назад на их табуны каракалпаки, а то людишки хана хивинского, напасть вздумали и лошадей свести. И побиты все были, а десяток полонили. Спрашиваю тебя, что об оном деле размышлять можешь?
— Тут и думать нечего, князь — то подсылы были хивинские, войско наше подсчитать. А кони так — урон нанести и бежать, — полковник отвечал уверенно, ведь тактика степняков, будь они крымцами, ногайцами, калмыками или хивинцами, была совершенно одинаковой. В обширной степи «Дикого поля» свои приемы и ухватки воинские.
— Верно мыслишь — каты из них все помыслы вышибли, «подлинные», как раз по кнуту, которым их стегали и название. На чистом духу в том разбойники и признались. Повесить их надо было бы, но есть у меня на них планы, ибо хану хивинскому они подневольно служат.
Бекович осекся, то, что порой ему приходило в голову, было настолько безумно, что он гнал от себя эти мысли, но они возвращались вновь и вновь. А потому он решил предпринять некоторые меры превентивного характера. И тут надеясь на «кисмет», как сказали бы его соотечественники, или на пресловутый «авось», который выбрали бы русские.
— Вторая бригада из полка ногайцев, начало над которым мною вручено мурзе Тевкалову, что чин майорский от государя Петра Алексеевича получил. А помощником у него мурза Булат Тимбаев — оба в воинском деле порядочно понимают. А вот драгуны свейские полком станут, в два эскадрона — в первом три, а во втором две роты. Начальствование над ним премьер-майор Каспар фон Франкенберг держать будет, и над первым эскадроном. И бригадой также командовать. А вот на второй эскадрон я секунд-майора Пальчикова поставил — он в драгунах служил, и немецкую речь понимает добре, а потому в полку моими глазами будет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Бекович остановился, протянул руку к набитой денщиком трубке, взял ее, но раскуривать не стал. Негромко заговорил дальше:
— Тебя на третью бригаду ставлю, инфантерией и артиллерией командовать станешь. Вернее, «приборными драгунами», ибо все на конях будете передвигаться, но драться исключительно пешими. Или твои солдаты гарцевать смогут?!
— Куда им, княже! Многие в седлах как собаки на заборах сидеть будут, да в первую неделю себе кожу между ног половина обязательно сотрет, и ходить будут на раскоряку.
— То-то и оно, однако верблюды от поклажи освобождаться со временем будут, на них самых неумех и посадим — полегче им будет. Твой Пензенский полк в батальон сведем, в нем три роты всего будет. Им пусть подполковник Анненков командует. А начальствование над сводным батальоном в две роты секунд-майору Соковину поручим. Под твоей рукой артиллерийская команда еще будет, в ней три плутонга по три орудия в каждом. Так что принимай их всех — семь сотен солдат и сотню с лишним канониров. И на тебе защита всего обоза нашего, и над людьми право полное имеешь, и вагенбург их ставить научишь — то опора наша в бою будет, вроде редутов выдвинутая и пушками подкрепленная.
— Понял, княже, все сделаю!
— Инструкцию твоим солдатам надлежит выполнять неустанно — и первым делом всю воду кипятить, и лишь потом пить, дабы животами не быть скорбными и гадить потом беспрерывно, на радость зеленым мухам. А коли нет такой водицы, то обычную уксусом и вином разбавлять обязательно под страхом лишения живота — нечего заразу в войске разводить. А если грязна вода в колодцах будет, то вначале ее через ткань попускать несколько раз, и, таким образом, очищать, пока совсем светлой не станет. И руки мыть обязательно каждый раз, и грязные персты в рот не совать!
— Все в точности исполню, княже!
— И штаб мой примешь, под рукою должен быть — ты человек знающий, опытный и самый старший по чину. Знаю — справишься, а я тебя к чину бригадирскому немедленно представлю и государю о том сегодня же отпишу. И гонца отправлю с письмом, и вот этим, — Бекович выложил на стол тяжелый мешочек, развязал на нем завязки.
Хрущову польстили слова командующего, однако интерес к мешочку только возрос, вернее к его содержимому. Там была пулелейка, в том у него не имелось сомнения, узнал сразу, и десяток пуль. Но не привычных круглых, а необычной продолговатой формы, похожей на наперсток.
Покрутив пулю в пальцах, полковник не удержался от вертевшегося на языке вопроса:
— Почему пуля такая отлита?!
— Втрое дальше летит, и настолько точнее бьет — уже опробовали. Потому она «секретной» будет, и тайну ее только русским людям в своем отряде доверить смогу. Твоей бригаде токмо, и под твое начало походная мастерская будет, где лейки делают и пули льют. И за работу оной тебе отвечать по «артикулу» надлежит. Ты меня понял?
— Так точно, ваша светлость!
— Они все под калибр единые сделаны, потому приказал тебе фузеи по образцу единому отбирать. Так всех твоих солдат ими вооружить можно быстрее и подбирать пулелейки не придется для каждого — пули в походной мастерской на всех отливать разом будут, и патроны бумажные снаряжать уже умело, людьми на то поставленными. Облегчение в том большое полкам выйдет. И о том неприятелю ведать без надобности, ни к чему ему знать про то, что нам серьезный ущерб причинить может!
Хрущов моментально стал полностью серьезным, осознав, какая великая тайна ему доверена. И беречь ее нужно, в первую очередь, от «свейских людишек» — ведь если вернутся к своему королю Карлу, то могут ему секрет выдать. Так пусть лучше не знают.
И в то же время Владимир Андреевич оценил расположение к нему Бековича — ведь если царю Петру Алексеевичу пуля по сердцу придется, то представление на чин бригадирский утвердит сразу. А там до генеральского ранга прямая дорога открыта, только дотянуться надо, а в походе на Хиву такая возможность скоро представится. И в эту минуту простил князю все обиды — тот большое дело для отечества уже совершил, так что ошибки свои полностью исправил…
