- Ну?
- Я… Николай Иваныч… - забормотал Червонец, не зная, что сказать.
Желвак помолчал, потом пристукнул по столу ладонью и сказал:
- Значит, так. Завтра принесешь медальон мне. Сюда. Ищи этого своего братка где хочешь, забирай у него медальон как хочешь, но чтобы цацка была здесь, - Желвак оттянул рукав и посмотрел на часы, - в восемь часов вечера. Не будет - тогда ты будешь бля. Сам напросился. Отпетушат тебя по полной, а дальше - сам узнаешь, как оно бывает потом. Пошел вон.
Червонец торопливо встал и направился к двери.
- А вы что расселись? - прикрикнул Желвак, и двое присохших к стульям братков бросились вон.
Когда за братками закрылась дверь, Желвак, покрутил головой и с чувством сказал: -Уроды… Вот уроды!
Червонец в этот момент, отмахнувшись от попытавшихся посочувствовать ему пацанов, выскочил из ресторана, запрыгнул в свой джип и, едва не врезавшись в трамвай, медленно тащившийся по Сампсониевскому, помчался на Садовую, в зал игровых автоматов.
Положение у него было аховое, и особенную пикантность добавляло в него то обстоятельство, что Червонец оказался между двух огней. Медальон желали получить сразу двое - Желвак и Граф. Оба они недвусмысленно дали Червонцу понять, что он рискует своей шкурой, и теперь Червонец не знал, как ему поступить.
Но прежде чем решать, кому отдавать медальон, его все-таки нужно было найти. А там видно будет.
Вообще- то некоторые соображения у Червонца уже появились. Он мог отдать медальон Графу, получить пятьдесят тысяч долларов и исчезнуть навсегда. И пусть Желвак лопнет от злости. Но лучше было бы натравить их друг на друга, и тогда скорее всего Граф порвет Желвака. Однако Червонец не забывал и о пословице, говорившей о том, что когда паны дерутся, у хлопцев чубы трещат. Авторитеты могли бы и договориться между собой, и тогда Червонцу конец.
Так что лучше отдать медальон Графу, забрать деньги и сделать ноги куда-нибудь за границу. Зажить там мирной спокойной жизнью…
Но сначала - медальон.
Червонец сжал зубы и объехал встречный трамвай слева.
А Желвак, оставшись наедине со своими постоянно скорбными мыслями, налил водки и, разглядывая бегавшие внутри рюмки зыбкие хрустальные зайчики, пробормотал:
- Воронцов еще какой-то на мою голову… И что это за служба президентская такая?
Он нажал закрепленную на нижней стороне стола кнопку и, когда в дверях появился услужливо улыбавшийся официант, сказал ему:
- А позови-ка мне Мышку.
Официант понимающе осклабился и закрыл дверь.
Через несколько минут в дверь поскреблись, и Желвак, усмехнувшись, сказал:
- Ну чего скребешься, давай заходи. Дверь открылась, и на пороге показалась Мышка.
На самом деле ее звали Маринкой.
Ей было пятнадцать лет, но выглядела она на двенадцать и давно уже познала все тонкости половой жизни, а среди таких же, как она сама, развращенных девчонок носила прозвище Мышка.
Тихо затворив за собой дверь, Мышка смущенно улыбнулась и спросила:
- Звали, Николай Иваныч?
- Конечно, звал, - хищно улыбнулся Желвак, - подходи, садись. Водочки выпьешь?
- Водочки… - Мышка устроилась в соседнем кресле. - Не, Николай Иваныч, мне лучше шампусика.
Авторитет кивнул, заказал ей шампанского и плотоядно посмотрел на девочку.
- Слышь, Мышка, расстегни-ка мне…
- Давайте на диван, - предложила Мышка, и Желвак резво перебрался на просторный финский диван, стоявший у стены.
Мышка поставила бокал на стол и, сбросив легкие сандалеты, забралась на диван с ногами.
Желвак откинул голову на спинку дивана и, закрыв глаза, просипел:
- Ну давай, расстегивай…
Мышка была весьма миниатюрной девчонкой, и у нее все было маленькое, игрушечное - попка, ручки, пальчики, губки и прочие части организма. Именно это добавляло ей популярности среди мужчин. Рядом с ней самый обычный мужчина начинал чувствовать себя огромным свирепым самцом с неимоверными мужскими достоинствами.
Вот и сейчас, когда Мышка расстегнула брюки Желвака и взялась игрушечными пальчиками за его восставший член, Желвак скосил глаза и увидел, что в ее детских ручках его достоинство выглядит поистине гигантским.
Застонав от удовольствия, причем большую часть этого удовольствия составляла эстетическая сторона дела, Желвак снова закрыл глаза и засипел дальше:
- Да… Ты помедленнее води, слышишь? Вот так… Давай покрепче сожми… А вообще лучше в рот возьми. Ага… Вот так…
Мышка наделась маленьким ротиком на желваковский член и, умело застонав, всосала его как можно глубже…
* * *Столик, за которым сидели мы с Артуром, стоял на самом краю плоской крыши. Положив локоть на деревянную балюстраду, ограждавшую крышу я смотрела на опускавшееся к горизонту солнце и никак не могла понять, где мы находимся. С того берега, где располагаются Сестрорецк, Репино и прочие курортные места, наблюдать закат было невозможно, значит - мы находились на южной стороне залива. Но южная сторона была мне совершенно незнакома, и я терялась в догадках. Наконец все предположения были исчерпаны, и я сдалась.
- Артур, - я жалобно посмотрела на него, - не мучайте бедную девушку, скажите, где мы находимся?
Он улыбнулся и, взглянув на далекий горизонт, сказал:
- О, сколько нам открытий чудных…
- Ну, Артур, ну, пожа-алуйста!
- Ладно, так и быть, - смилостивился Артур, - мы находимся на южном берегу залива, чуть дальше Петродворца. Вас устраивает такая точность? А то можно еще широту и долготу…
- Нет, не нужно ни широты, ни долготы. Вполне устраивает. Вообще-то, когда я рядом с вами, меня все устраивает, - неожиданно для себя самой сказала я.
- Неужели, - Артур поднял брови, - так-таки и все?
- Ну почти все. Во всяком случае сейчас мне так хорошо, что лучшего и пожелать нельзя.
Он ласково улыбнулся мне, и я растаяла, как сливочное мороженое. Но потом героическим усилием взяла себя в руки и спросила:
- Артур, я бы хотела знать… если это, конечно, не страшная тайна… Во-первых, что у вас за работа. Помнится, вы как-то сказали мне, что работаете в какой-то страшно секретной организации. Вот и расскажите мне какую-нибудь страшно интересную историю из вашей работы. Конечно, без имен и прочих частностей. Я понимаю, что как раз они-то и секретны.
- Ага… Это во-первых. А что во-вторых? - А во-вторых… - и тут я смутилась. - Во-вторых…
Артур улыбнулся и сказал:
- Во-вторых, вы хотели бы узнать о моей личной жизни. Верно?
- Верно, - мне стало стыдно, - простите, что я так… так…
- Так бесцеремонно. Да?
- Да, - я почувствовала, что у меня начинают гореть уши.
- Ого! - воскликнул Артур.
- Что - ого? - спросила я.
- Вы краснеете! Простите, конечно, что я заостряю на этом свое недостойное внимание, но это прекрасно. По-моему, сейчас уже не осталось девушек, способных покраснеть.
- Как видите, остались.
- Я знаю только одну - вас. А в последний раз я наблюдал эту трогательную картину лет триста назад, еще в школе.
- Ну и что в этой картине прекрасного?
- Вам не понять. Но, поверьте мне, то, что я увидел сейчас, тронуло мое заскорузлое сердце. Да.
- Вам хорошо…
- Вам тоже, только вы этого не понимаете.
- Может быть. Но только если вы надеетесь увести разговор в сторону, я вынуждена вас разочаровать. Кто-то из моих очень далеких предков жил на Украине, и малая толика его крови наградила меня чисто хохляцкой цепкостью в разговоре. Меня не собьешь.
- Да уж… - Артур засмеялся. - Вас действительно не собьешь. Тогда по порядку. Сразу скажу, что никаких историй о моей зловещей работе вы не услышите. На то она и секретная. А о моей личной жизни…
Артур задумчиво посмотрел вдаль, и я вдруг увидела, как у него изменилось лицо.
Грусть…
Я увидела грусть в его глазах. Грусть и боль.
И еще - я узнала их. Эту грусть и эту боль.
Я уже открыла рот, чтобы извиниться и попросить Артура не говорить о своей личной жизни, но он поднял руку и сказал незнакомым голосом:
- Я расскажу вам… Только, вы уж простите, этот рассказ будет совсем не веселым… Моя личная жизнь, - сказал он и залпом выпил виски, - наверное, не оригинальна… Да, это так и есть. И то, что я расскажу, покажется вам очень знакомым.
Я молчала и смотрела на золотую дорожку, протянувшуюся к заходящему Солнцу.
- Одиннадцать лет назад я встретил женщину и полюбил ее с первого взгляда. Ее звали Карина… Она ответила мне взаимностью… Мы были безумно счастливы, я даже не думал, что так бывает в жизни. У нас были общие взгляды на жизнь, одинаковые интересы. Мы очень любили забираться куда-нибудь в глушь и воображать себя единственными людьми, живущими на Земле. А потом мы решили поиграть во властелинов мира и занялись альпинизмом. Когда стоишь на вершине, а нам довелось постоять на нескольких вершинах, пусть не самых высоких, но все же… Так вот, когда стоишь на вершине, то можно вообразить, что весь мир, который ты видишь внизу, лежит у твоих ног и принадлежит тебе. Наверное, это чувство испытывают все альпинисты… И вот однажды, шесть лет назад, мы отправились на Памир…
