– Ребят, а у вас деньжат рассчитаться хватит?
– Не волнуйся, красавица, – отмахнулся окончательно вошедший в роль купчины Володя. – И на чай тебе останется, если будешь поживей поворачиваться и глупых вопросов не задавать.
И вскоре на стол явился коньяк и две бутылки нарзана. Официантка, воодушевленная поведением юного кутилы, даже разлила коньячок по рюмочкам.
– Ну, за победу, за нашу победу, – провозгласил Владимир и лихо опрокинул сосуд. Его друг последовал примеру. Коньяк необыкновенно мягко оросил гортань, пищевод и желудок. Растекся по телу, поднялся вверх и теплой волной тюкнул в мозг.
Вечер необыкновенной находки рисковал обратиться в банальную пьянку.
Но не превратился.
А все потому, что неподалеку от Вовы с Валерой приземлилась в пустынном зале любопытная троица. Ее составляли: мужчина – на взгляд студентов, в возрасте, то есть за тридцать, – и две очаровательные барышни. Первая из них, блондинка с живым лицом, была явно моложе своего спутника. Притом она, очевидно, состояла с мужчиной в связи – пожалуй, даже в отношениях официальных, зарегистрированных в загсе. Иначе она не бросала бы на свой предмет откровенно пылких взоров, не брала бы прилюдно его за руку и не поглаживала по лацкану пиджака. Он тоже смотрел на нее столь пылающими глазами, коими глядят на своих половин мужчины лишь за несколько месяцев до и в первые семь месяцев после заключения официального брака.
Однако эта парочка не привлекла бы внимания Володи (а особенно Валерия), когда бы с нею за столом не присутствовала третья особа. Непонятно, кем она приходилась влюбленной парочке: подругой? Сестрой – его или ее? Его бывшей (а что, и такое случалось)? Сослуживицей?.. Девушке, казалось, лет было столько же, сколько нашим друзьям: около двадцати. Она одета была в стиле модного минимализма: джинсы и черный свитерок под горло. Прическа под пажа казалась тщательно уложенной, необыкновенно грациозные длинные руки эффектно жестикулировали – пожалуй, даже с несколько избыточной экспрессией. Валерию издалека казалось, что она являет собой образчик одновременно и тонкого вкуса, и легкой, многообещающей вульгарности, и жесткости, и изящества, и нежности, и строгости. Неизвестно почему, но юноше почудилось, что Бсе мыслимые (и немыслимые) женские качества каким-то чудом воплотились в этой хрупкой, тонкокостной брюнетке с белой кожей и огромными ресницами.
За столиком, где она сидела, оживленно разговаривали, но друзья не могли разобрать ни слова, лишь гул голосов, да временами долетали взрывы хохота, в которых доминировал смех брюнетки, окрашенный легкой хрипотцой. Несколько мгновений Валере даже думалось, что девушка, возможно, является иностранкой – настолько она своим внешним видом и манерами отличалась от среднестатистической советской девицы. Однако потом до него донесся обрывок ее рассказа на чистом русском: «…А он ей и говорит…» – и юноша с облегчением понял, что она – наша, иначе шансы договориться с ней стали бы минимальны.
Впрочем, они и без того представлялись Валере асимптотически стремящимися к нулю. Он не мог представить: как преодолеть разделяющее их расстояние – три или четыре пустых стола? Как подойти? Под каким предлогом? Что сказать?.. И никакой надежды на музыку. Ансамбль или оркестр не собирался, кажется, играть в «Пекине» в тот вечер. И не было никакого повода, чтобы преодолеть эти двадцать-тридцать метров, пригласить девушку на танец, и, если б она согласилась, тогда уж действовать, не выпускать ее…
Между тем официантка принесла закуски, ласково сказала: «Кушайте, мальчики» (то ли отчего-то возлюбила юных посетителей, то ли впечатлялась щедрыми обещаниями чаевых), подлила в рюмки коньячку… А Валера все сидел – пораженный то ли громом, то ли молнией, то ли электрическим разрядом сродни тем, что демонстрировали будущим энергетикам на кафедре ТВН 4
… Во всяком случае, он знал, что такой девушки он никогда еще не видел – и мучительно хотел быть рядом с нею, и понимал, что ничего подобного в его жизни еще не случалось…
– Эй, отомри-и!.. – позвал Володя и цокнул своею рюмкой о Валерии сосуд. – Мы пить-то седня будем?.. – А потом понизил голос: – Что, понравилась?
Валера вздрогнул и фальшивым голосом переспросил:
– Кто?
– Как – кто? Та брюнетка в черной водолазке. Она одна здесь может понравиться.
– Понравилась, – решив не таиться, вздохнул Валерий.
– Отлично. А что ты вздыхаешь?
– Понравилась, ну и дальше что?
– Дальше – куда? – хмыкнул приятель.
– Не пошли. Я имею в виду, что, во-первых, она не одна. Во-вторых, даже танцев нет. Как я подойду к ней знакомиться?
– Как? Хм. Ну, мы можем с тобой затеять драку. Я нанесу тебе удар в глаз, и ты отлетишь прямо к ее ногам. Она, конечно, тебя пожалеет, поднимет, вытрет слезы…
– Ха-ха-ха, как смешно.
Ладно, принимайся за «Двенадцать стражников», да бамбуком закусывай. А то захмелеешь.
Валера кивнул.
– Может, захмелеть будет самым правильным выходом.
Володя нахмурился.
– С какой вдруг стати?
– Ну, раз девушка в руки не дается.
– А каким, ты думаешь, образом, – повысил голос Владимир, – она должна тебе даваться?..
– Тише, тише, а то еще услышит…
– Ты мне рот не затыкай!.. Она, что, должна сама подойти к тебе и сказать: «Ах, о таком, как ты, я мечтала всю жизнь! Делай со мной, что хочешь!» Так, что ли?!
– Ну, нет, не так, конечно, – попытался оправдаться Валера. – Но вообще я считаю, если тебе суждено с кем-то встретиться – познакомиться, ты с ней и встретишься, и познакомишься. Безо всяких лишних телодвижений. Ты случайно столкнешься лицом к лицу, и вы оба, как Мастер и Маргарита, вдруг поймете, что это – Судьба…
– Судьба, говоришь?! – зло усмехнулся Володя. – Да судьба – это вздорная, непостоянная дамочка с дурным характером! И ее нужно взнуздывать, как норовистую лошадь! Ею надо командовать! Управлять!..
Валера скривил губы.
– Многих таких наездников, как ты, – возразил он приятелю. – Тех, которые решили, что могут ею править – судьба выбрасывала из седла – и еще копытами под зад поддавала!..
Его друг, судя по выражению лица, не на шутку рассердился.
– Да?! Наоборот!.. Слишком много таких бесхребетных тюфяков, как ты, щелкали своими, извини за выражение, хлебальниками и не брали у судьбы даже то, что она подкладывала им в прямо в руки. А потом ныли: ах, как мне не повезло в жизни!..
Валера неприятно улыбнулся.
– Значит, я теперь тюфяк бесхребетный. Что ж, спасибо!
– А кто ж ты еще?! – с азартом стал добивать его Владимир. – Сначала судьба подбрасывает ему лопатник с кучей денег. Он его поднимает, но притом орет, как ишак, на весь кинотеатр: товарищи, кто потерял кошелек…
– А тебя не учили, что нехорошо брать чужое?
– Учили, учили!.. Но еще и учили: не отдавать свое! А ты хотел отдать! Какой-то тетке-контролерше!..
Девушка за дальним столиком, словно чувствуя, что она стала первопричиной спора, несколько раз исподволь взглядывала на друзей, а потом с улыбкой молвила что-то своим спутникам. Слов ее Валере с Владимиром слышно не было, однако бедному влюбленному показалось, что речь идет о них.
Володя, не на шутку разошедшийся, продолжал добивать друга.
– И в тот же день судьба почти знакомит тебя с девушкой, в которую ты, судя по твоей восторженной роже, сразу и бесповоротно влюбляешься. Но ты – ты недоволен тем, что она не оказывается каким-то чудом непосредственно в твоих объятиях, а глядит на тебя с расстояния тридцати трех метров. И ты сидишь сложа руки и ждешь чего-то еще! Большего!.. Да ты не фаталист, мой друг (коим ты хочешь себя представить). Ты просто лентяй! Ты не желаешь сделать даже малость, чтобы чуть поправить судьбу, которая и без того проявила к тебе благосклонность!.. Лентяй, если не сказать большего!.. Валерий натянуто улыбнулся.
– Большего? Чего же больше-то?
– Да ты просто вахлак, если не сказать… Ладно, не буду…
– Нет, ты скажи!.. Что, я трус, да?.. Ты так хотел меня обозвать?
– Хотел!.. Но не обзову! Потому что, если обзову, мы с тобой поругаемся. И рассоримся. Может, навсегда. А я не хочу с тобой ссориться. Потому что я считаю, что ты мне послан судьбой. Как и я – тебе. И я не хочу из-за какой-то полупьяной ссоры на пустом месте тебя терять!..
От последних проникновенных слов Владимира Валера немедленно расчувствовался, тут же забыв все обиды, которые ему только что успел нанести его товарищ. Легкость перехода от гнева к умилению, от раздражения к ласке являлась доминантой в его эмоциональной конституции.
– Раз так, – сказал Валерка, – давай замнем эту тему. Для ясности. А то и правда разругаемся… Лучше, может, выпьем? Не за судьбу, не за любовь, а – за дружбу. А?
– Прекрасный тост, – развел руками Володя. – Теперь я слышу речь не мальчика, но мужа.
Он плеснул замечательного коньяку в стопки Другу и себе, и студенты звонко чокнулись.
