— Только я не понял, как это вышло, — заметил Грег, наблюдая привыкшими к полутьме глазами за тем, как бабочки возводят посередине площади какую-то пирамиду.
— Если я начну объяснять это, мне придется говорить очень долго. Суть моего рассказа не в этом. Суть в том, что я благодаря этим знаниям понял, как прекратить междоусобные войны бабочек и сделать наш мир благоденствующим. Но для этого сначала нужно было взять в нем власть. Мне нужна была армия. А под руками было только племя ураний. Они не годились для войны, они были нежными и романтичными и называли себя… — тут император пропел что-то похожее на «эйни-али» и тут же перевел: — «дети любви». К тому же их было мало. Этот вид бабочек и без того был самым генетически нестабильным, подверженным отклонениям и неплодовитым, а в те дни еще и махаоны истребили большую часть племени за то, что урании укрывали меня и родителей…
Грег не стал расспрашивать, какое дело до всего этого было махаонам. В это время новая группка бабочек на площади занялась новым делом: улетая далеко к стволам «домов», они возвращались, протягивая за собой еле видимые нити, и летели дальше — на другой край площади.
— Я нашел выход, — продолжал Лабастьер. — Пусть армия будет небольшой, но она должна быть единым организмом, и я создал этот организм из себя самого: в тот год все оставшиеся самки племени ураний родили от меня сыновей…
— Силен, — присвистнул Грег.
— Их было не так много. — Взгляд императора стал сердитым. — Около сотни. Но мы сумели устроить переворот в городе маака, а потом армия маака захватила махаонов… Но мой отец, он ведь был взрощен ураниями, не простил мне того, что его племя попало под жернова истории.
— Но ведь вот оно!.. — не понял Грег и показал рукой на «дома».
— Да. Но процесс возрождения был очень медленным. Прошли столетия, и мой отец давно мертв. Мир бабочек расцвел, но до сих пор урании — племя самое малочисленное, хотя сейчас их намного больше, чем когда-либо. Я пытался объяснить отцу, что я смогу возродить племя, что другого выхода у меня нет, но он умер, так и не поверив мне и не простив.
— Досадно, — сказал Грег искренне.
— Урании — самые любимые мои дети, — сказал император. — И в искупление своего долга перед ними я ввел в ритуал праздника один элемент… Впрочем, увидишь сам.
— Лучше объясни, а то не пойму еще…
— Поймешь… Но, чтобы ты понял, поясню. Я бессмертен, но это не значит, что бессмертна моя физическая оболочка. Нет, она старится и умирает. Но мои возлюбленные жены рожают мне все новые оболочки, и моя личность — в тысячах таких тел… Когда одна из оболочек испытывает боль, ее испытывают все они. Я привык к вечной боли, Грег Новак. Живя вечно, я постоянно умираю.
Внезапно раздался низкий, на пределе слышимости, звук, похожий на щипок струны контрабаса, и император закончил:
— Мне пора. Поспеши и ты приблизиться к центру действия, потом будет трудно пробиться.
Низкий раскат повторился, потом еще и еще — «бом-м, бом-м, бом-м…», — набирая темп. Лабастьер вспорхнул и полетел. Грег, послушно поднявшись, побрел в ту же сторону.
И вовремя. По-видимому, заслышав сигнал, бабочки стали слетаться на площадь со всего города. Они буквально сыпались с неба. Тем временем выстроенная ночью «пирамида» занялась огнем, и вскоре костер полыхал вовсю, так что на площади стало светло как днем. Но пламя его было неоднородным — в ритме, задаваемом невидимым контрабасом, оно меняло свои цвета.
Прошло не меньше получаса. Грег огляделся: площадь была забита битком. Тут только он заметил, что над ней натянута многоярусная паутина из прозрачных нитей, и теперь бабочки усаживались на нее, чуть подрагивая крыльями для равновесия. Сейчас их собралось на площади в сотни раз больше, чем тогда, когда город встречал «бескрылого предка».
Зрелище было грандиозным. Эдакий Колизей до самого неба. Но больше всего поражало то, что при таком скоплении человекобабочек тишина нарушалась только звуком невидимой басовой струны. Внезапно ритм и темп ее ударов изменился, тон звука стал не однородным, а превратился в еле уловимый мелодический рисунок, и тут же на его фоне зазвучали завораживающие трели флейт и колокольчиков… Но нет, это были не инструменты. Это пели урании!
Сидя метрах в тридцати от костра и наблюдая за его разноцветьем, Грег как зачарованный слушал этот хор эльфов. Внезапно в ухе раздался голос императора:
— Не туда смотришь, Грег Новак. Подними взгляд.
Грег глянул вверх. Зрелище того стоило. Сотни обнаженных самок в причудливом танце кружились над костром. Покрытые блестками крылья отражали огненные всполохи, и в полутьме возникали удивительные цветные узоры.
— Это девственницы, — сообщил Лабастьер. — Окажи им внимание, встань, протяни к ним руки. Скоро их разберут мужья.
Грег не стал спорить. Самки были прелестны, и он был только рад послужить их празднику. Он поднялся и поднял к ним руки. Хор запел громче, танцующие сместили центр своего кружения от костра к Грегу.
— Спасибо, — сказал император, и Грег даже смутился от такого неожиданного слова в его устах. — Они расскажут об этом своим внукам, а те своим… Хватит. Сядь.
Грег повиновался, и танец вновь переместился к костру. Император, которого Грег не смог найти взглядом, продолжал:
— Раньше на этом празднике, когда самцы выбирали себе жен, одним разрешалось соединиться, другим, имеющим генетические отклонения, — нет. И эти несчастные бросались в огонь костра. Я сделал так, что теперь никаких отклонений нет и в брак разрешено вступать всем. Символом освобождения юных ураний от страха перед костром стало то, что их боль я взял на себя.
И тут Грег увидел императора. Это мог быть только он. Одинокая бабочка медленно-медленно спиралью планировала из поднебесья вниз… Хор смолк. Девственницы остановились и, собравшись кольцом, зависли над костром в причудливом венке. А император все кружил и кружил, опускаясь все ниже и ниже. Вот он замер… А затем, сложив крылья, рухнул в костер.
Хор бабочек взвизгнул. Грег вздрогнул, и тут в его ухе раздался такое пронзительное и жуткое верещание, что тело покрылось гусиной кожей. Рука дернулась к уху, чтобы выдернуть наушник, но звук уже прекратился.
Тяжело дыша, Грег тряхнул головой. Минуты две или три на площади царила гробовая тишина. Слышно было только, как в костре что-то трещит и лопается. Потом из толпы зрителей к девушкам поспешили самцы и, забрав одну или нескольких, стали улетать с ними во тьму города.
Глава 5
— О, неприкаянный ветер,
Кто тебя гонит прочь?
— Недруга я не заметил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
