С января 1816 года Александр Чеченский командует Литовским уланским полком. В 1822 году его производят в генерал-майоры по кавалерии с назначением стоять при начальнике 2-й гусарской дивизии. Но тяготы и лишения, испытанные за период многолетней боевой жизни, стали сказываться на его здоровье. В феврале 1824 года генерал-майор Александр Чеченский был уволен в «отпуск к карлсбадским минеральным водам до излечения с производством жалования и с отчислением из кавалерии».
В декабре 1825 года Чеченскому пришло приглашение из Петербурга: прибыть для принятия присяги новому государю Николаю I. Александр добрался до Петербурга в день восстания на Сенатской площади, где его и доставили сразу в свиту царя.
«Я всегда полагал, — вспоминал Денис Давыдов, — что император Николай одарен мужеством, но слова, сказанные мне бывшим моим подчиненным, вполне бесстрашным генералом Чеченским, и некоторые другие обстоятельства поколебали во мне эти убеждения. Чеченский сказал мне однажды: “Вы знаете, что я умею ценить мужество, а потому Вы поверьте моим словам. Находясь в день 14 декабря близ государя, я все время наблюдал за ним. Я Вас могу уверить честным словом, что у государя, бывшего во все время бледным, душа была в пятках“».
А. Н. Чеченский, так и не присягнув Николаю I, в тот же день уехал в Ворсклу. Его оставили в покое, но на службу не позвали. 49-летний генерал навсегда поселился в имении своей жены и жил там почти безвыездно.
Александра угнетала судьба декабристов, среди которых было немало родных, друзей, знакомых. К следствию привлекались сыновья Н. Н. Раевского Николай и Александр. На царской каторге отбывал наказание Василий Львович Давыдов — сводный брат Николая Николаевича Раевского-старшего, воспитывавшийся вместе с Александром Чеченским. Мария Николаевна, одна из первых женщин-декабристок, получившая благословение отца, Н. Н. Раевского, только после просьбы Александра Чеченского, отравилась в Сибирь вслед за мужем — хорошим знакомым Александра бывшим полковником князем Волконским и провела там, в Чите, много лет на Петровском каторжном заводе.
Через всю жизнь Александр пронес в своем сердце сознание, что он не только верный сын России, но и чеченец, имеющий свою овеянную детскими мечтами далекую, вольную и прекрасную Родину, окровавленную войной.
Такова была удивительная и яркая судьба соратника Дениса Давыдова, генерала российской армии чеченца Александра Николаевича Чеченского.
Сераскир Хаджи-Хасан-паша Чечен-оглы
Судьба Хаджи-Хасана-паши Чечен-оглы (1766—1829) еще во многом остается загадкой. Ответ на многие вопросы дали бы турецкие архивы. Лишь воспоминания современников о кратковременном пребывании в крепости Анапа (1826—1827) приоткрывают завесу тайны над личностью одного из первых генералов из чеченцев.
...Правительство царской России готовилось к захвату Черкессии. Все более жестокими становились военные экспедиции в глубь Закубанья. Разрозненность племен, отсутствие у черкесов организованного начала, искусно используемое царским военным командованием, заставило вождей адыгов искать сильных союзников.
В 1825 году в Константинополь (Стамбул) отправилась делегация черкесских князей и старшин, уполномоченных передать просьбу от всех закубанских племен о том, чтобы турецкое правительство обратило внимание на черкесские дела.
Приезд черкесской делегации пришелся на период политического пробуждения Османской империи, обязанного решительным прогрессивным реформам султана Махмуда II. Правительство Турецкой империи понимало, что на Кавказе вследствие активной наступательной политики Российской империи вскоре вновь открыто столкнутся интересы двух держав. Нужно было готовиться к новой войне.
В мае 1826 года из Анапы отплыла и делегация от чеченцев и дагестанцев, направлявшаяся в Турцию и Иран. В составе делегации был командующий чеченскими войсками Бейбулат Таймиев, побывавший до этого у закубанских черкесов. Эта делегация также просила о помощи в борьбе против царских захватчиков. Османское правительство — Диван — не оставило ходатайство кавказских посланцев без внимания.
В июле 1826 года из Трапезунта в Анапу прибыли турецкие военные корабли с ополчением, набранным в Анатолии (область Турции). На место старого коменданта Анапы, корыстолюбивого и неспособного Сеид-Ахмета, был назначен новый паша. Вместе с новым комендантом в Анапу прибыл важный сановник — трехбунчужный паша (высший генеральский чин в Турции) Хаджи-Хасан-паша Трапезунтский. Бывший правитель турецкой провинции Хаджи-Хасан был прислан Диваном для управления краем в высшем чине султанской армии — звании главнокомандующего — сераскира. Правительство, предоставив этому сановнику почти неограниченную власть, поручило ему исполнение обширных предначертаний, но не дало в его распоряжение достаточных средств. Усиление анапского гарнизона и смена коменданта не придали сераскиру существенной власти, и он был вынужден решать сложную политическую задачу, имея лишь ничтожные средства и преодолевая огромные трудности. Однако счастливый выбор султанского Совета — Дивана, как оказалось впоследствии, заменил недостаток материальных средств.
Анапский паша, действуя с удивительным искусством, сумел придать желанному могуществу Турции в этом крае более осязательные формы.
5 сентябя 1826 года, спустя некоторое время по приезде Хаджи-Хасана, состоялся «большой съезд около Анапы князей, дворян и старшин всех черкесских народов, начиная от Кабарды».
Вскоре слава о замечательном Хаджи-Хасане-паше Терпизан (Трапезунтском) разлетелась далеко вокруг. Все черкесы, знавшие сераскира лично и по слухам, с восторгом говорили о его достоинствах. Но более всего импонировало черкесам и ногайцам то, что важный турецкий сановник был выходцем с Кавказских гор, о чем говорило и его прозвание Чечен-оглы (сын чеченца). В Закубанской Черкесии еще хорошо помнили произносимое со священным благоговением имя его великого соплеменника имама Мансура. Ореол святого шейха Мансура, тоже тесно связанного с крепостью Анапа, придавал еще больше обаяния личности и поступкам Хасана Чечен-оглы. Очевидно, османское правительство надеялось, что кавказский уроженец сумеет наладить более тесный контакт с представителями местных народов.
О том, что новый паша крепости Анапа — чеченец по происхождению, сразу же стало известно российскому военному командованию. Это сообщил в своем рапорте от 25 июля 1826 года атаман Черноморского казачьего войска Власов (через год за жестокость и лихоимство соратник Ермолова генерал Власов был отдан новым императором Николаем I под суд). Военное командование царской России очень обеспокоило это назначение — оно опасалось любой возможности объединения кавказских народов. Хаджи-Хасан-паша был уже стар, но бремя шестидесяти лет, по-видимому, его не тяготило; живой, ловкий и проворный, он казался неутомимым, что до крайности удивляло черкесов, привыкших видеть турецких сановников всегда погруженными в лень и беспечность. Он был небольшого роста и крепкого сложения, обходился с черкесами чрезвычайно ласково, но умел в то же время внушать им к себе такое почтение, какого никогда не вызывали его предшественники. Турки — чиновники, солдаты, купцы — и вообще все жители Анапы боялись его как самого строгого сановника, который требовал от них безусловной покорности и за малейшее ослушание жестоко наказывал.
Хасан-паша старался узнавать малейшие подробности о крае, для управления которым был прислан. В короткий срок он изучил адыгейский язык. Он расспрашивал о местных обычаях, о древних песнях и преданиях, которые, по его словам, должны были иметь сильное влияние на дух воинственного народа, лишенного писаной истории. По всей вероятности, память о чеченском происхождении внушала ему это любопытство, которого он не скрывал. По крайней мере, он сказал однажды, что на его доброжелательство к черкесам турки будут смотреть не без подозрений.
Ему нравился этот красивый, благородный и свободолюбивый народ, но как истинного мусульманина, искренне приверженного исламской вере и совершившего паломничество к святыням магометан в Мекке и Медине, его коробили укоренившиеся в адыгах древние обычаи идолопоклонничества.
Хасан-паша начал усиленно проповедовать ислам, требуя, чтобы черкесы руководствовались исключительно шариатом при разбирательстве частных дел и при выполнении общественных распоряжений.
Со своей стороны Хаджи-Хасан обещал не ущемлять независимость черкесов. «Во внутренние дела кубанских черкесов, — писал К. Ф. Сталь, — никто не вмешивался, но в спорных делах они сами обращались к паше анапскому, а тот разбирал их споры и судил по шариату. По настоятельным убеждениям анапского паши, абадзехи и шапсуги уничтожили у себя титулы князей как противные духу магометанской веры... С этого времени гражданское развитие получило некоторое движение вперед. Взаимные распри между народами исчезли, учреждены у абадзехов народные суды».
