«Неужели так трудно хотя бы сказать „спасибо“? Неужели все, что я делаю, не стоит даже того, чтобы полиция не открывала по мне огонь, когда я пытаюсь вернуть им бесценную реликвию? Каждый раз, каждый раз – одно и то же. Что ни сделай – ничего не меняется. Ничего!»
От копов следовало оторваться подальше. Но, выстрелив новой нитью паутины, он дернул за нее с такой силой, что штырь антенны на другом конце нити едва не сломался пополам.
«Чем подвергать себя опасности, как какой-то болван, я мог бы жить достойной жизнью! Достойной? Черт побери, с моими возможностями я мог бы быть богатым и уважаемым человеком, а не полуголодным фотографом с репутацией труса».
В высшей точке полета Питер еще раз с силой рванул нить. На этот раз штырь антенны сломался. В глубине души он надеялся, что скорость свободного падения избавит его от кипучей ярости.
Но не вышло.
Вторая нить остановила падение, но не бег мыслей.
«Ну и прекрасно. И провались оно все. С меня хватит. Если весь мир против меня, то спорить с ним просто глупо. Говорите, я опасен для общества? И обращаетесь со мной соответственно? Хорошо. Я вполне могу стать опасным для общества».
Глава шестая
ПИТЕР лежал в кровати, глядя в потолок. Сердце яростно билось в груди. То и дело поглядывая на древнюю скрижаль, он думал о том, как все это смешно и нелепо: величайшая тайна в истории человечества вот так запросто валяется на полу, торчит из-под кучи нестиранной одежды…
А в жизни требовалось что-то менять. Что именно и каким образом – он не знал, но что-то менять было нужно.
Когда-то он уже пробовал бросить жизнь Человека-Паука, но не тут-то было. Когда единственный человек, которого он считал отцом, дядя Бен, погиб от рук уличного грабителя, которого Питер вполне мог бы остановить, он дал слово использовать свои силы во благо людям. Однако он делал это далеко не первый год, и, похоже, ни одно из его добрых дел не осталось безнаказанным. И это ему надоело.
«Может, просто ограничиться мелкими воришками, удирающими от погони, если попадутся навстречу?»
Перед глазами возникли лица смеющихся врагов. Его босс, Джона Джеймсон, издевательски хохотал вместе с суперзлодеями – Ящером, Зеленым Гоблином и Доктором Осьминогом. Родные и близкие – тетя Мэй, Гвен, Гарри и Мэри Джейн – смотрели на него с болью и разочарованием. Они казались настолько реальными… Питер даже не понимал, что все это – сон, пока не услышал голос дяди Бена:
– Спокойнее.
Он словно вновь оказался в Квинсе, за старым кухонным столом, за работой над школьным научным проектом. Он трудился над неуклюжей моделью молекулы того самого полимера, что позже превратился в его паутину. Он дважды порезал палец, работая над мелкими деталями, но модель никак не выходила такой, как нужно. В конце концов, он поддался ярости, швырнул модель на пол и растоптал.
– Спокойнее, Питер!
– Без толку. Все равно этот тупой учитель, наверное, даже не знает, что такое полимер!
Одноклассники Питера уж точно не знали этого. Для них он был нердом – изгоем, ежедневно подвергавшимся нападкам Флэша Томпсона и насмешкам остальных. Казалось, все его старания бессмысленны.
– Главное, не спеши, действуй с умом. И все получится.
– Не могу! – огрызнулся Питер. – Я не умею не спешить!
Проснувшись, он понял, что не научился этому до сих пор.
Было утро. Питер чувствовал себя, будто с похмелья: ушибы болели, а главное – внутри до сих пор бушевала ярость, смешанная с чувством вины. Ночные видения не оставляли его – прилипли, точно его собственная паутина! Машинально, будто робот, он приготовил завтрак, едва не силой заставил себя проглотить кусочек-другой и потащился в ГУЭ.
Лучи утреннего солнца немного рассеяли его уныние, но настроение начало улучшаться только при виде Гвен. Она шла к нему через улицу, легкий ветерок играл ее волосами, а взгляд ее чудесных острых глаз был устремлен на него.
Но тут она заговорила:
– Питер! Я же везде тебя ищу! Где ты был?
К подобному обвиняющему тону Питер давно привык – но только не от нее.
– Прости, Гвенди. Наверное, просто устал.
– Настолько, что не мог ответить на звонок?
– Э-э… вроде того.
Рука Гвен уперлась в бедро.
– В самом деле? Что ж, наверное, это и вправду очень утомительно – удирать прочь, когда настало время постоять за себя!
– Погоди. Что?
Ну вот. Опять. Опять те же вопросы, опять те же оскорбления – и от кого? От единственного в мире человека, который, казалось бы, верил ему безоговорочно!
– А где ты был, когда арестовывали наших?
«Пытался доказать их невиновность, и в процессе мне чуть не вышибли мозги. Но вслух я этого сказать не могу».
– По крайней мере, мог бы выдумать хоть какое-то оправдание! – секунду помедлив, Гвен заговорила тише. – Окей, стой, жуй свою жвачку. Должно быть, для твоего исчезновения была причина. Может, я и больна на всю голову, раз не списываю тебя со счетов, но я подожду, пока ты не соблаговолишь все объяснить.
– Гвен… ты что, плачешь?
Действительно, она плакала. Все попытки сдержаться привели только к тому, что слезы градом покатились по ее щекам. Гвен отвернулась.
– Забудь. Просто противно терять голову от парня, который всегда ведет себя как трус!
Опять. Снова «трус»… Тягостное чувство, едва-едва начавшее рассеиваться, вновь накрыло Питера с головой. Отчаянно покраснев, не в силах вымолвить ни слова, он только и смог проводить ее взглядом.
– Я иду в полицейский участок навестить наших. По крайней мере, они не боятся постоять за свои убеждения.
Отойдя на несколько шагов, она не выдержала и пустилась бежать.
* * *
В ОТДЕЛАННОМ орехом конференц-зале полицейского участка декан Корлисс невозмутимо взирал на усталых организаторов протеста, испепелявших его гневными взглядами. Вооруженных полицейских в зале не было – за спиной декана стояли только капитан Стейси да Робби Робертсон.
Едва державшийся на ногах после долгой бессонной ночи в подвальной камере полицейского участка, Джош Киттлинг отказался сесть за один стол с Корлиссом.
– Мало того, что нам всем светит тюрьма, вы явились объявить об отчислении?
В ответном вздохе седоволосого декана чувствовалась давняя привычка к власти, а также – то, что терпению его вот-вот придет конец.
– Нет, мистер Киттлинг. Полицией установлено, что ваша группа не имеет никакого отношения к взрывам. И, несмотря на то самое видео с ютьюба, где вы лично угрожаете похитить с выставки экспонат, ГУЭ отказывается выдвигать против вас обвинения. Кроме этого, я пришел сообщить, что деньги, предназначавшиеся на ремонт Выставочного зала, будут пущены на финансовую помощь нуждающимся.
Декан сделал паузу, ожидая, когда его новости дойдут до всех.
Рэнди захлопал глазами:
– Значит… мы победили?
– Если вам угодно считать все это неким состязанием, то – да.
Киттлинг нахмурился.
– Но почему вы не сказали об этом сразу? Почему отказались встретиться с нами?
В новом вздохе декана явственно слышалось раздражение.
– Я не отказывал вам во встрече. Я отложил ее, так как пытался привлечь новые пожертвования, которых хватило бы и на те и на другие нужды. Признаю, мне следовало бы сообщить об этом вашей группе, прежде чем события вышли из-под контроля, но наши крупнейшие благотворители отказали, не желая, чтобы их пожертвования выглядели как результат вашего протеста.
– Значит, пошли на поклон к этим… двум процентам общества?
– Если угодно, да. Но не забывайте, что это их деньги и их добрая воля. Как бы то ни было, сделанного не воротишь. Ущерб, причиненный зданию грабителями, покроет страховка, что принесет нам достаточно средств для ремонта. Вот и все, что я хотел сказать, – декан поднялся, и капитан Стейси подал ему его трость, прислоненную к столу. – Надеюсь, в будущем мы сможем продолжить наш диалог в более конструктивной манере.
Декан прохромал к выходу, и Робби распахнул перед ним дверь.
– Спасибо вам, – сказал он.
Услышав это, Рэнди наградил отца испепеляющим взглядом.
* * *
КАК ТОЛЬКО студентов официально освободили из-под ареста, Робби вывел сына наружу, размышляя, как лучше повести с ним разговор – если момент вообще был подходящим для разговоров.
Остановившись на ступеньках у входа, они подняли взгляды к солнцу. Рэнди выглядел совсем усталым. Больше всего ему нужен был отдых и хороший домашний обед. Но Робби до сих пор не мог поверить, что так трудно стало объясниться с сыном, которого он растил и воспитывал восемнадцать лет.
Для начала он предпочел шутку:
– Итак, Рэнд, что тебе больше не дает покоя – что декан, которого вы обвиняли во всех грехах, оказался на вашей стороне, или что наша система в самом деле время от времени работает?
Рэнди презрительно усмехнулся.
– По-моему, Джош прав. Система работает только тогда, когда у нее нет выбора. Будь Корлисс в самом деле за нас, он первым делом поговорил бы с нами. Он – тоже часть этой системы и часть проблемы.
