И он с удивлением вглядывался в меня беспокойными близорукими глазами, хотя я лежал тихо, как мышь, и даже не думал возражать.
— Согласен, Григорий Яковлевич, — поспешил я заверить его. — Я что… Я ничего…
Теперь, когда в классе начинали новую тему по алгебре, физике или геометрии, вместе с ребятами приходил ко мне и он. Длинный пиджак его всегда был перемазан мелом, и хохолок воинственно торчал на макушке, а на шнурочке болталось пенсне — два стеклышка и дужка. Он садился возле моей кровати и уходил только тогда, когда я без запинки мог доказать ему теорему, объяснить физический закон или, решая пример, применить любую формулу.
Вскоре я начал готовиться к первому сбору своего отряда. Назывался он «Сорок секретов, сорок учеников и сорок учителей». Тома и Венька рассказали мне о сборе за полмесяца. К сбору каждый должен был что-нибудь смастерить своими руками. Но только от других держать это в секрете. А потом принести на сбор, показать и рассказать, как сделал. И других научить. Вот и получалось, что сорок ребят были и учениками, и учителями. И у каждого было по секрету.
— А ты можешь нам сыграть, — сказала Тома. — Это ведь тоже дело.
— Ну какое это дело? — возмутился Венька. — И какой секрет? Ведь все знают, что он играть умеет. Пусть что-нибудь стоящее сделает. Посмотри, сколько у него инструментов.
И он вытащил из-под кровати ящик с инструментами — подарок дяди Егора. Инструменты были разбросаны: вчера весь вечер мы с дядей Егором делали полочку для ванны и я не успел их сложить, но ребята так и прикипели к ящику, а Алешка даже с завистью прищелкнул языком.
— Можешь брать любые, — сказал я ему. — И ребятам передайте: кому что нужно — пожалуйста. А насчет сбора я подумаю. Может, что-нибудь соображу. Но ведь это секрет?
— Секрет, — засмеялись Алеша и Венька. — Ладно уж, думай.
Однако прошла неделя, а у меня ничего не придумывалось. Венька прибегал озабоченный и то уговаривал дядю Егора помочь ему проверить какие-то расчеты, то выпрашивал куски плексигласа и какой-то особый клей, который нельзя было достать в магазине. Свою работу он держал в самом строгом секрете. Алешка не расставался с «Книгой юного автолюбителя» и подолгу рассказывал мне, как сделать автомобиль с реактивным двигателем и почему такой автомобиль будет лучшим, чем все нынешние машины. О его «секрете» я догадывался. У Томы портфель всегда был набит старыми потрепанными книгами, и мы почти наверняка знали, что она вместе с Ленкой Черноусик эти книги переплетает и приводит в порядок, но вида не подавали. Все ходили как заговорщики из старинного романа: куда ни повернись — кругом тайны. И только я ничего не делал.
День сбора приближался. Как же быть? Неужели вместо сорока «секретов» в нашем отряде будет всего тридцать девять?
Тогда я позвал Леню и попросил у него помощи. Ведь это был мой первый сбор!
— А ты сделай модель ракеты, — подумав, посоветовал Леня. — Я тебе принесу оцинкованной жести и научу с нею работать. Потом мы укрепим ракету на подставке и посадим в нее Стрелку и Белку. Собак можно вылепить из пластилина. Здорово придумано?
— Здорово, — согласился я.
— Тогда берись за чертежи, а завтра начнем работу.
Весь вечер я рисовал ракету. Но художник из меня неважный, и получалась ракета пузатой и неуклюжей. К счастью, несколько дней тому назад Венька принес мне из школьной библиотеки книгу «Путь к звездам», и я вспомнил о ней. Там на обложке был нарисован настоящий космический корабль. Перерисовать его и увеличить уже было нетрудно.
Утром, уходя на работу, Леня занес мне полуметровую березовую чурку.
— К вечеру приготовь из нее болванку. Сделай корпус, стабилизаторы, разметь ступени ракеты, — сказал он. — Тогда можно будет работать с жестью.
Легко сказать «приготовь»!
Вместо верстака у меня была только наклонная доска дяди Егора. Работать на ней маленьким рубанком я не мог. Оставался всего один инструмент — кухонный нож. И я стругал им, пока на руках у меня не появились волдыри. Но чурка, видимо, была не из березы, а из железа. Она никак не хотела принимать сигарообразную форму. Я пропотел над нею три часа, засыпал весь пол и всю постель стружками, а чурка выглядела так, будто ее просто немножко погрызли козы.
Выспавшись после ночной смены, ко мне зашел дядя Егор. Несколько минут он исподлобья наблюдал за моей работой и покусывал усы.
Наконец не выдержал:
— Дай-ка мне эту палку, я ее на кухне в два счета отстругаю. Ты только покажи как.
Я поплевал на горящую ладонь и крепче сжал, нож.
— Не могу, дядя Егор.
— Это почему? — удивился он.
— Так ведь к сбору надо все делать своими руками. Как же я вашими буду?
Дядя Егор лукаво прищурился и, оглянувшись на дверь, сказал:
— А кто узнает, чьими руками ты делал: моими или своими? Венька со своей командой еще не скоро заявится, как раз управимся.
«Верно, — мелькнуло на мгновение в голове, — управимся в самый раз. А то ведь руки уже так болят — мочи нет. И все равно до вечера не кончу».
Дядя Егор выжидающе смотрел на меня, в глазах у него мелькнула и погасла хитринка. Я покачал головой и вздохнул:
— Спасибо, дядя Егор, нельзя. Ну и что с того, что никто не узнает? Сам-то я знать буду.
Дядя Егор негромко засмеялся и хлопнул себя по колену.
— Ладно, шут с тобой, дай хоть нож тебе поточу.
Ножом уже нельзя было отрезать даже хлеба. Дядя Егор наточил его так, что он стал как бритва. Дело пошло веселее. К полудню болванка трехступенчатой ракеты с дюзами и легким оперением была готова. Я сунул ее под подушку. Тетя Таня, сердито ворча себе под нос что-то про старых и малых, которые только тем и занимаются, что мусорят без конца, убрала в комнате.
Венька задержался на заседании совета дружины. Пришли Алеша и Генка Комаров. Они принесли мне проверенные, тетради по русскому и белорусскому.
Тетради по алгебре Григорий Яковлевич обычно проверял у нас.
Здороваясь, Алеша сильно сжал мою руку, и я ойкнул.
Он испуганно посмотрел на мои распухшие ладони и пошутил:
— Ты что, наждаком их тер?
— Секрет, — уныло пробормотал я, дуя на зудящие ладони.
— Сашка хочет поразить мир, он сооружает пирамиду Хеопса, — засмеялся Генка. — Я предпочитаю работать головой.
— Не шибко-то ты ею работаешь, — оборвал его Алеша. — А уж руками и гвоздя в стену забить не можешь. Голова…
Я не люблю Генку, хотя за все время видел его только два раза. Он единственный человек в классе, которого я не люблю. А почему — не знаю. Он меня тоже не любит. Я это чувствую по тому, как он сидит на самом краешке стула, как тонко улыбается, поджав в узкую полоску губы, как поправляет меня, когда я вдруг неправильно произношу какое-нибудь слово. Впрочем, поправляет, он не только меня, а всех ребят, даже Веньку, и так, что все почему-то сразу краснеют и стушевываются.
Генка похож на девчонку — у него вьющиеся волосы и длинные ресницы. Когда он закрывает глаза, кажется, что под ними кто-то провел черные дужки. Он очень аккуратный и всегда ходит в поглаженных штанах. Не то что Алешка, у которого на коленках вздулись пузыри. Генка — вечный отличник, третий год подряд член совета дружины.
Кажется, за что его не любить? А вот не люблю, и все.
Ребята не засиживаются — Генке пора на английский. Кроме школы, он занимается английским с учительницей дома, и из кармана пиджака у него всегда торчит какая-нибудь английская газета. Когда мы начинаем спорить о классе, об отрядных делах, он отходит, садится на диван и разворачивает ее. Спорить он не любит.
Вечером Леня принес серебристой жести, и мы гремим на всю квартиру. Мама сердится, тетя Таня жалуется на головную боль, дядя Егор раскатисто хохочет и покусывает усы. И так — несколько дней подряд.
Ракета получилась замечательная. После того как мы достали и выбросили болванку, я масляными красками написал на ее борту «СССР-1» и нарисовал звезду. В иллюминаторы, которые мы сделали из слюды, можно было видеть Стрелку и Белку. В кабине пилота мы установили три лампочки. Тонкие проводки от них шли к батарейке. Стоило замкнуть цепь — и лампочки вспыхивали. Ярко освещенная ракета улетала к чужим мирам.
