— И Джек заставил Дьявола пообещать, — вставил Уилли Паттон своим размеренным ироничным голоском, — что тот никогда за ним не явится и вообще перестанет претендовать на его душу. Дьявол был в безвыходном положении и поэтому согласился. Джек закарябал ножом вырезанный крест, и Дьявол, выругавшись напоследок в лучших дьявольских традициях, исчез. — Уилли самодовольно поглядел на Доджи Бэрри, предоставляя ему право продолжать.
Доджи молчал.
— Что? — Тролль Бэрри не понял, почему все хихикают и глядят на него. — Это же конец.
— Нет, это не конец, болван, — высокомерно изрекла Констанция Уайли. — Год спустя Джек умер — подавился, когда ел репу, и его не пустили на небеса, потому что он вел разгульную жизнь и много грешил. Мама и тетя Джилл говорят, что все ирландцы такие. — По нарочито язвительному тону Констанции, в котором проскальзывали мечтательные нотки, можно было понять, что она все бы отдала, чтобы иметь друга-ирландца. — И тогда Джек спустился в ад, но Дьявол захлопнул перед ним двери, ведь он обещал, что больше не станет претендовать на душу Джека. Дьявол сказал, что больше не хочет видеть Джека. Его нельзя винить, ведь Джек был ирландцем, а все ирландцы…
— Мисс Уайли! — оборвала девочку мисс Мэри. — Мы уже поняли ваше отношение к ирландцам. Кто-то может продолжить?
— Да, я могу, — сказал Дэнни Брин. Толстяк так волновался, что по его широкой физиономии струился пот, хотя в классе было не то чтобы очень жарко. — Джек спросил Дьявола, что ему делать и куда теперь идти, и Дьявол посоветовал ему идти туда, откуда пришел. Но путь назад был страшным, ведь дорога пролегала в кромешной тьме и стылой пустоте. Джек напоследок попросил у Дьявола какой-нибудь источник света, чтобы не заблудиться и отыскать путь обратно.
— Я тоже знаю! — вскинул руку Бобби Тэммин. Ему стоило невероятных усилий дождаться своей очереди. И когда по вине Констанции через него перескочили на толстяка с задней парты, он так переволновался, что едва не забрался на столешницу вместе с ногами. — Дьявол достал прямо из адского пламени горящий уголек и швырнул его Джеку. Чтобы тот не затух по дороге, Джек выдолбил в репе, которую ел прямо перед смертью, дырку и засунул уголек туда. Но все это было напрасно: он так и не отыскал дорогу назад и с тех самых пор был обречен на вечные скитания в этой самой кромешной тьме и стылой пустоте, пока не настанет Судный день. Конец.
— Молодцы! — похвалила мисс Мэри. А затем прищурилась и даже, как показалось Томми, в какое-то мгновение ему подмигнула. — Вы очень подробно рассказали историю о Джеке-Фонаре. Все ее знают и любят — это неотъемлемая часть Хэллоуина, но… вам не кажется, что в этой легенде есть несколько нестыковок? Что она звучит не слишком… правдиво?
— Что значит «не слишком правдиво»? — тут же попался на ее уловку Томми.
Мисс Мэри улыбнулась. И в этой ее улыбке было больше каверзного задора, чем привычной мягкости.
— Ну, к примеру, откуда у пропившего все, кроме разве что души, пьяницы, в кармане оказался серебряный крестик? Ладно бы он носил его на шее, боясь прогневить Всевышнего, но раз уже положил в карман — значит, решил продать, а если было что продавать, то зачем тогда закладывать душу? Или хотя бы взять другую часть этой истории, с возвращением Дьявола через десять лет и последним желанием Джека поесть яблок — с какой стати Дьяволу нужно было выполнять его прихоти?
— Мисс Мэри, но это всего лишь легенда, — возразил Томми. — Никто же не говорит, что Джек был на самом деле.
— А почему это Джек вдруг менее настоящий, чем, например, вы, мистер Кэндл? — в упор посмотрела на него учительница.
Томми пожал плечами, не зная, что на это ответить.
— Что ж, я ведь обещала вам свою версию этой истории, так? — сказала мисс Мэри и подняла свои извечно путешествующие очки на переносицу. — Итак, дети, всем известного Джека в действительности звали Джек Мэйби, жил он вовсе не в Ирландии, а здесь, в нашем городе, лет сто тому назад, и все это было на самом деле…
…История эта произошла в канун большого и светлого праздника — Дня Всех Святых.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Джек Мэйби жил на окраине города и слыл человеком пропащим: у него не было друзей, а брошенные жена и дети давно уже плевались при одном упоминании его имени.
Он о них, впрочем, и не думал, и большую часть времени пропадал в местном пабе.
Вот и в тот вечер Джек отправился в паб, ведь у него в кармане лежало целых шесть пенсов — именно столько тогда стоила кружка крепкого эля. Эти шесть пенсов были последним богатством Джека — всем, что осталось от заложенного у менялы серебряного крестика, который подарила ему бабушка.
«Отдашь его — все равно что душу заложишь», — говорила Джеку бабушка, но старушка давно уже была в могиле и не могла остановить беспутного внука.
Вырученные за крестик две кроны исчезли меньше чем за неделю, и остался лишь тот самый шестипенсовик.
Шагая по улице в сторону паба, Джек в предвкушении вытащил из кармана монетку и принялся вертеть ее в руках.
— Пока ты у меня есть, все не так уж и плохо, — усмехнулся он и с нежностью погладил дрожащими пальцами ребристую поверхность монетки, продолжая шептать себе под нос: — Дьявол меня забери, как же ты прекрасна…
И тут словно тот самый Дьявол ткнул Джека в руку — шестипенсовик выскользнул из пальцев и покатился по уходящей вниз мостовой.
Джек бросился следом, но странное дело: монетка, будто отрастив ноги, бодро улепетывала от своего преследователя прочь. Она со звоном прыгала по камням брусчатки, а Джек, ругаясь на всю улицу, бежал за ней.
Он не заметил, как кругом вдруг стало темно, исчезли фонари и город преобразился. По сторонам улицы выросли древние дома с черными крышами, и впереди показался мост, которого в городе, где жил Джек, никогда не было.
Шестипенсовик закатился на мост и, будто ожидая Джека, принялся прыгать на месте: прыг-скок, прыг-скок.
Джек подбежал и схватил монетку.
— Думала, уйдешь от меня?! — со смехом воскликнул он и разжал кулак.
В ладони ничего не было.
— Да будь я проклят!
И тут Джек услышал звон. Повернув голову, он увидел, как в конце моста, словно насмехаясь над ним, прыгает его монетка! Он ринулся к ней, а шестипенсовик будто только того и ждал — поскакал прочь.
Улица на другой стороне моста была еще темнее и древнее, почти в упор друг к другу подступали кованые ограды, поросшие черным шевелящимся плющом, но Джек, как и прежде, ничего не замечал. Всем его вниманием завладела проказливая монетка, которой вдруг вздумалось оставить его с носом.
Вскоре погоня завершилась. Джек успел увидеть, как шестипенсовик, сверкнув в темноте, в очередной раз подпрыгнул и вдруг отскочил в сторону, скрывшись под воротами какого-то дома. Джек выругался и задумался. Оставлять шестипенсовик неизвестно кому означало окончательно протрезветь, а подобная перспектива пугала его куда больше, чем вторжение в чьи-то владения.
Кряхтя и чертыхаясь, он полез через ограду и вскоре ему наконец удалось перебраться на ту сторону. Во дворе никого не было: ни грозного хозяина с ружьем, ни злющих собак. Но Джек и не думал радоваться — он лишь презрительно усмехнулся беззубым ртом и поскорей опустился на корточки. Где-то здесь, в луже недалеко от ворот, должно было лежать его потерянное сокровище. Нужно только найти его и отправиться в паб, где уже ждет — Джек даже сглотнул — миленькая кружка, полная пенящегося темного эля…
Он все ползал в грязи, пытаясь нашарить монетку, но шестипенсовик как сквозь землю провалился.
— А ведь и впрямь провалился, — вдруг раздалось за спиной.
Джек резко обернулся. Сказать, что он был зол, значило ничего не сказать. Он прямо-таки воспылал ненавистью к тому, кто не просто посмел прочесть его мысли (или Джек по неосторожности бормотал себе под нос?), но еще и имел наглость смеяться над приключившейся с ним напастью.
В нескольких шагах от Джека стоял высокий незнакомец в длинном темно-зеленом плаще и зеленой шляпе, лицо его было совершенно неразличимо, если не считать широкую треугольную улыбку.
