Я натянул охотничью двухслойную куртку, привычную еще с армии круглую вязаную шапочку системы ШПС («шапка-пидорка спецназовская»), повесил на спину рюкзак, на плечо – чехол с ружьем, патронами и запасными стволами-прикладами и вышел в подъезд. Спустился на лифте, вышел на улицу из нашей допотопной панельной «свечки» и пошел в сторону стоянки.
На улице было необычно тепло для конца марта, я даже куртку расстегнул. Это плохо. При понижении температуры зомби теряют активность, они же, как ни крути, а «холоднокровные», а тут, как назло, потепление. На часах уже второй час ночи, в нашем районе – никого, пустота на улицах. Ну и хорошо, зато если кто ненужный подъедет к моему дому, то будет как на ладони.
Прошел через сквер, где выгуливают ранним утром собак, срезал по дорожке через газон и через пять минут зашел в ворота стоянки. Сторожем был Федотыч – болтливый, но бдительный мужичок, всегда вкусно пахнущий водкой. Мы с ним были в хороших отношениях, и ему я «слил» версию о том, что уезжаю на охоту далеко-далеко, поэтому и выезжаю в ночь. Он пожелал мне «ни пуха ни пера», я ответил ему традиционным «к черту» и пошел к машине.
Вот он, моя главная надежда на спасение, – старый добрый «Форанер» с трехлитровым дизелем. Купил я его сам, аж в Испании, куда в первый и последний раз съездил в отпуск со своей девушкой. Купил по объявлению в маленьком городке возле Мурсии, выложив за него семь тысяч евро, которые честно скопил за три года. Машина оказалась и вправду в хорошем состоянии, хоть и было ей восемь лет, довезла меня до Москвы без проблем и в процессе растаможки не сильно убила мой бюджет. А уже потом, в течение двух лет, я окончательно довел ее до ума, проведя умеренно-разумный внедорожный тюнинг, такой, чтобы и по городу ездить не мешал.
Служила она мне верой и правдой, возя и на работу, и на рыбалку. Да и отпуска мы проводим в Архангельской области, без дорог и удобств, зато с кострами и палатками, с рыбалкой и охотой. В общем, много полезного мне оплатила компания «Фармкор», грех отрицать.
Машина была холодной, трехлитровый дизель затарахтел, как тракторный, и прогрелся уже тогда, когда я заехал к себе во двор. Следов присутствия посторонних вроде не было, поэтому я спокойно смог по одному перетаскать с балкона запасные колеса, закинув их на верхний багажник и закрепив, после чего выехал из двора, увозя в багажнике все приготовленные к эвакуации сумки и чехол с карабином.
Прерывисто завибрировал мобильный телефон, показывая, что пришло текстовое сообщение. Я достал его из кармана, ткнул в кнопку под значком «Читать». На светящемся экране появился текст сообщения от шефа: «Сережа, не приезжайте. Все идет плохо. Если ситуация исправится – я вам позвоню».
Вот как. Вот так. Я на ощупь натыкал «Понял» и отослал в ответ. Все понятно. Все идет плохо, если даже шеф это понял. Наверняка приехал Оверчук, и все пошло не так, как должно было идти. Или приехали менты, и все пошло наперекосяк. Или еще что-нибудь. А насчет личности замдиректора по безопасности я не заблуждался ни на секунду. Такие люди, как он, созданы специально для того, чтобы скрывать происшествия, а не исправлять последствия. Оверчуку плевать, чем все закончится, главное – чтобы «Фармкор» к ответственности не притянули.
И что мне теперь делать? Звонить самому? Шеф вообще эсэмэсками не балуется, если уж соизволил послать, то наверняка говорить сейчас не может. Звонить в другие места? В МЧС? В милицию? И что сказать? Что трупы скоро восстанут? И что мне там скажут? Куда-куда я пошел? Вот гадство… Не знаю я, что делать. Точнее, знаю, но не «глобально». Знаю, что мне нужно сиять все наличные, какие есть у меня на счету. Я в этом мало что понимаю, но в кино видел, как людей по кредиткам вычисляют и как беглецам эти самые кредитки блокируют. Хорошо, что у меня карта без лимита снятия наличных.
На проспекте Мира остановился у банкомата в стеклянной кабинке, где весь пол был завален чеками, и в шесть заходов опорожнил свой счет. Снял и рублями, и долларами, получилось больше трех тысяч «убитых енотов». Хорошо, что в последнее время я не «оголтевал» с расходами, вот и поднакопилось за несколько месяцев.
Распихал наличные в карманы, вернулся к машине. Ну что, на дачу? Или подъехать к институту, посмотреть издалека, с пустыря? Там есть где с машиной спрятаться и откуда подсмотреть. Любопытство убило кошку, но я не кошка все же, и я аккуратненько. Может, пойму, что хоть там взорвалось? Да и хочется все же шефа подстраховать, как он там справляется без меня? Он меня только не усыновил разве что, а так я у них дома времени провел не меньше, чем у себя.
А завтра мне обязательно надо в «Стрелец», к Лехе с Викой. Да и девушка у меня есть, я уже о ней говорил. Надо и о ней подумать, хотя… девушка у меня детский тренер по дзюдо, сама о себе позаботиться может. Нет, не в этом случае, тут уже никакое дзюдо не поможет.
Не скажу, люблю ли я ее, но мы друг к другу привыкли и уже два года вместе. Хотя о свадьбе речь никто из нас не заводил – каждый доволен своим свободным состоянием. Она периодически живет у меня, когда ей удобно, и так же периодически живет у себя, в снятой квартире в Матвеевском. Как бог на душу положит. Тренирует детские группы на Ленинградке в большом спорткомплексе, а основное место работы у нее в Крылатском, в магазине, торгующем японскими мотоциклами, квадроциклами, лодочными моторами и аквабайками.
Ночью движение было слабым, и уже через пятнадцать минут я припарковал машину за кустами, в сотне метров от задней стены НИИ, где теперь красовался пролом в два пролета. Плиты упали плашмя на тротуар, расколовшись и засыпав все вокруг бетонной крошкой, а образовавшаяся в заборе прореха была огорожена полосатой лентой. На проезжей части стояли два маленьких заборчика с желтыми маяками и знаками, показывающими, как объехать препятствие. Значит, милиция с этой стороны уже отметилась. Я достал из сумки бинокль и навел его на пролом – там, с дробовиком на плече, маячил Олег Володько. Вот и понаблюдаю.
НИИ. Охрана
20 марта, вторник, вскоре после полуночи
Рука у Николая Минаева уже почти не болела, что удивляло, но его подташнивало, во рту было сухо, а свет причинял неудобства. Он даже был рад, что электроснабжение института не восстановится до утра, потому что свет от фонарей резал глаза, они сильно слезились, и хотелось спрятаться в самый темный угол. Он смиренно отвечал на вопросы прибывшего милицейского следователя, но при этом хотел лишь одного – тишины и темноты. Следователь расположился со своей папкой прямо во дворе, на капоте милицейского «уазика», который все же сумели запустить внутрь, где и допрашивал всех, бывших на территории института. Когда он закончил с Николаем, тот вздохнул с облегчением и пошел в здание. Делать в здании ему было нечего, но там было совсем темно.
Николай поднялся на второй этаж и столкнулся с Дегтяревым, который спускался по лестнице вниз, подсвечивая себе фонариком. Дегтярев остановил Николая, придержав его за рукав:
– Коля, я вот о чем хотел вас спросить… а что у вас с рукой?
– Порезался стеклом, – отмахнулся Минаев.
– Никто не укусил? – чуть нахмурясь, уточнил Дегтярев.
– Нет, что вы, – вполне правдоподобно изобразил удивление Николай.
Дегтярев кивнул и пошел дальше. Николай чувствовал, что он допускает страшную ошибку, может быть, даже самую большую в своей жизни. Он был достаточно сообразителен, чтобы связать свое плохое самочувствие с укусом бешеной обезьяны, но желание тишины, покоя и темноты было настолько сильным и всеобъемлющим, что ему проще было соврать. Только бы спрятаться куда-нибудь, неважно, что случится потом. Хоть смерть, но сейчас он должен был отдохнуть.
Открыв дверь одного из кабинетов, в котором обычно квартировал Джеймс Биллитон, когда находился в Москве, Минаев прошел внутрь, закрыв за собой дверь, сел за стол, во вращающееся широкое кресло. Но туда падал свет из окна, и Минаеву он мешал. Тогда он перебрался в угол кабинета, куда не попадал ни один луч света, и улегся прямо на пол, на ковровое покрытие, свернувшись калачиком. Как ни странно, в такой позе зародыша он почувствовал себя лучше. Голова закружилась даже сильнее, но головокружение не было неприятным, скорее, наоборот, каким-то плавным и убаюкивающим.
Николай прикрыл глаза и почувствовал, как приятное онемение охватывает все его тело, и он даже не чувствует под собой жесткого пола, а как будто плывет куда-то в полной невесомости. Тошнота тоже начала уходить, и ее место занимала блаженная дрема. Очень хотелось спать, и появилось ощущение безопасности. Николай нашел то место, где наконец ему станет спокойно и удобно и никакой свет ему уже не помешает. В какой-то момент он вдруг понял, что умирает, но затем эта мысль показалась ему нелепой – умирать должно быть неприятно, а сейчас ему стало по-настоящему хорошо.
