а значит, скоро должен был подойти к концу тот срок, что я обычно проживал за одну ночь в своем мире. Если в ближайшее время я не умру, означает ли это, что я не смогу проснуться в реальности? Если да, то что тогда? Через сколько времени мои друзья заметят, что меня нет? Решат ли взломать дверь комнаты, когда я им не открою? И сколько времени вообще можно прожить во сне, без воды и еды?
Нельзя сказать, что я бы очень хотел возвращаться обратно в реальность – совсем наоборот. Но мысль о том, что слишком долгое пребывание в этом мире может иметь очень неприятные последствия, впервые пришла мне в голову. Разумеется, я тут же попробовал ее прогнать – и без особых проблем, с учетом того, что в этот момент делали руки и губы Джулии. Однако, уже возникнув, мысль не могла исчезнуть навсегда – и в недолгие мгновения спокойствия и одиночества она возвращалась вновь, назойливая и неуловимая, как залетевшая в комнату муха.
Поэтому на второй день после битвы с мантикорой, проснувшись на рассвете и глядя в окно на перламутровые разводы облаков, я решил, что пора двигаться дальше. Теперь у меня даже была цель – на западе, в королевстве эльфов.
Гугл встретил мое решение молчаливым одобрением – ведь до поры до времени наши с ним цели полностью совпадали. Что делать с гномом, когда придет пора делить шлем, я еще не придумал, но для начала этот шлем предстояло найти, и здесь Гугл мог быть весьма полезен. Вполне возможно, что гном все то же самое думал про меня. Но пока что нам просто было по пути.
Мы покинули деревню еще до полудня, снабженные провизией, которую тащил Гугл, и добрыми напутствиями, адресованными преимущественно мне. Идти в Аль Амир можно было несколькими путями, и Гугл предложил не использовать главные многолюдные дороги, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. «Все-таки я – гном, а вы – бывший эльф», – заметил Гугл, хитро прищурившись. Я хмыкнул и согласился с его предложением. В том, что гном хочет завести меня в западню, я больше его не подозревал.
Сначала мы направились на северо-восток, по тракту в Кордуол, однако на первом же перекрестке свернули налево, в сторону Аль Амира, все сильнее углубляясь в дикие приграничные области Айолы. И чем дальше мы шли, тем яснее становились две вещи.
Во-первых, с каждым проведенным в этом мире днем необходимость возвращения меня в реальность становилась все более острой. А во-вторых, сделать это, кажется, стало невозможно.
⁂
Поначалу я, конечно, не пытался специально умереть. Когда на нас с Гуглом напали разбойники, я делал все, чтобы не дать себя убить. И искренне гордился тем, что смог единолично раскидать дюжину головорезов – пусть это и оказалось несколько проще, чем я думал. Когда во время урагана меня чуть не пришибло деревом, я от всего сердца радовался, что огромный ствол пролетел мимо. Когда сидящий под мостом тролль, потребовавший платы за проход, опрокинул мост вместе с нами, и я полетел вниз головой прямо на острые камни мелкой речки, то страшно удивился, что мне каким-то чудом удалось приземлиться на ноги и ничего не сломать.
Однако время шло, и когда миновало две недели с тех пор, как я отрезал себе уши, мне в голову впервые пришла мысль о самоубийстве. А спустя еще пару дней я всерьез принялся за ее осуществление.
К тому моменту количество случаев, когда мне сказочно везло, уже нельзя было списать на простые совпадения или удачу. И, разумеется, я решил, что дело в доспехах.
И правда, все говорило о том, что это они виноваты в моей чрезмерной живучести. Я перестал умирать именно с тех пор, когда впервые их надел. Кроме того, и гном-оружейник, и мантикор говорили про магию и защитные свойства. Быть может, магия заключалась именно в необычайном везении.
Мы с Гуглом останавливались на привалы по ночам – хотя мне и казалось, что в этом, по большому счету, нет смысла. Дни, проведенные в путешествии, показали, что я мог вообще не спать – и это никак на меня не влияло. Да, сон прибавлял бодрости и сил, но я отлично мог обойтись и без него. Точно так же я мог прожить без воды и еды – и, как выяснилось, без воздуха тоже. Однажды я из любопытства задержал дыхание – и прошел полдня, не испытывая ни малейшего дискомфорта. Правда, при этом нельзя было разговаривать, но Гугл никогда не начинал беседу сам и спокойно мог молчать часами напролет. Наверное, это было и неплохо – тяжело идти в сопровождении постоянно трындящего спутника – но в какой-то момент мне стало не хватать живого человеческого общения. Да, иногда мы проходили через деревни и небольшие города, но их жители тоже не проявляли инициативы, если только не собирались на нас напасть.
И это нарастающее чувство одиночества было одной из причин, по которым я все сильнее начал стремиться обратно в свой мир. Кроме того, появились и другие поводы – то, что поначалу я не замечал, и что становилось все яснее, пока не стало совершенно невыносимым.
Я постоянно находился в условиях абсолютного отсутствия информации. Мы не замечаем этого в повседневной жизни – как информация в буквальном смысле окружает нас повсюду, преследует на каждом шагу. Даже если не пользоваться Интернетом, отключить телевизор и не читать книг – все равно останутся вывески, реклама, этикетки товаров, указатели, дорожные знаки… Ничего такого в этом мире не было. День за днем мы шли по лесам и полям, проходили небольшие поселения, где самым интересным оказывалась витрина лавки или ярмарочные украшения. Конечно, у меня был почти неиссякаемый источник информации в виде Гугла – но его монотонный голос навевал тоску, а рассказы не были столь занимательными, чтобы отвлечь меня от мыслей о родном мире.
Я мечтал вернуться домой – и разговаривать, смотреть, слушать. Отдельной болью было отсутствие музыки – я привык жить с ней почти постоянно, мой плейлист насчитывал тысячи избранных песен. Конечно, я мог многие из них напеть – но это было лишь бледным подобием звучания, к которому я привык, и очевидная разница только усиливала тоску.
«Что имеем – не храним, потерявши, плачем» – кажется, так звучит пословица? А, и еще одна есть: там хорошо, где нас нет. East or west, home is best[2]… Я вспоминал все новые и новые идиомы, суть которых сводилась к одному: мы зависимы от привычного. И страдаем без него, даже если раньше не придавали никакого значения.
У меня отняли слишком
