— Посмотри на Виктора. Послушай его музыку. Его тексты. И хоть я и мать, но должна сказать: искусство приходит благодаря труду, а этого Виктор никогда не понимал. У него есть талант, согласна, но одного таланта мало… Он говорит, что это панк-рок, что-то вроде «Тоте хозен» — ну-ну. Я знаю, как начинался панк-рок, тогда, когда появились первые пластинки из Англии. Так вот, это совершенно другое! Потому что он мало работает.
— Это в панк-роке-то?..
— Да, и панк-рок — тоже искусство, а искусство не для лентяев.
— Но, мне кажется, Виктор имеет успех и зарабатывает много денег…
— Пока да. Но подожди, мода изменится. Вот тогда он никому не будет нужен со своими песнями, вроде «Любимая, давай еще немного выпьем» или «Прошу, никогда не причесывайся». И это шлягеры. А темы! Никаких амбиций, ничего. И потом, разве в сорок лет еще поют такое, под два аккорда? Да они все от него отвернутся! И он сразу же поймет что почем! Ну, иногда еще какой-нибудь концерт в Дармштадте или Ройтлингене, а так — будет жить на страховку и просить милостыню.
— Да, конечно, но… Он ведь делает то, что любит, правда?
— То, что любит! Делай то, что любишь, когда состаришься и станешь никому не интересен.
— Но как же можно заранее… То есть если все время так думать, то…
— То что? Тогда не прячешься от реальности и ко всему готов — все просто. Но я вовсе не собиралась говорить о своем сыне.
— Да ты часто о нем говоришь.
— Потому что я беспокоюсь. Только поэтому. Он же ничего не хочет слышать. Он думает, что так будет всегда: успех, деньги, и плевать на то, что говорит мать…
— Я не знаю, но… Ну, я была бы рада, если бы мой парень хоть раз наплевал на то, что говорит мать…
— Ладно, я ведь не так часто вижу твоего друга. Но впечатление, какое он производит… Во всяком случае, ты должна ему помочь добиться большего.
— Ох, думаю, мне совсем не хочется этого. Я, в конце концов, его подружка, а не… Понимаешь, любовь и помощь, мне кажется, это все-таки разные вещи.
— Да нет, особенно, когда любишь. Да и вообще. Всем нужна помощь. И совет. Я всю свою жизнь всем помогала.
Когда фрау Радек отошла от почтового ящика и собралась выйти из парадного, какая-то машина загородила дорогу. Шикарный «опель», это соседа с пятого этажа. Причем безработного. Он специалист по компьютерам, уволен три месяца тому назад. Но продолжает ездить на своем шикарном «опеле»! Наверно, это для него важнее всего. Вот начнется война, тогда он попляшет. Цены на бензин и вообще.
— Эй!
Молчание. В машине никого. Ну и как ей протиснуться? Ведь ей и двигаться-то трудно.
— Эй! Я не могу пройти! Машина загораживает дорогу!
Сзади в подъезде стукнула дверь.
— Эй!
— Да, да! Уже иду!
Господин компьютерщик! Безработный, но всегда делает вид, что ужасно занят и торопится. И машину оставляет прямо перед дверью, чтобы все ее видели. Кожаные сиденья, CD-плеер, обтянутый кожей руль — все они, мужчины, такие!
Специалист по компьютерам спустился. Лиловый костюм, уложенные феном волосы.
— А, это вы.
Фрау Радек кисло улыбнулась:
— Вы же видите, мне сейчас трудно двигаться. — Она приподняла костыль. — Так что, пожалуйста, когда вы в следующий раз будете ставить машину, не откажите в любезности, вспомните обо мне. На пять метров подальше, этого достаточно.
— Я торопился.
По его лицу фрау Радек видела, как он ругает ее про себя. Он ее терпеть не может, потому что она видит его насквозь. Одинокая старая корова, едва ходит, и вот, как нарочно, именно она видит его полную заурядность. Молоденьким свистушкам, которых он иногда приводит к себе, он еще может морочить голову, но ей достаточно один раз посмотреть в его завистливые, холерические глаза эгоиста, чтобы понять: в данном случае она имеет дело просто с особенно неприятным экземпляром расы мужчин. А про эту породу она знала все, да еще как! И никогда не сдавалась! И не уступала! Даже отцу Виктора, которого она по-настоящему любила. Но в конце он оказался всего лишь мужчиной, которому требовалось больше внимания, участия и похвал, чем целому детскому саду. И тут ей пришлось выбирать между работой и Виктором, с одной стороны, и полной упреков, ревности и алкоголя любовью — с другой. А чтобы Виктор понимал, почему у них нет так называемой нормальной семьи, она всегда ему говорила, даже когда он был совсем маленьким:
— Я оставила отца только ради тебя, только ради тебя! Разве это ничего не значит?
И что Виктор надумал, когда решил, что вырос?
— Большое спасибо, но я бы предпочитал не слышать так часто, что мои родители расстались только из-за меня.
А все из-за «чувства вины»! Наверно, этот психологический бред ему внушила его тогдашняя подружка. Она была вся такая: вечно мнется-жмется, отнекивается, сто раз откажется, пока наконец-то решится сказать:
— Я думаю, я выпью вторую чашечку кофе, если, конечно, еще что-нибудь осталось в кофейнике.
Но к счастью, с ней все быстро кончилось. Хотя Виктор так тосковал и совсем не мог готовиться к экзаменам на аттестат зрелости. И она даже попыталась спасти их отношения. Специально поехала домой к этой девушке и объяснила ей, что с молодыми людьми всегда так: им нужно набраться впечатлений, они хотят себя испытать, поэтому не надо так расстраиваться только из-за того, что Виктор спит и с другими, это всего лишь физиология. Ну ладно, позднее выяснилось, что дело было совсем в другом и что девушка до этого ничего не знала об изменах Виктора, но факт-то остается фактом: она хотела помочь им обоим, хотя девушка даже не очень ей нравилась. Разве ей могло прийти в голову, что в наши дни молодые люди так старомодны в сексуальном отношении? Девчонка прямо-таки бросилась на нее и с криками выпроводила из квартиры — а она-то как раз подумала: «Может, мы не так уж и ладим, но все-таки мы обе — женщины, так что какая-то солидарность вполне возможна». Дело в том, что ей очень хотелось кое-что узнать о жизни Виктора. Он уже тогда скрытничал с ней. Но нет, никакого намека на солидарность. А значит, этим молоденьким девчонкам нечего и удивляться, что мужчины так плохо с ними обращаются.
«Опель» тронулся с места, фрау Радек крикнула с видом победителя:
— Большое спасибо! — и поковыляла к выходу. Она все еще в силах постоять за себя. И хотя все ее бросили и даже родной сын с ней не разговаривает, она не позволит им так быстро про себя забыть!
Она повернула направо в направлении Байеришер-плац и решительно двинулась в путь. С Виктором уже давно стало трудно. Можно довольно точно сказать — с тринадцати лет. Пубертатный период, переходный возраст, все понятно. Виктор до сих пор из него так и не вышел. А ведь до этого все было просто замечательно. Когда на выходные он приезжал домой, они так чудно проводили время, а раз в месяц она ездила с ним в интернат, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Разговаривала с учителями и одноклассниками, что-то улаживала. А улаживать было что! Например, никто не знал, какой Виктор чувствительный и ранимый. И какой талантливый и умный. Ей пришлось все это объяснить другим мальчикам и девочкам. Правда, Виктор говорил, что ему это неприятно, но ее девизом всегда было: выкладывать все начистоту и смотреть правде в глаза. Виктор тосковал по дому — ну что ж, поговорим и об этом. Но из интерната уходить он не хотел. Она ведь ему предлагала. Позднее он как-то сказал, что очень ей благодарен за то, что в девять лет она отдала его в интернат и он смог так рано отдалиться от нее, а это он, видишь ли, понимал уже и тогда, несмотря на тоску по дому. Конечно, задним числом можно придумать себе все, что угодно. Но факт остается фактом: чтобы оплачивать интернат, ей приходилось работать день и ночь. Это же был не просто какой-то интернат, это был самый современный и лучший. Какие только знаменитости там не учились! Все всегда поражались, когда она упоминала название и говорила, что и ее сын там. И было из-за чего: дочь почтового служащего и поломойки, а теперь ее сын в таком интернате. Это она тоже любила рассказывать. А почему бы и нет? Ей было чем гордиться. И все было замечательно до… ну да, до пубертата. Вдруг Виктор потребовал, чтобы она больше не заезжала за ним в интернат. Ну, он ее плохо знал! Она не позволила, чтобы он запретил ей заботиться о его благополучии. Вдруг он начал стыдиться матери! Это ее-то: легендарную «левую» хозяйку магазина пластинок, которая была на «ты» со многими знаменитыми музыкантами, которую любили клиенты, увлеченную и открытую всему новому, более молодую, чем многие молодые люди. Наверно, Виктору казалось остроумным, что он обращался с ней как с самой обыкновенной матерью. А ведь, по крайней мере, в душе она была моложе, чем все его подружки, которые в то время уже стали у него появляться. Вспомнить хотя бы эту, с фотографией лошади. Фотография лошади! Тут уж она просто вынуждена была вмешаться. Ее сын все-таки не идиот. Разве она не повесила ему на стену портреты Анжелы Дэвис и Че Гевары, когда он только научился ходить? Ладно, положим, ей не надо было звонить родителям этой девочки с фотографией лошади. Но разве она могла знать, что те сразу же устроят скандал? «Этот интернат — бордель!» Ну да, они же зубные врачи. Во всяком случае, многие из одноклассников Виктора были бы рады иметь такую мать. Проблема была вот в чем: Виктор не понимал, что мать — его лучший друг. И до сегодняшнего дня не понимает. Она же единственный человек, который по-настоящему думает о нем. Все эти люди, что сейчас вокруг него крутятся, им же нельзя доверять. И никто из них ему правды не скажет. Они видят успех, деньги — как Маргарита. (Какое счастье, что она не оставила ей магазин!) А того, что рифмы плохие, тексты иногда даже реакционные, что музыка нарушает все правила композиции, а вся манера поведения группы — чисто подростковая, этого никто не осмелится сказать.
