тридевять земель на необитаемый остров, чтобы неделю развлекаться, — не могу я удержаться от подколки.
— Ну, во-первых, ещё не спят. С Москвой разница одиннадцать часов, так что сейчас у моих друзей полдень, — возражает. — А во вторых, отдыхать на халяву любят все. Даже в таких условиях.
Он прав, а свои ошибки надо признавать.
— Вообще, тут здорово. Прости меня, Арсений, что так отреагировала. Наверное, это от того, что я испугалась объёма работы. Но чем дольше я тут нахожусь, тем решительнее становлюсь. Ты был прав. Мне необходимо было проникнуться.
Ловлю себя на том, что опять постепенно съезжаю в личные разговоры. Вот уже и до извинений дошла. Поэтому вскоре прикидываюсь, что у меня глаза закрываются, хотя это вообще не так, и мы заканчиваем посиделки у костра.
Арсений ложится на надувной матрас, а я на кровать. Закрываю глаза и прокручиваю в голове всё, что увидела и услышала за день. И везде, в каждом кадре, вижу Сенсея. Постоянно сбиваюсь с мыслей о делах и любуюсь им, любуюсь…
Вскоре с матраса доносится мерное дыхание спящего человека — Арбатов отправился в страну грёз. А я тихонько достаю из-под подушки планшет и телефон. Жалко, что нет интернета, а то бы я Гоше отправила наработки, а так приходится пока только записывать обязательные пункты: спасатели, медики, повара, официанты, бармены, клининг, аниматоры из разных фирм, артисты, диджеи…
Так и работаю, пока не начинает резать глаза. Откладываю гаджеты, закрываю их, чтобы отдохнули, и тоже засыпаю, убаюканная дыханием Сенсея.
А просыпаюсь от запаха яичницы с беконом и кофе.
— Доброе утро, — раздаётся, когда я ещё даже глаза не открываю.
Как он понял, что я проснулась?
— Доброе, — говорю, потягиваясь.
Представляю, какое у меня на голове гнездо. Лучше не затягивать — быстренько метнуться к необходимым каждому человеку утром домикам.
Стартую, не мешкая, и возвращаюсь уже умытая и причесанная. Видок у меня не очень: кожа обгорела и начала шелушиться, и я её намазала молочком для тела. Сделала, что могла, и стараюсь об этом не думать.
— Как чувствуешь себя? — спрашивает Сенсей заботливо. — Пойдём смотреть место для основного шатра или отложим на завтра?
— Замечательно чувствую. Жара нет, и кожа не болит, если её не трогать.
— Отлично. Надень купальник — можно будет в озере искупаться…
Мы завтракам и непринуждённо болтаем. Как-то незаметно между нами стираются прошлые обиды и остаётся только симпатия. Я симпатична Сенсею. Всегда была симпатична. Другой вопрос, что интерес его мимолетен и носит достигаторский характер. Типа как так? она ещё не была в моей постели? непорядок! Но сейчас его взгляд постоянно меня ощупывает, а губы принимают соблазнительные формы, когда произносят комплименты или ляпают двусмысленности. Боюсь, я веду себя так же, как и он. Это все происходит непроизвольно. На уровне инстинктов. И я не устаю себя одергивать.
К пляжу, на котором будет зона столовой, опять идём через лес, но забираем не вправо, как вчера, а влево.
— Ты тут все тропки знаешь?
— Конечно. Остров маленький. Хочешь банан?
— Где? — я оглядываюсь, но пальмы с бананами не вижу.
— Да вот тут они растут, — Сенсей скрывается за гигантскими листьями и возвращается с тремя красными небольшими бананами. — На обратном пути ещё сорвем. Ты знала, что банан — это гигантская трава?
— Нет, — сознаюсь, не отвлекаясь от чистки банана.
— А её плоды — ягоды. Как и арбузы.
Сенсей знает много всего интересного, а банан на вкус напоминает малину и клубнику, но никак не банан.
— Вкусный.
— Да, эти уже созрели. А ты, Вик, созрела или так и трясешься над своей девственностью?
Я давлюсь бананом и кашляю. Ничего ж себе вопросики!
— Не твоё дело! — отрезаю возмущенно.
Пусть не переходит границы! То, что мы мирно болтаем, не даёт Сенсею права задавать мне подобные вопросы. Тем более на этот нет точного ответа. Технически я не девственница, но вот в плане опыта… Даже не знаю, можно ли после того единственного раза, когда мы с тем самым парнем, что нравился мне с седьмого класса, на выпускном переспали, назвать меня опытной женщиной. Я тогда вообще ничего не поняла. Мы оба не имели никакого опыта в этом, интимном, деле. И от парня я в итоге сбежала. Я даже его по имени никогда не называю, потому что хочу забыть тот позорный эпизод.
Глава 14
Арбатов на мою гневную отповедь реагирует смехом.
— Виктория, Виктория… — говорит укоризненно, — ты такая зажатая! Если бы не твоя внешность, я бы решил, что тебе девяносто и ты воспитывалась в монастыре.
— В тридцатых годах прошлого века в нашей стране уже не воспитывали детей в монастырях, — демонстрирую эрудицию и навыки устного счета.
Пусть не думает, что вогнал меня в смущение и я дар речи потеряла.
— Значит, сто десять. Тогда ещё точно были, — не теряется Сенсей.
— Арсений, просто смирись, что у некоторых людей другое воспитание, поэтому они разборчивы в связях и вообще ведут отличный от твоего образ жизни.
— Нет, Вик, мне просто интересно, как это сочетается. Ты — яркая, ухоженная: ногти, волосы, депиляция… — Я вспыхиваю! Ну что за беспардонность?! — Белье красивое носишь, нос задираешь и ходишь с видом королевы. А на самом деле всего на свете боишься: летать, маленьких гусениц, рыб в океане, меня…
— Я не боюсь тебя. С чего ты взял, что боюсь? — оскорбляюсь. — И вообще, я разве просила оказать мне психологическую помощь? Нет, погоди. Спрошу по-другому: у тебя разве есть диплом психотерапевта?
Бесит! И ведь сразу меня раскусил. Сама знаю, что у меня куча проблем, но обращаться к специалистам… Ну нет, я же не совсем больная. Сама справлюсь. Да и денег лишних нет, а хорошие мозгоправы стоят дорого.
— Ну вот, опять вся покрылась колючками: огрызаешься и дерзишь. Защитная реакция. А могла бы махнуть рукой и сказать: на себя посмотри, Сенсей. И рассмеялась бы.
— Могла бы, ты прав, — просто соглашаюсь и закрываю неудобную тему.
Не хочется ему рассказывать, что самолётов я боюсь из-за того, что моя мама разбилась на самолёте, когда мне было пять. А через год после её смерти отец привёл в дом мачеху, и однажды я забежала к ним в спальню не
