Конечно, у восходящей звезды появились многочисленные поклонницы и поклонники, да и как не появиться, ведь новый ведущий был совершенно неотразим. Бледный, в потрясающем зеленовато-сером костюме из мокрого шелка, он, казалось, только что вылез из болота, чтобы сообщить потрясенным зрителям нечто глубинное и тайное. Сообщить, осчастливить и снова скрыться в зеленоватой трясине, чтобы в назначенный час опять появиться на экранах.
Модельеры, вдохновленные Сенечкиными передачами, наперебой создавали новые коллекции, в которых, кроме уже приевшегося чешуйчатого белья присутствовали разбухшие от влаги туфли и черные раки, элегантно оттягивающие бахромчатые подолы вечерних платьев. Особенно преуспел на этом поприще знаменитый Савва Мазай, самолично появившийся перед публикой в красном рачьем панцире и с накладными усами.
Визажисты вовсю трудились над созданием макияжа «под утопленницу», включавшего в себя шевелящиеся, словно пиявки ресницы и пучки водорослей, изящно свисающие с ушей. В моду вошла также приятная опухлость и некоторая расплывчатость черт, придающая женщине особое очарование.
Словом, на доселе чересчур уж голубом небосводе телеэфира, взошла новая, буро-зеленая звезда, и имя ей было — Сенечка. И неважно, что всплыла эта звезда из болота, какое зрителю дело, откуда берутся звезды?
В общем, карьера Сенечки весьма и весьма складывалась удачно, сам он строил далеко идущие планы, подумывая о вовлечении в орбиту передачи головоногих моллюсков и голотурий, как вдруг…
Увы! Как часто первооткрыватели первыми падают жертвой своей предприимчивости. Открывающий бутылку некачественной водки по праву выпивает первый глоток, не думая о жестоких последствиях своего открытия. Копыта взбесившегося таланта мозжат голову нее сумевшего вовремя натянуть поводья седока, и это в порядке вещей!
Короче говоря, один из наиболее денежных спонсоров программы, вдохновленный на эротические подвиги Сенечкиными выступлениями, получил несовместимые с жизнью травмы, пытаясь в собственном бассейне доставить удовольствие смертельно ядовитой пупырчатой южноамериканской жабе. Причина смерти мецената не подлежала сомнению, поскольку, будучи натурой художественной, он записывал свои упражнения на видеокамеру. Некоторые поговаривали, что страсть к жабам известного бизнесмена не была такой уж случайностью, поскольку сам он здорово походил на это, в общем-то, безобидное существо, но начальству, правосудию и народу потребны жертвы.
Кто протянет руку упавшему? Кто милосердным пальцем заткнет дырку в боку однажды проколовшегося коллеги? Да никто, скажу я! Во всяком случае, никто из Сенечкиного окружения. Звезда качнулась, вспыхнула напоследок вонючим шумным скандалом и бухнулась туда, откуда появилась, то есть в болото. Но звезды, как правило, не падают в одиночку. Вот и Сенечка прихватил с собой верную Люсенду. Вместе они погружались в уютную зеленоватую жижу до тех пор, пока не коснулись дна. На дне, как оказалось, тоже можно было жить. Люсенда вскоре освоила, а точнее сказать, освежила, специальность русалки по вызову, и стала просто Люськой, а вот Сенечка…
Сенечка, увы, прочно подсел на Коку и теперь промышлял разной мелочью, а когда выдавался и вовсе неудачный денек, отбирал у несчастной женщины выручку, обзывал снулой селедкой, и даже, говорят, грозился почистить ей хвост.
Много чего было в недлинной Сенечкиной жизни, ох, как много, но не стоит вдаваться в подробности. Здесь же вам не ток шоу, все-таки!
Итак, Сенечка сидел в «Голубом павиане» и оплакивал потерю колечка, единственного предмета, напоминавшего ему о семейном очаге, босоногом детстве, беспутной юности и беспокойном отрочестве.
Владелец бара, одновременно и бармен и официант и повар, так и не дозревший до крупных дел упырь Панкратий, меланхолично протирал бокалы, с пляжа доносились воистину павианьи вопли мужчин и лирические взвизги женщин. Словом, все было, как всегда. И тут, не до конца утопленное в Коке горлумское чутье подсказало Сенечке, что что-то неладно.
— А вдруг меня ищут? — По-правде говоря, Сенечке очень не хотелось встречаться с представителями закона. — Неужели из-за этих штуковин? Впрочем, братаны еще ранним утром забрались в какую-то летающую штуковину и убрались восвояси. Сейчас они, наверное, выпили своей любимой водки и дрыхнут в креслах авиалайнера, уносящего их на далекую родину. Как, бишь, ее? Россия? Так что здесь все чисто! Вот если колечко нашли, тогда… а что, собственно, колечко? Этому колечку дайм цена в базарный день! Вдобавок, Люсенда куда-то пропала…
И тут Сенечка отчетливо понял, что всем его воспоминаниям, всему прошлому, всему, с чем связывало его дешевое анодированное колечко с выцарапанными кем-то на внутренней стороне каракулями, цена всего-то дайм! Десять центов, да и то, если брать оптом. И похоронят его, Сенечку, в дешевом пластмассовом тазу неприлично голубого цвета, цена которому те же распроклятые десять центов.
Эх, прелесть, прелесть! Прелесть ты моя распрелестная, прельстительная… — Печально вздохнул горлум, и, слегка покачиваясь, направился к стойке за очередной порцией Коки.
Глава 4
«Ура, ура, поймали мы вора!»
Ментовская ликовалка
— Чтоб я еще когда-нибудь по такой жаре взялся совершать добрые дела! Да ни в жизнь! — сказал Старший Дознатец, когда сыскари изнывая от жары и истекая выпитым по дороге пивом добрались, наконец, до бара «Голубой павиан».
— Это ты, о каких таких добрых делах? — отдуваясь, поинтересовался гном. Кольчугу он снял и обмотал вокруг обширной талии. От обильного пота на кольчуге выступили пятна ржавчины, так что теперь она походила на плохо отстиранную юбку жертвы сексуальных репрессий.
— Как это, о каких? — А вернуть дракону его достоинство, это, по-твоему, не доброе дело? — хоббит присел на вовремя подвернувшуюся лавочку, над которой очень кстати был натянут полосатый тент. — Очень даже доброе, добрее не бывает. О нас, может быть, песню сложат. В эпос войдем. Вам что, ребята, в эпос не хочется?
— Не знаю, как там твой эпос, а бар он вон, рядышком. Там, наверное, и кондиционер имеется! — сообщил Дробила, усаживаясь рядом и со звоном обмахиваясь подолом кольчужной юбки. А куда Ватерпас подевался?
— Тут я, — сообщил гоблин, высовываясь из пыльных кустов. — Я в стрельбе тренируюсь. Давно, понимаешь, из рогатки не стрелял, надо потренироваться. Вон дамочек сколько, смотри, сейчас попаду.
— Ты давай завязывай на дамочках тренироваться, — Василий сурово посмотрел на гоблина. — Неровен час пришибешь какую-нибудь, под суд ведь пойдем. Только этого нам не хватало!
— Не пришибу, — уверенно сказал Ватерпас. — Во-первых, я в них изюмом стреляю, а это не больно. А во-вторых, я же не просто так, я со смыслом, я же знаю, куда целиться надо, чтобы не навредить. И будут дамочки с изюминкой.
— Во-первых, они и так с изюминкой, а во-вторых, где ты взял изюм. Дай сюда! — потребовал хоббит.
— У торговца реквизировал. Мы же теперь, вроде как полиция. — Сказал Ватерпас, неохотно протягивая хоббиту газетный кулек с остатками изюма.
— Тайная полиция, — уточнил Дробила, запуская лапу в кулек. — А, стало быть, надо было не реквизировать, а украсть.
— В следующий раз так и сделаю, — пообещал Ватерпас.
— Разболтались тут! — Прикрикнул на подчиненных старший дознатец. — пойдем лучше вора ловить. Вон он, «Голубой павиан». Рядышком. Сейчас поймаем вора, получим награду и отправимся пиво пить куда-нибудь в тенек.
— Расколоть еще надо. — С видом специалиста проворчал Дробила и взмахнул молотком. — Пойдем скорее, а то у меня от такой жары того и гляди, молот рассохнется. Деревянный же.
И бравые сыскари чмокая по разогретой асфальтовой дорожке босыми пятками, направились в бар «Голубой павиан» арестовывать уже почуявшего неладное Сеньку-Горлума.
— Ага, попался, ворюга! — грозно вскричал Дробила вваливаясь в тесное, пропахшее пивом и кокой помещение и занося молоток. — Ужо тебе, государственные реликвии воровать!
— Окружай его, ребята! — скомандовал хоббит, хотя окружать совершенно расклеившегося от употребленной коки, пива, жары и общей меланхолии горлума не имело никакого смысла. Он и так не собирался никуда бежать.
— Вы имеете право хранить молчание и… — тут Василий замешкался, не зная, что полагается говорить в таких случаях. — Ну-ка, Дробила, зачитай ему его права!
— Какие еще права! — гном занес молоток. — Колись, паскуда, и все тут!
— Ик! — тихо сообщил Сенечка и осел на грязный заплеванный пол.
Старший дознатец подошел к неподвижно лежащему преступнику и осторожно потрогал его босой ногой. Сенечка слабо пошевелился, подложил под левую щеку сложенные лодочкой ладони и подтянул колени к животу.
