тому, что они в открытую отказались почитать божественную сущность принцепса и не стали признавать могущества многочисленных Олимпийских небожителей.
Смутьяны провозглашали, что миром правят не Юпитер Капитолийский и не прочие его дружки Олимпийцы, окружившие престол Громовержца, а какой-то странный и непонятный бог, который несколько десятилетий назад, в правление принцепса Тиберия, был схвачен и как разбойник или раб был распят на кресте в Иудеи.
Все римские граждане этих бунтовщиков ненавидели и обзывали по всякому, но чаще – проклятыми «единобожниками»… Или же на другой лад «христианами».
Однако Лузий с ними ещё ни разу не сталкивался.
Он их впервые сейчас увидел.
* * *
«Единобожников» выводили на арену цирка Флавиев гуськом. Вид у них был достаточно жалок. Уже на арене цирка их освободили от пут. Со звоном на землю упали цепи, сковывавшие так называемых «христиан». Затем с глухим стуком упали колодки, стягивавшие их шеи.
Заскрежетали проржавевшие запоры железных клетей, расположенных под Южной трибуной. И вот, наконец-то, клети открылись…
Стараясь держаться на безопасном отдалении, гортанно и тревожно крича на непонятном наречии, покалывая крюками, концы которых раскалили на огне, полуголые рабы-эфиопы выгнали на арену… Это оказались гривастые, с шерстью от буровато-коричневого до рыжевато-ржавого оттенка, огромные ливийские львы. Лузий их уже видел у себя на далёкой родине. Такие звери водились по берегам Ленивой реки, а также они встречались и к северу от неё, в саванне.
Этих львов, по высочайшему указанию Домициана, который день не подкармливали, и в последние два дня их даже морили голодом- лишь три раза на дню им давали только утолять жажду. И вот сейчас, израненные (касание раскалённых концов крюков, которыми в них тыкали, малоприятно и оставляло следы), и, к тому же, ещё и голодные, они в бешенстве озирались по сторонам. Рык львов поначалу был приглушён. Потому что в первые мгновения живое пёстрое море, рёв трибун, и тысячи и тысячи римлян, не могли не напугать царей ливийской саванны. Львы даже поначалу и не обратили внимание на толпу приговорённых. Серую, безликую и почти недвижимую.
Ну а что же в это время делали приговорённые?
Как они реагировали на всё происходящее?
Приговорённые к смерти христиане были из разных мест: из Сол, Элаевсы, Малл и Тарса, из Исс, Антиохии Сирийской и Апамеи-Эпифании. В рванных, грязных лохмотьях, больше обнажавших, чем прикрывавших тела, испещрённые ссадинами и синяками (от ушибов и побоев), крайне измождённые, увидев львов, некоторые из них с ужасом, дрожа, а другие, казалось, равнодушно-спокойно, стали ожидать приближение своей смерти. Смерти уже неотвратимой.
Кто-то из первых рядов христиан запел гимн.
Вскоре этот гимн подхватили почти все приговорённые.
Пели они его поначалу негромко и неуверенно, я бы сказал разноголосо, но затем уже более дружно, и на арамейском.
Лузий не знал этого языка, но это скорее всего был религиозный гимн. И в нём они прославляли своего «Распятого на кресте».
Среди христиан были не только мужчины. В толпе приговорённых находились и старики, и женщины, и даже подростки. Последователи «Распятого» начали опускаться на колени. Один за другим. Кое кто из них уже возносил к небу руки и усердно стал молиться.
Рядом с Лузием стоял не менее могучего телосложения негр Кварт. Не глядя на Лузия он негромко произнёс:
– Про поклоняющихся Распятому чего только не говорят, как только их не хулят римляне, но я вот смотрю на них и вижу… Они ведь такие же, как и мы. Они лишь заблуждаются. Верят в ослиную голову (первых христиан, в частности, обвиняли в том, что они якобы поклонялись ослиной голове, и другие небылицы про них сочинялись). Зачем же за эти их глупые заблуждения так наказывать? Отдавать на съедение хищникам…
– Не наше это дело, – сухо ответил Кварту Лузий и покрепче сжал рукоятку меча. После того, как львы расправятся с христианами, предстояло уже гладиаторам расправиться со львами.
* * *
Львы бездействовали долго и потому с трибун послышался свист и возмущённые крики. Надсмотрщики эфиопы отбросили свои длинные крюки и схватились по подсказке зрителей за бичи. Бичи эти у служителей цирка были непростые. Они делались из полос кожи и прошиты были медными нитями.
Такие бичи назывались «скорпионами».
Руки, играющие мускулами, тёмными крыльями взвились вверх. Щёлкнули бичи «скорпионы». Щёлкнули ещё.
Взвыв от боли и взъярившись, львы кинулись прочь от эфиопов и тут только обратили внимание на толпу приговорённых. И тут уже львы метнулись к толпе. Они стремительно стали приближаться.
С трибун послышались крики:
– Хватайте!
– Хватайте христиан!
– За подол их!
– Душите!
– Рвите их на части!
– Эй-ял-ла!!!
(«Эйялла», – это был торжествующий крик римских легионеров, шедших во время битвы в атаку, – прим. Авт.)
Лузий невольно покосился влево. Туда, где над Парадными воротами, в особом ложе под роскошным балдахином, в окружении сенаторов и весталок (жриц-прорицательниц), сидел принцепс Домициан Флавий.
Высокого роста, с заметной и зачастую прикрывавшейся париком плешиной, изрядно уже обрюзгший, он щурил свои близорукие глаза и надменно смотрел вниз на арену. Облачён он был в тунику из серики (китайского шёлка, стоившего тогда в Риме баснословные деньги), которая едва не рвалась от его внушительного брюха. Поверх туники на нём был пурпурный плащ. Все пальцы у принцепса были украшены ослепительными перстнями.
Домициан Флавий иногда поворачивался к своей супруге, сидевшей с ним рядом, наклонялся к её уху и что-то ей весело говорил. По всей видимости, он расхваливал ей предстоящее зрелище, публичную казнь христиан. Или же вспомнил какой-нибудь анекдот. До анекдотов, особенно скабрезных, Домициан был охоч. И принцепс, и его вторая половина иногда заходились в смехе. Громком и беззаботном. А вообще, именно Домициан изобрёл для христиан такую изощрённую казнь, и этим этот принцепс при любом удобном случае хвастался.
Домиция Лонгина была яркой и слыла одной из первых красавиц Рима. Но насколько она была внешне безупречна, настолько же была и порочна. По всему Риму ходили слухи о её бесчисленных интрижках, однако Домициан Флавий упорно не хотел в эти слухи верить.
Ну я кажется немного отвлёкся. И так…
Львы уже были совсем рядом с христианами. Вот один из львов, самец, и для ливийской породы очень крупных размеров, с удивительно длинной, всклокоченной гривой, вырвался вперёд. Сделав протяжный, отвлекающий круг, он подскочил к толпе… Спина у него изогнулась. Прыжок. И из толпы христиан была вырвана женщина.
Первая жертва дико закричала. Крик её уже через несколько мгновений перешёл в какой-то нечеловеческий, прерывистый визг. И затем она затихла. Так и не помог ей её «единственный бог», её «Распятый на кресте в Иудеи».
Подмяв под себя жертву, придавив её телом, лев, раскрыв пасть, обнажил свои кинжалы-клыки. Затем издал победный рык. Удар лапы. Второй… И визг жертвы окончательно оборвался. Львиная грива накрыло лицо жертвы с распущенными волосами. Тонкие, нервные пальцы,
