— Например? — спросил я.
— Например, ей подчинялись неодушевленные предметы и животные. Она могла заставить веник или другой предмет подойти к ней. Я знаю, это кажется непостижимым, но я видел все собственными глазами. И десятилетним ребенком, вернее, пока мне не исполнилось одиннадцать, считал ее власть над вещами совершенно естественной. Я думаю, что мой интерес к оккультизму зародился именно в тот момент, когда я понял, что другие люди такой властью не обладают.
— А какие конкретно области оккультизма вас интересуют? — спросил я.
— Черная магия, — небрежно ответил Креспин. — Колдовство и демонология, или сатанизм.
— Знаете ли, вчера вечером, — сказал я, — я был поражен тем, что Труди верит, будто на болотах обитает болотный демон, а островной демон совсем иного обличил живет здесь, на острове.
— Я советую вам поговорить со старожилами деревни, мистер Бейкер. Вот уже несколько столетий люди, поселившиеся тут, верят, что над болотом и островом довлеет проклятие. И даже в наши дни селяне опасаются болот, никогда близко не подходят к ним, как, впрочем, боятся они и острова, и никто никогда не согласится провести здесь ночь. Деревенские слуги Труди приезжают сюда рано утром и уезжают на закате.
— А вы верите в существование двух демонов?
Креспин сцепил худые пальцы и, опершись локтями о стол, слегка наклонился ко мне.
— Да, верю, мистер Бейкер, — ровным голосом произнес он. — Именно поэтому я провожу так много времени на острове и должен откровенно признаться, что вчера я почувствовал себя немного ущемленным, когда приехали вы — профессионалы. Однако теперь я уверен, что, опираясь на ваши знания, вы с Борисом прольете свет на островную ситуацию, чего мне одному сделать не удавалось. Вы не будете возражать, мистер Бейкер, если мы объединим наши усилия — вы, два профессионала, и я, дилетант?
— Разумеется, не буду, — ответил я.
— Ну вот и отлично! — Креспин тепло улыбнулся. — Может быть, встретимся где-нибудь днем и поговорим без посторонних? Скажем, часика в четыре, хорошо? Мне нужно выполнить кое-какие поручения в деревне, и я боюсь, что раньше просто не управлюсь.
— Меня устраивает это время, — вежливо согласился я.
Креспин удалился, и в ту же самую минуту в столовую вошла Аманта Харди в джинсах и зеленой рубашке, соблазнительно обтягивающей ее груди двумя точками сосков. Садясь за стол, она скользнула по мне равнодушным взглядом.
— Доброе утро, Бейкер. Где все остальные?
— Доброе утро, Харди, — ответил я безразличным тоном. — Понятия не имею.
— От тебя по-прежнему никакого толку! — фыркнула Аманта. — Вчера ты чуть было не испортил все дело, напугав Труди Ламберт до полусмерти.
— Ты можешь предложить что-нибудь получше? — огрызнулся я.
— Единственный способ выманить ее с острова — это убедить ее, что никаких злых духов и прочей нечисти на свете не существует и что она зря забивает себе голову всякой чепухой. — Наконец-то на лице Аманты отразился хоть какой-то интерес. — Надо представить заблуждения Труди как нелепые и смешные и вынудить ее посмеяться над ними — только тогда она сможет от них избавиться.
— Ты так уверена? — язвительно спросил я.
— Да это же подсказывает обыкновенный здравый смысл!
— Чей? Твой или Донавана?
Щеки Аманты слегка порозовели.
— Просто нам с ним пришла в голову одна и та же мысль, впрочем, не важно. Он знает, что я работаю в «Агентстве Буканан», и прошлой ночью поделился со мной кое-какими заботами и тревогами.
— Неужели? — растягивая слоги, насмешливо произнес я.
Румянец на щеках Аманты стал гуще.
— Какая же у тебя гнусная душонка, Бейкер! — с яростью выкрикнула она. — Кент очень беспокоится о Труди. Он уже давно пытается вытащить ее отсюда. Он говорит, что она в расцвете сил и было бы чистым безумием отказываться от блестящей карьеры актрисы из-за глупой детской веры в нечистую силу!
— И, главное, помочь ему попасть на экран, — ехидно сказал я.
— Кент не из таких! — яростно обрушилась на меня Аманта. — Он — лучший из мужчин и самый искренний из тех, кого я встречала в жизни!
— И любовник Труди!
— Ложь! Он открылся мне по секрету, что недолго они были любовниками, но Труди сейчас думает только о злых духах, угрожающих ее жизни, и их близость прекратилась. Кент живет здесь лишь из чувства долга, надеясь спасти Труди…
— Да он — просто святой, а не мужчина! — воскликнул я с притворным восхищением.
— Да, я святой, — появившись на пороге, подхватил мои слова Борис. — Однако и святые страдают от зверского голода. Где мой завтрак?
— Позвони в колокольчик, — посоветовал я ему. — И не позже чем через пять минут явится огромных размеров бабища и спросит, что для тебя приготовить. Но что бы ты ей ни заказал, она принесет тебе всего одно блюдо — глазунью с беконом.
— Почему вы сразу не сказали мне, что Труди Ламберт живет на острове, где нечего есть? — укоризненно бросил Борис Аманте, садясь за стол.
В эту минуту в столовую вошла Памела Траскот, голубые глаза которой излучали блеск здоровья, а гибкое тело переполняла энергия. Недостаток сна на ней никак не отразился.
— Всем привет. Какое сегодня прекрасное утро!
— Глазунья с беконом? — Борис пожал плечами. — Стоит ли ради этого звонить в колокольчик?
— А ты случайно не знаешь, — спросила Памелу Аманта нарочито равнодушно, — Кент уже завтракал?
— Нет, не завтракал, — коротко бросила Памела и взглянула на меня. — Ты готов, Ларри?
— К чему?
— Чтобы объехать на лодке остров.
— Разумеется. — Я медленно встал из-за стола; все мое тело ныло от усталости. — Мне всегда хотелось умереть на свежем воздухе.
— Надеюсь, твое желание исполнится, Бейкер! — бросила Аманта. — И сегодня же!
— Можешь сегодня не ждать Кента, моя дорогая, — медовым голосом произнесла Памела. — Труди сказала, что проведет день в постели, так что он до вечера не появится.
Аманта так и подавилась своей яичницей, а когда Борис невинным голосом посоветовал ей вытереть испачкавшуюся в яйце мордашку, она его чуть не убила. Я понял, что от нее сейчас лучше держаться подальше, и, схватив Памелу за руку, торопливо вышел из комнаты.
Во дворе, вдохнув свежего воздуха и подставив лицо солнцу, я почувствовал себя менее утомленным. Памела была права — денек выдался просто замечательный, а оттого, что она шла рядом, он показался мне еще прекраснее. На ней были черные слаксы и тонкий белый свитер с высоким воротником, и хотя ткань скрывала соски, по колыханию ее груди я догадался, что она — без бюстгальтера, впрочем, как я уже успел убедиться, она его вообще никогда не носила. Мы спустились по лестнице с пристани, где Памела остановилась и воскликнула:
— Ах ты, черт!
— Что случилось? — спросил я.
— Кто-то увел у нас лодку, — с возмущением объяснила она.
— Креспин говорил мне, что ему нужно ехать в деревню и что раньше четырех часов он не вернется.
— Ну вот, всегда так! — Она с раздражением пожала плечами. — Ладно, у нас есть еще плоскодонный ялик.
— Это что еще за зверь такой? — поинтересовался я.
— Маленькая лодка, — хихикнула Памела и пошутила: — Когда вы, американцы, научитесь говорить, по-английски?
— Мы пытались, — парировал я. — Но никому еще не удавалось удержать во рту кашу, которой набиты ваши рты.
Памела прошла в дальний конец пристани и посмотрела, на месте ли плоскодонка.
— Ялик здесь.
Я догнал ее и увидел мягко покачивающуюся на волнах лодку. Она напоминала примитивное каноэ, выдолбленное из цельного дерева и больше смахивающее на корыто, чем на лодку, и в ней было два жестких деревянных сиденья, на которых нам предстояло устроиться. Я помог Памеле забраться в ялик, а потом спустился сам.
— У этого корыта есть весла или какие-нибудь другие приспособления для гребли? — ехидно спросил я.
— Обычно мы используем шест. — И Памела показала на деревянный шест длиной футов в восемь, лежавший на дне лодки. — У берегов острова нет глубоких мест.
— Ты что, хочешь сказать, чтобы я греб шестом? — изумился я. — А как, черт возьми, с ним обращаться? Опустить в воду и лупить, пока она не забурлит?
Памела хихикнула, удивляясь, что я такой бестолковый, и покачала головой.
— Становись на корме ялика и отталкивайся шестом ото дна. Потом снова опускай его в воду и снова отталкивайся.
— Это все ваши глупые английские шуточки, — засомневался я.
— Нет, не шуточки, — опять хихикнула Памела. — Шесты используют во многих местах. Ты скоро приноровишься.
Памела уселась на деревянное сиденье, скрестила ноги и улыбнулась мне ободряющей улыбкой. Я отвязал веревку, которой ялик был привязан к пристани, и, неумело взяв шест, двинулся с ним на корму. С первой попытки мне не удалось достать дно — течение подхватило шест, и я чуть было не упустил его. Только с четвертого раза я сумел упереться шестом в дно и даже слегка оттолкнуться, отчего лодка продвинулась вперед фута на два.
