В сундуке, по словам завхоза, лежали монеты, золотые кресты, перстни и ожерелья.
Племянник в задумчивости выпятил нижнюю губу, замершим взором глядя на наполненные водкой стопки и ломти грубо нарезанного домашнего сала. Неуверенным голосом предложил завхозу присоединиться к трапезе.
Опрокинув рюмку, тот заговорщически зачастил, переводя преданный взор с участкового на его дядю, чья принадлежность ко всемогущей госбезопасности вызывала у сельского жителя благоговейное почтение, привитое еще в достопамятную сталинскую эпоху.
- Я каптерку запер - и сразу же к вам! - подобострастно и торопливо докладывал дедок. - Я закон разумею! Я чтобы чего взял - это ни-ни!
- Никому не сболтнул? - грозно вопросил Сенчук.
- Дак чтоб я... - Старик истово перекрестился и тут же, стесненно кашлянув, спрятал руку, произведшую идеологически неверную жестикуляцию, под стол. - Дак... мы же с пониманием...
- Прошлый год тоже золотишко в монастыре нашли, - сказал Сенчуку племянник. - Целый горшок с монетами в старой кладке. Хоронили монахи добро, когда набеги были...
- Известное дело! - поддакнул завхоз. - С шестнадцатого века обитель стоит, чего тут только не случалось - и битвы, и...
- Ну ладно. - Сенчук поднялся из-за стола, выглянул в окно, за которым лиловели холодные апрельские сумерки. - Я думаю, в целях общего развития недурно и взглянуть на всю эту археологию, но, чтобы не возбуждать население общим составом нашей компании, двинем-ка мы потихоньку, без габаритных, как говорится, огней, через овраг... Лопата у тебя в каптерке есть? Нет? Надо прихватить, покопать возле сундука, вдруг чего предки наши обронили, а вдруг и умышленно в землицу уместили, а сундук с ломом для отвода глаз на показ выставили, у них ведь тоже головы не на гончарном круге делались...
- Толково! - простодушно восхитился завхоз. - Это ж надо так это... заподозрить, а?! Вот так ум, а?!
- Мне и платят, чтобы я подозревал тогда, когда подозревать нечего, процедил Сенчук, натягивая телогрейку. - А о том, что я большой красавец, я знаю самостоятельно. Ты, дед, вот что... Иди к хозяйке своей, скажи, что на рыбалку с нами собрался, сети проверить. Народ будоражить не надо, а то, не ровен час, весь монастырь на кирпичи разнесут. Ты, - кивнул племяннику, вместе с ним сходи, уговори старуху его, коли ерепениться будет.
Племянник кивнул, с жалостью глядя на недопитую бутылку. Три дня назад он отвез в городскую больницу жену, страдавшую женскими недомоганиями, и теперь активно предавался пьянству, наверстывая упущенные дни вынужденной трезвости, к коей принуждала его сварливая и властная домоправительница.
Глядя на его угрюмую спину в проеме двери, Сенчук подумал, что лучшее, на что может рассчитывать этот недоумок, - на долгую жизнь в качестве участкового милиционера, а после выслуги лет - на непродолжительную жизнь участкового милиционера в отставке.
Порой его даже коробило от надменного хамства племянничка и его склонства к неоправданному рукоприкладству по отношению к безответным селянам, продиктованному, видимо, какой-то саднящей озлобленностью к своему бытию, которое в общем-то отличалось сытостью и безмятежностью.
Этот парень мог бы быть счастлив, но счастлив не был. Хотя кто видел хоть раз счастливого милиционера?
К монастырю они прошли оврагом, затем взобрались на холм с бастионом угловой сторожевой вышки и, отперев чугунную низенькую дверцу, очутились у здания бывшей монашеской трапезной, где располагалась каптерка.
- И это же надо! - восторженным шепотом восклицал завхоз, нащупывая на стене выключатель. - Двадцать лет над этим сундуком сидел и даже не думал, что такое счастье под моей, извините, люди добрые, задницей!
- Какое еще счастье? - хмуро вопросил участковый.
- Как?! - Старик испуганно оглянулся на него, затем перевел ищущий взгляд на степенного Сенчука. - Ведь закон... Если клад, то полагается... Двадцать пять процентов... Ведь правда, товарищ полковник?
- В любом случае, братец, - подтвердил тот. - Даже если кладом является твоя супруга.
Старик захихикал, мелко тряся высохшей головой и оголяя фиолетовые десны, усаженные кривыми и редкими, как незадавшийся сельдерей на грядке, зубами. На Сенчука повеяло ядреным чесночным перегаром, и он дернул щекой досадливо.
Вошли в каптерку, чьи окна занавешивали грязные темно-синие портьеры из траченного молью бархата.
Старик наклонился над зевом подвала, из которого несло ледяной сыростью.
Включив "переноску", спустились в тесное подземелье, достали из него тяжелый сундук, окованный пушистым от рыжей ржавчины железом.
Откинув крышку, Сенчук невольно закусил губу, с первого же взгляда уяснив неподдающуюся исчислению ценность старинных ювелирных украшений.
- Ну? - дрогнувшим голосом вопросил завхоз. - Как это... а? Племянник, достав из сундука золотое распятие, украшенное изумрудами и рубинами, ошеломленно прокомментировал:
- Ну, бля, дела, бля...
Данный неопределенный артикль являлся существенной частью его общего словарного запаса.
- Как официальное лицо, - торжественно произнес Сенчук, обращаясь к завхозу, - выношу вам государственную благодарность за обнаружение самого полезного из встречающихся в природе ископаемых, то бишь - клада, и, думаю, Родина употребит его по конкретному, как и нас, назначению...
- И... вот как... это... с процентами-то?
- В обязательном порядке! - заверил Сенчук. - А сейчас слушайте боевой приказ: обследуем подвал, далее переложим ценности в мешок и идем составлять акт.
- С описью? - встрял завхоз.
- Ты мне нравишься, дед, - хлопнул его по плечу Сенчук. - Просто читаешь мысли! Если б не твои почтенные годы, рекомендовал бы я тебя к нам, дороже любого клада был бы такой человек в личном составе, но, впрочем, пора приступать к делу, бери лопату, герой... А бутылочку-то прихватил? - обернулся к племяннику. - Правильно! Ну-ка, плесни сто грамм счастливчику, ворону здешних мест! Пускай прочистит клюв перед работой!
Завхоз хлебнул водки и полез шуровать в подземелье.
Племянник стылым вопросительным взглядом уставился на Сенчука, но тот лишь отмахнулся - вальяжно и многозначительно.
Единственное, что обнаружилось в затхлой почве подвала, - огрызок лезвия древнего меча и пара глиняных черепков.
Ценности из сундука перегрузили в холщовый мешок и, подняв его, племянник крякнул уважительно:
- Пятьдесят килограмм, как есть, бля...
- Бо-ольше! - озабоченно протянул завхоз.
- Взвесим! - подытожил Сенчук.
Обратно возвращались берегом реки, поочередно меняя друг друга в переноске драгоценного груза.
У заводи, помогая завхозу взгрузить мешок на плечо, Сенчук нанес старику выверенный удар ребром ладони в основание черепа.
Покосившись на упавшее в старую прошлогоднюю траву тело, перевел бесстрастный взор на топтавшегося на месте племянничка, пугливо озиравшегося по сторонам. Сказал ровным голосом, поддергивая под пах отвороты болотных сапог:
- Чем дальше в лес, тем третий лишний. Ну-ка, подсоби...
Они подволокли тело к берегу, заполоненному подмытыми остатками треснувших льдин, и, опустив голову жертвы в воду,
Сенчук деловито скомандовал:
- Быстро! Лодку!
- Ключи от замка на причале... дома лежат... - стуча зубами, выдавил из себя бледный до зелени участковый.
- У меня в кармане твои ключи, куриная ты голова! - успокоил его Сенчук. - И хватит трястись как запойному, труса праздновать, главное дело сделано, а со мной не пропадешь, все учтено, как грехи наши у дьявола в бухгалтерии. Я сейчас в монастырь, все там приберу честь по чести, заколочу доски, а ты покойничка притопи и здесь меня карауль, как девка кавалера своего ненаглядного у плетня лучшей подруги...
Через час они плыли на веслах, бороздя грузилом глубину. Нащупав сеть, комом выдернули ее из воды, даже не пытаясь достать из ячей десяток застрявших в ней подлещиков, затем краем сети опутали тело убитого и спустили в воду.
Племянник, глядя на поднимающиеся из глубины черные пузыри, вдруг встрепенулся, словно обожженный какой-то горячечной мыслью, но тут же, хрипя, сраженный тем же свинцовым ударом, кулем повалился в ледяную купель.
Сенчук, выждав несколько минут, выдернул весла, бросив их в воду, затем скинул с себя сапоги и телогрейку. Стиснув зубы, перелез через борт в обваривший его холод.
Лодку ему удалось перевернуть на диво легко.
Затем, лавируя между плавающими льдинами, он поплыл к чернеющим на берегу узловатым ветлам.
Не чувствуя одеревеневшего тела, дошел до мешка, подволок его к заводи, опустив на полутораметровую глубину в стынь стоялой воды.
Вновь выйдя на берег, замер, обхватив мускулистыми руками свое крепко сбитое тело. Прислушался.
Со скрежетом ломались, сталкиваясь на стремнине, остатки льдин, с шорохом осыпались подмытые паводком берега, клокотали вешние воды в промоинах оврага.
