Мордонт согласился со всем, что касалось молчаливости и нелюдимости его отца, но в то же время заметил, что первое из этих свойств делало его собственное возвращение тем более необходимым, ибо он являлся обычным средством общения между отцом и окружающими, тогда как второе еще усугубляло эту необходимость, так как, поскольку мистер Мертон был лишен иного общества, естественно было, чтобы сын возможно скорее вернулся к нему.
— Что же до приезда моего отца в Боро-Уестру, — прибавил юноша, — так с таким же успехом мог бы сюда явиться сам Самборо-Хэд.
— Да, вот это был бы, можно сказать, обременительный гость, — заметил Магнус. — Но ты по крайней мере хоть пообедаешь с нами сегодня? Ведь мы ждем в гости Муниссов, Квиндейлов, Торсливоу и не знаю, кого там еще, и сверх тех тридцати человек, что провели здесь прошлую счастливую ночь, у нас будет еще столько ночлежников, сколько в спальнях, беседках, амбарах и лодочных сараях поместится постелей, а то и просто охапок ячменной соломы. А ты от всего этого хочешь уехать?
— А как же веселые танцы сегодня вечером? — прибавила Бренда полуукоризненным-полуобиженным тоном. — Ведь с острова Пабы приедут молодые люди и будут исполнять танец с мечами, а кто же выступит тогда с нашей стороны, чтобы поддержать честь Главного острова?
— Ну, тут у вас найдется много хороших танцоров, Бренда, — ответил Мордонт, — даже если я никогда больше не войду в круг танцующих. А где есть хорошие танцоры, Бренда Тройл всегда найдет себе достойного кавалера. Что до меня, то я сегодня вечером буду отплясывать на пустошах Данроснесса.
— Не говори так, Мордонт, — прервала его Минна, во время разговора тревожно глядевшая в окно, — не пускайся в путь, по крайней мере сегодня, через Данроснесскую пустошь.
— А почему не сегодня, Минна? — со смехом спросил Мордонт. — Чем сегодняшний день хуже завтрашнего?
— О, утренний туман тяжелой пеленой накрыл ту гряду острова и ни разу не дал нам взглянуть на Фитфул-Хэд — высокий утес, что венчает вон ту величественную горную цепь. Птицы держат путь к берегу, а утка-пеганка нынче кажется сквозь туман не меньше большого баклана. Посмотри, даже буревестники ищут убежища в скалах.
— И выдержат шторм получше королевского фрегата, — прибавил ее отец. — Да, это предвещает бурю, когда они так вот спешат укрыться.
— Оставайся-ка лучше с нами, — сказала Минна своему другу, — подымется страшная буря, но мы спокойно сможем смотреть на нее из окон Боро-Уестры, зная, что никто из близких не подвергается ее ярости. Чувствуешь, как душен и зноен воздух, хотя еще весна, и так тихо, что ни одна былинка не дрогнет на вересковой пустоши. Останься, Мордонт, эти признаки предвещают, что буря будет ужасной.
— Ну что же, тем скорее следует мне отправляться, — решил Мордонт, не имея возможности отрицать примет, прекрасно подмеченных его зорким взглядом. — А если непогода слишком разыграется, так я заночую в Стурборо.
— Что? — воскликнул Магнус. — Ты можешь променять нас на общество посланного новым губернатором новенького шотландского управляющего, что должен научить нас, шетлендских дикарей, всяким новшествам? Ступай своей дорогой, приятель, раз ты вот какие запел песни.
— Да нет же, нет, — возразил ему Мордонт, — мне только любопытно было бы взглянуть на новые орудия, что он привез с собой.
— Да, да, дурачки всегда дивятся диковинкам! А хотел бы я знать, как это его новый плуг справится с нашими шетлендскими скалами! — перебил его Магнус.
— Я зайду в Стурборо только в том случае, — сказал юноша, уважая предубеждения старого юдаллера против всякого рода нововведений, — если эти приметы действительно предсказывают бурю: если же дело кончится одним ливнем, что всего вероятнее, так ничего. Думаю, что я не растаю.
— Дело не ограничится ливнем, — сказала Минна, — взгляни: с каждым мгновением тучи становятся все гуще и гуще, и бледные алые и фиолетовые полосы радуги, предвещающие бурю, все чаще появляются на их темно-свинцовом фоне.
— Все это я вижу, — ответил Мордонт, — но тем более мне нечего медлить. Прощай, Минна, я пришлю тебе перья орла, если на островах Фэр-Айл или Фаула водятся еще орлы. Всего доброго, моя маленькая Бренда, думай обо мне хоть немножко, как бы хорошо ни плясали твои гости с острова Пабы.
— Будь по крайней мере осторожен, если ты все-таки хочешь уйти, — сказали ему на прощание сестры.
Старый Магнус побранил их для вида за то, что они видят какую-то опасность в том, что энергичный молодой человек померится силами с весенней бурей на суше или на море. Кончил он, однако, тем, что и сам серьезно посоветовал Мордонту отложить путешествие или по крайней мере остановиться в Стурборо.
— Ибо, — сказал он, — задним умом всегда лучше жить, а раз уж подворье этого шотландского выходца будет у тебя как раз под ветром, что ж, заверни к нему — в бурю пригодна любая гавань. Но только не думай, что дверь у него закрыта на одну щеколду, какая бы там ни разыгралась буря: в Шотландии в ходу такие вещи, как задвижки и засовы, хотя, слава святому Роналду, у нас их нет и в помине, кроме разве одного только большого замка в старом замке Скэллоуэй — на него еще до сих пор ходят взглянуть как на диковинку. Может быть, замки и засовы — тоже усовершенствования, которым нас, бедных, хочет научить этот шотландец. Но отправляйся, Мордонт, раз уж ты непременно решил идти. Эх, будь ты года на три постарше, тебе полагалась бы подорожная чарка, но молодежи не следует пить, разве что после обеда; а чарку вместо тебя осушу я сам, чтобы не нарушать хорошего обычая, а то еще приключится что-нибудь недоброе. Ну, счастливого тебе пути, мой мальчик!
С этими словами юдаллер залпом осушил высокий кубок бренди столь же безнаказанно, как если бы это был стакан ключевой воды. Итак, после множества сожалений и напутствий Мордонт покинул наконец гостеприимный дом, где жизнь была такой уютной. Уходя, он бросил последний взгляд на выходившие из труб густые клубы дыма и мысленно представил себе безлюдный, одинокий и запущенный Ярлсхоф, сравнил молчаливую меланхолию своего отца с горячим участием тех, кого он только что покинул, и невольно вздохнул от нахлынувших на него при этом мыслей.
Признаки надвигавшейся бури не обманули предчувствий Минны. Не успел Мордонт пробыть в дороге и трех часов, как ветер, хотя утром в воздухе стояла мертвая тишь, начал вздыхать и стонать, словно заранее оплакивая те разрушения, которые совершит, когда придет в неистовство, подобно безумцу, охваченному мрачной тоской перед наступлением буйного припадка. Затем, постепенно усиливаясь, ветер завыл, заревел и забушевал со всей яростью северного шторма. К нему присоединился ливень вперемешку с градом и принялся с неумолимой яростью хлестать окружавшие путника холмы и скалы, отвлекая его, несмотря на крайние его усилия, от поисков правильного пути, что было особенно затруднительным в местности, лишенной не только дорог, но даже едва намеченных троп, которых мог бы придерживаться путник. К тому же вся пустошь была пересечена ручьями, большими лужами, озерами и лагунами. Все эти воды были теперь взбиты в клубящуюся пену, большая часть которой, подхваченная вихрем, уносилась далеко от своего водоема. Соленый привкус влаги, бьющей в лицо Мордонту, скоро показал ему, что к пене внутренних озер и потоков примешивались брызги далекого океана, приведенного в неистовство бурей.
