Когда я закончила омовение, оделась и вышла, Ашит сидела за столом. Она указала мне на миску, ждавшую моего появления, и я, кивнув, направилась к своему месту. Уже усевшись, я перевела взгляд на Танияра и спросила:
– Кто он такой? Откуда? Что с ним произошло?
– Твои мысли о другом мужчине, – заметила шаманка. – Я вижу.
– Да, – кивнула я, не став спорить. – Я вспомнила его. Кем бы он ни был, я хорошо его знала. Чувствую.
– Всему свое время, – философски ответила Ашит и снова указала взглядом на миску: – Ешь.
Мы завтракали в молчании. Я еще какое-то время думала о темноволосом мужчине, но так толком ни до чего и не додумалась. И все-таки это было первое воспоминание, которое пришло не во сне. Это давало надежду, что теперь видения из прошлого станут посещать меня чаще. Было бы неплохо. Жить с белой пеленой в голове, мне не нравилось.
Я вдруг усмехнулась невольной аналогии. Это словно и вправду ночная метель промчалась в моем сознании, скрыв следы прошлого.
– Танияр – брат каана Архама, – вдруг заговорила Ашит. Я посмотрела на нее, разом забыв о своих размышлениях. По рассказам шаманки я уже знала, что кааном называют главу общины. – Таган Архама – Зеленые земли, – продолжала рассказывать мне мать. – Хорошие земли, многие смотрят на них с жадностью. Летом там богатые пастбища. Танияр – первый помощник своему брату и его лучший воин.
– Приближенный правителя, правая рука, – машинально отметила я и бросила взгляд на раненого. – Когда он проснется?
– Когда завоет ветер, – ответила Ашит, наблюдавшая за мной. – Ты любишь силу, Ашити.
– Сила привлекает, – я пожала плечами. – Но меня привлекает не сила в руках, а вот здесь, – я постучала кончиком пальца по виску. – Вот, что завораживает по-настоящему – ум.
– Ум и сила – это могущество, – улыбнулась шаманка. – Натопи побольше снега, Танияру нужно будет помыться.
– Хорошо, мама, – кивнула я и встала из-за стола.
День промчался незаметно, но не хозяйственные заботы украли у меня часы жизни, истаявшие вместе с дневным светом. Время пожрало мое сознание, теперь стремившееся вернуть утраченное воспоминание, связанное с черноволосым мужчиной. Он был таким же мостиком в прошлое, как и девушка, ждавшая меня… когда? Быть может, перед его появлением? Что за праздник царил в том доме, на дорожке перед которым мы встретились с властным незнакомцем? Это ведь мог быть тот же самый день. И дом тоже мог быть моим.
– Кто я? – спросила я у огня, когда наступил вечер.
Я сидела перед очагом и смотрела в его жаркую сердцевину, страдая от досады и раздражения. От бесконечных размышлений у меня разболелась голова, что не добавило мне доброго расположения духа. Я мучительно покривилась, потерла виски и вздрогнула, когда передо мной появилась старческая рука, державшая глиняный стакан.
– Выпей, – велела шаманка. – И не мучай себя. Наберись терпения и просто живи.
Ничего не ответив, я забрала у Ашит стакан, выпила его и, прикрыв глаза, откинулась на спинку стула. Живи… Наверное, так и вправду лучше. Почему я вцепилась в прошлое? Потому что оно – это я, и потому что однажды я могу вернуться… Куда? Это интересный вопрос. Как я попала в пещеру, да еще в одной рубашке? Меня привезли туда, раздели и оставили умирать от холода и зубов зверя, рычавшего во мраке? Тогда я должна была совершить нечто страшное, если мне уготовили столь жуткую смерть. Я – убийца?
Внутренний протест подсказал, что это не так. Хотя… Это я могу расценивать некий поступок, не как убийство, а к примеру – воздаяние. Я кому-то мстила, или мстили мне?
– Прекрати, – послышался голос Ашит.
Бросив на нее сердитый взгляд, я протяжно вздохнула и снова посмотрела в огонь. Он, как и прежде, не принес новых ответов на вопросы, которые множились так быстро, что я не успевала даже обдумать некоторые из них. Единственное, что я сейчас могла сказать о себе, что моя семья не из бедных, и что черноволосый мужчина – значимая фигура в том месте, где я жила еще не так давно. Я явно образована. А еще я не девица, в этом я была уверена. Но пока на этом мои выводы заканчивались.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
За стенами дома пробудился ветер. Его вой стал мне так же привычен, как треск поленьев в очаге, как плеск воды и звук чужого дыхания. И даже как мое имя, хоть его я получила позже, чем впервые услышала завывание метели.
– Ашити…
Я повернула голову и увидела, что раненый лежит, глядя в потолок широко распахнутыми глазами. Но позвал ли он меня, или просто мое имя сорвалось с его языка в момент возвращение в белоснежную реальность – я не могла бы сказать точно. Наверное, не сказал бы и сам Танияр. Он еще какое-то время не двигался, осознавая, где оказался, а после сел и повернул голову в мою сторону.
И вдруг я снова оказалась на ухоженной дорожке, только тот, кто глядел на меня сейчас, имел светлые волосы, и глаза его были не голубыми, а синими. Того насыщенного глубоко цвета, какой бывает у вечернего неба, когда небосвод темнеет в преддверии заката. И взгляд был пронзительным настолько, что казалось – он проникает под кожу, в самую душу. Завораживающие глаза…
Судорожно вздохнув, я все-таки чуть склонила голову и учтиво произнесла:
– С возвращением, Танияр. Создатель рад, что Его сын не отправился в Белую долину.
Он не ответил. В молчании продолжал сидеть и рассматривать меня. Я повела плечами, пытаясь сбросить оковы изучающего взгляда.
– Ашити, – позвала меня шаманка. – Подойди.
И мужчина, наконец, повернул голову к ней, отпустив меня из капкана. Он приложил ладонь к груди и склонил голову.
– Благодарю, Вещая.
– Благодари Отца, – ответила шаманка. – На всё его милость и воля. Ашити.
– Я здесь, мама, – произнесла я, уже стоя напротив нее.
– Помоги.
Она наклонилась, взяла Танияра за руку, я хотела сделать то же самое с другой стороны, но он отодвинулся и отрицательно покачал головой.
– Я могу подняться сам.
– Ты еще слаб, Танияр, – возразила Ашит.
– Я встану сам, – твердо произнес мужчина и поднялся на ноги.
Теперь я могла оценить его рост в полной мере, и он был не маленьким. Черноволосый из моего воспоминания был едва выше плеча нашего раненого. Я бы не назвала Танияра мощным, но тело его было мускулистым. Глядя на него, можно было смело сказать, что мой новый знакомец обладает немалой физической силой, и у него нет времени проводить дни свои в лености и насыщении утробы.
Мой взгляд ощупал широкую мужскую грудь, опустился на плоский живот, затем на узкие бедра, и… я отвернулась, потому что Танияр был полностью обнажен. Той ночью, когда снимала с него одежду, я не обратила внимания на то, что представало моему взору, а сейчас ощутила, как к щекам прилила краска смущения. Но почувствовала стеснение, похоже, только я. Ашит была к мужской наготе равнодушна, ей на такое приходилось смотреть после многих исцеляющих ритуалов, а Танияру на то, что он стоит перед нами без одежды, кажется, было попросту плевать. А может, ему вообще было не до этого, потому что раненый оказался слишком самоуверен. Он был пока действительно слаб и поплатился за отказ от помощи, почти сразу пошатнувшись.
– Упрямый килим, – буркнула Ашит.
Шаманка подставила Танияру плечо и повела в сторону лихура. Меня она не звала, наверное, пожалев. Однако я нагнала их и подставила второе плечо раненому, но он на мое желание помочь внимания не обратил, однако и гнать меня никто не стал. Я шла рядом с Танияром и не слышала ни хриплого натужного дыхания моей матери, ни кряхтения, ни ворчания на тяжесть мужского тела. Кажется, она вовсе не замечала его веса, словно не была древней старухой. И от этого я еще больше ощущала свою уязвимость и зависимость. Это… раздражало.
Ашит сдвинула кожаную занавесь и ввела Танияра в умывальню. А я остановилась, не понимая, зачем иду за шаманкой и ее пациентом, они справлялись без моей помощи. Внутренний протест от осознания собственной никчемности в эту минуту был столь яростным, что ударила кулаком по деревянной стене…
