Белава, слушая пасынка, вдруг заметила беспокойный взгляд брата и спохватилась:
– Да я тебя заговорила совсем. Садись с нами вечерять, а то ребятки мои на игрища спешат. И ты, поди, соскучился по родным гуляньям? Сколько лет-то тебя дома не было, дай вспомню. – Женщина задумалась, подсчитывая. – Лет пять прошло точно с тех пор, как отец благословил тебя на дальнюю дорогу. Ты с женой приехал или как?
– Холост я еще. Купцам семьей обзаводиться нельзя, пока они крепко на ноги не встанут. Вот избу на посаде в Киеве возведу, тогда о жене и подумаю. А приехал я с другом Жихарем. Он уже здесь зазнобу себе нашел, и, боюсь, до утра я его не увижу.
Пока старшая сестра и гость развлекали друг друга разговором, Дар и Ярина, быстро похлебав уху, собрались на игрища. Юноша переоделся в чистую рубаху из отбеленного полотна. Ярина надела поневу[23], распустила волосы, вплела в них височные кольца из проволоки, загнутой по-северянски в плоскую спираль. Завершал ее праздничный наряд берестяной венец на голове.
– Ну, мы пошли! – весело крикнула Ярина и, смеясь, ухватила Дара за руку.
– Идите, – кивнула Белава с тайной грустью: беззаботная юность.
Дар и Ярина, не заметив перемены настроения сестры, устремились к лесной поляне, откуда раздавались купальские напевы и веселый хохот.
Белава задумалась. В ночь на Купалу создаются семьи. Вполне возможно, что Ярина не явится домой, а утром вместо нее придет какой-нибудь молодец и предложит Дару вено за сестру. Белава вовсе не против ее замужества, но женская доля переменчива, и счастливая юность порой резко переходит в страдания. Как уберечь сестренку от невзгод, отравляющих женщине жизнь, от злой свекрови и равнодушия мужа?
Воцарившееся молчание парализовало и Веселина. Он не мог отвести глаз от белого лица женщины, едва различимого в надвигающейся тьме. Лицо притягивало и манило, завораживая гостя.
Из-за Белавы погнала Веселина из отчего дома дорога. В первый же день, как он ее увидел, еще в ее родительском доме, куда отец взял сынов смотреть невесту, она поразила его глубокими печальными глазами, гордой осанкой и презрительным «нет», сказанным в лицо жениху. Увидев ее потом в лесу, покорную, но с блеском ненависти в глазах, он потерял покой навсегда. Огромные очи преследовали его даже во снах. Сколько раз он втайне желал обнять мачеху, приласкать ее и целовать. Целовать до изнеможения, до умопомрачения…
Веселин не выдержал тогда, сорвался с родных мест, скрылся, думая в далеких землях развеять тоску-печаль. Лета действительно стерли из памяти лицо, походку, мелодичный голос женщины, но взгляд зеленых глаз сопровождал его всюду неотступно, днем в видениях и ночью во снах, где бы он ни был.
Стоило ему вновь увидеть Белаву, неутоленная жажда обладания возродилась с прежней силой, будто и не было пяти прожитых вдали от нее лет. Веселин сидел, не смея пошевелиться, чувствуя желание, захлестнувшее все его тело.
За время разлуки Белава еще больше похорошела. Светлые густые брови и ресницы не казались простоватыми на ее позолоченном солнцем лице. Алые губы манили коснуться их, а тонкие руки, смиренно лежащие на коленях, дополняли облик мягкой женщины, придавая ему нежное очарование и какую-то трогательную беззащитность. Повойник[24] плотно прилегал к голове, скрывая волосы, но Веселин не забыл рассыпанный шелк цвета липового меда, окружавший женщину в лесу на поляне, защищавший ее от нахальных глаз его братьев.
Веселин почувствовал непреодолимое желание снять повойник и запустить пальцы в мягкую шелковистость льняных прядей.
«Почему она имеет надо мной такую власть? Может, она и впрямь ведьма, как люди говорят? Нет дыма без огня. Заколдовала меня, и нет мне теперь покоя ни подле, ни вдали от нее», – подумал Веселин и невольно поежился от внезапно повеявшей из темной чащи прохлады, остудившей его пыл.
Белава очнулась от дум, встала.
– Ну вот, Веселин, пора и нам расходиться. Я сейчас за травами пойду. Есть растения, которые только в ночь Купалы собирать надо, и нам, целительницам, это время упускать никак нельзя.
Веселина обрадовало, что мачеха нашла повод для прощания, – сам бы он так и сидел здесь, пригвожденный к земле ее взглядом. Он поспешно вскочил на ноги и, прощаясь, прикоснулся к ее руке. Оба ощутили обжигающие искры, стремительно пробежавшие по телу.
Белава отдернула руку: что за наваждение?
Веселин вдруг понял: если он сейчас уйдет, то уже никогда не избавится от желания обладать этой женщиной. Он заглянул в ее лицо, слегка затененное вечерней густой завесой, и снова неудержимое влечение, прямо-таки колдовское притяжение, охватило его.
«Да не ведьма она вовсе, – постарался успокоить он себя, – а обыкновенная женщина. Только взгляд ее жжет и привораживает. Чего я боюсь? Мало у меня женщин было? Стоит мне утолить свое желание, я позабуду ее раз и навсегда».
– Не спеши, Белава.
Веселин понял: если он сейчас не возьмет все в свои руки, то испугается и откажется от безумной затеи, а другого случая уже не будет. Мужчина вдохнул в себя воздух и выпалил, страшась получить отказ:
– Ночь длинная, Белава. Пойдем лучше к купальским кострам, попрыгаем, судьбу испытаем.
– Чего это ты удумал? – смутилась женщина. – Куда мне судьбу пытать? То забава юных. Поищи себе напарницу помоложе среди девиц на поляне, а мне недосуг с тобой прохлаждаться.
Сказала, а у самой так сердечко и затрепетало в предвкушении чего-то неизведанного, чудесного. Веселин, не отвечая, крепко схватил ее за руку и потянул к мелькающим вдали огням.
Белава, вопреки себе, подчинилась, словно какая-то неведомая сила подхватила и понесла ее к кострам, будто ночную бабочку – к светлому теплу.
«Старики и те ходят на купальские игрища, – оправдывалась она перед собой. – Почему бы и мне не повеселиться? А травы после купания соберу, ничего – не завянут, подождут!»
На поляне было людно. Собралась не только молодежь, но и более зрелые по возрасту сельчане со всей округи. Говор, смех, крики, песни, переплетаясь, создавали невообразимый шум, приводящий всех присутствующих в праздничное возбуждение.
Посередине поляны стояла большая уродливая соломенно-тряпичная кукла Купала с плоским пустым лицом – никто не додумался нарисовать ей нос, рот и глаза. Купале уготована зловещая судьба: ночью ее утопят в Пселе и снимут тем самым запрет на купание.
На краю пригорка несколько парней, смеясь и шутя, привязывали к деревянному колесу, изображавшему солнце, обрезки лоскутьев и пучки сена-соломы. Рядом трое юношей с зажженными факелами в руках стояли наготове – дожидались сигнала, чтобы поджечь колесо и пустить его с пригорка вниз. Так и солнце после Купалы нисходит с высшей отметки на небосводе и катится вниз до самой зимы.
