Время было весеннее, пеги чудили. Алиса наивно сунулась убирать денник Фикуса, забыв вывести его и привязать. Тот впустил ее, но сразу коварно повернулся, и Алиса оказалась запертой. Это был любимый трюк Фикуса. Вот и сейчас он стал, незаметно переступая, наваливаться на Алису и притирать ее к стене. Поняв, что она в ловушке, Алиса закричала на Фикуса, но с равным успехом можно было орать на каменных коней Большого театра.
Через некоторое время, устав от звуков, Фикус повернул к ней морду и мокрыми ноздрями ткнулся ей в лоб. Не ожидавшая этого Алиса ответила одиночным воплем:
– А-а! Это животное хочет выпить мой мозг!
Ул поспешил на помощь, но Алису от Фикуса спас все-таки не он, а Фреда. Войдя в денник, она положила легкую злую руку Фикусу на холку и негромко спросила:
– Ну! Кого тут на колбасу?
Фикус сразу присмирел и с самым невинным видом отодвинулся от Алисы. Едва ли он понимал, что такое «колбаса», но голоса Фреды страшились все пеги ШНыра. Он походил на дисковую пилу. В нем ощущалась такая сила, что не верилось, что он принадлежит худенькой девушке с костистыми запястьями, огромным лбом и цветочной шеей, которую можно обхватить двумя пальцами.
Освобожденная Алиса выскользнула из денника:
– Он меня опять обхитрил! Он всегда отодвигается, приглашает, а потом…
– А меня вот нет! – Фреде было обидно, что ее никто никуда не приглашает. Даже глупый толстый мерин. Однажды ночью Рина увидела, как Фреда тайком читает книжку, и подглядела название: «Учебник стерв. Как отшивать парней». От хохота она едва не рухнула с кровати и потом долго была вынуждена притворяться, что смеялась во сне.
Ну Фреда – это Фреда. У нее куча пунктиков. Например, делает все возможное, чтобы показаться страшнее, чем она есть. Вещи надевает, которые ей не идут. Сообщает всем, что у нее кривые ноги, демонстрирует дырки в зубах. Хотя если подойти критично, то и ноги у нее не такие уж кривые, и зубы вполне себе ничего.
Ул снял с колышка ведро, придирчиво оглядел его на предмет чистоты и куда-то пошел.
– Ул! Зайди сюда! – крикнула ему Яра.
Стукаясь коленями о пустое ведро, Ул шагнул в денник к Гульденку. Яра обхватила Гульденка за шею и, покачиваясь с ним вместе, как-то странно смотрела на Ула.
– Ну чего? Я овса хотел Азе свистнуть побольше, пока Кузепы нет! – сказал Ул.
– Потом принесешь.
– Аза сейчас хочет.
– Подождет твоя Аза. Нас теперь трое!
– Ясно, что трое! У меня все в порядке с арихметическим прибавлянием! – Ул наклонился и подул Гульденку в нос.
Яра перестала раскачиваться.
– Ул, ты себя хорошо чувствуешь? Ты слышал, что я только что сказала? – вкрадчиво спросила она.
– Что нас трое! А когда притащится моя голодная Аза, будет четверо! А если притащится еще кто-нибудь, то будет… Эй, ты чего делаешь?
И лишь когда Яра нахлобучила ему на голову ведро и ударила по нему кулаком, Ул все понял. Пустые ведра обладают эффектом рупора. Ул подхватил Яру на руки и начал ее кружить:
– Ребенок, да? Ребенок!!! Ура!
– Что ты делаешь? Отпусти меня! Осторожно!
Гульденок мордой ткнул Ула под колени. Ул опрокинулся, даже в падении ухитрившись поставить Яру на ноги. Гульденок наступил ему копытом на спину и, пользуясь моментом, добрался до его карманов с сухарями. Подняться Улу удалось не сразу. Хорошо откормленный Гульденок был далеко не эльф, хотя обожавшая его Яра и утверждала обратное.
Когда Ул встал, его поразило, что лицо у Яры было сердитым. Даже злым.
– Чего ты? Это же отлично! – удивленно спросил он.
Яра укусила себя за согнутый указательный палец. Тревожный сигнал для тех, кто ее знал.
– Надо поговорить! Пошли на наше место! Только не на электричке.
– Телепортируем? А обратно, получается, пешком?
– Ни за что. Одолжим у кого-нибудь нерпи.
Ул секунду подумал и кивнул.
– Кирилл! Ганич! У вас нерпи с собой? – позвал он.
Наученный отжиманиями, Кирюша дал свою нерпь сразу, а Ганич заупрямился. Стал бубнить, что нерпь отдавать не положено и он, как честный шныр, поставит в известность Кавалерию.
– Заодно, как честный шныр, поставь ее в известность, что кто-то крысит со склада шоколадные тортики и жрет их по ночам. Не удивлюсь, если скоро ему устроят темную в раздевалке, – сказал Ул.
– Чушь какая! Я тут при чем?
– Так передашь?
Ганич торопливо расшнуровал нерпь и сунул ее Улу:
– На! Подавись!
– А вот давиться я не буду! Мне не нравится, когда на меня рычат! – сказал Ул. – Ты забыл пообещать, что, пока мы будем в Москве, ты прочистишь шланг автопоилки. Его, между прочим, забило. Лед там где-то застрял.
Побежденный Ганич кивнул, с ненавистью косясь на скалящегося Кирюшу, который притворялся, будто очень занят уборкой и ничего не слышит.
– Умница! И только попробуй отыграться на ком-то из пегов! Я такие вещи моментом просекаю! – предупредил Ул, зубами затягивая шнурки его нерпи.
Через минуту Ул и Яра были уже в Москве. От проспекта Мира в сторону Сокольников тянулся очень длинный автомобильный мост, под которым проходило неисчислимое множество железнодорожных путей. Нигде больше в Москве не встречалось столько рельсов в одном месте. Ул с Ярой любили стоять на мосту и, облокотившись о перила, смотреть вниз. Там ходили люди в оранжевых жилетах. Звякали сцепки. Постукивали по колесам проверяющие молоточки. Деловитыми жуками ползли маневренные тепловозики.
Здесь всегда был особый железнодорожный запах, поскольку внизу отстаивалось множество пассажирских составов. Проводники мерзли и непрерывно топились углем. Над сотнями вагонов поднимались и разрывались ветром черные дымки. Пахло надеждами, переменами и дальними странствиями.
Ул смотрел вниз с моста, и с его лица не сходила глупая счастливая улыбка, ужасно раздражавшая Яру. Она даже глаза закрыла, чтобы не видеть его широкой физиономии. Ей хотелось укусить Ула.
Ул ничего не понимал. Он был как большой растерянный пес, который не может объяснить, почему его хозяйка плачет, хотя ее никто не убивает и в холодильнике есть колбаса.
– Ну чего ты? – спросил он и попытался потереться носом о ее нос.
Яра отодвинулась на полшага. Ул не почувствовал, что надо остановиться, и протянул руку, собираясь коснуться ее щеки. Яра не выдержала. Ее ненависть к этому типу, перевернувшему всю ее жизнь, достигла пика. Она схватила его за руку и вцепилась в нее зубами. Она грызла его кожу, дергая головой из стороны в сторону, чтобы ему было больнее, а Ул, успокаивая ее, гладил ее волосы. Внезапно поняв, что он не бьет ее, не защищается, а именно жалостливо гладит, Яра изумленно отпрянула. Злость ушла, уступив место беспомощности. Яра тихо всхлипнула.
– Успокоилась, чудо былиин? А у тебя неправильный прикус. Ты знала? – сказал Ул, разглядывая красные пятна на своей руке.
– Дурак!
– Дурак – плохое слово. Если подростки услышат, то будут повторять, потому что сами они, конечно, его не знают! – заметил Ул с укором.
Яра устало выдохнула.
– Все! Бесполезно продолжать! Я поняла! Ты будешь гнуть свою клоунскую линию! Только смотри, как бы она совсем не погнулась, – пригрозила она и отвернулась, неосторожно подставляя ему свой затылок.
Ул воспользовался этим и потерся носом о ее волосы. Учитывая, что он не был романтиком, в волосах своей возлюбленной он не унюхал ни свежескошенного сена, ни печеного хлеба, ни одуряющего счастья. Они пахли пегасней с примесью недавно погостившего здесь шампуня.
– Ты ничего не понимаешь! – повторила Яра.
– Чего не понимаю?.. Ребенок – это здорово! Сидит где-то там эдакая мелочь и злится, что пока не может смотреть на поезда.
Яра представила, как ее ребенок хочет смотреть на поезда, и усмехнулась. Ободренный этим, Ул почувствовал, что нужно добавить еще что-то такое правильное, расставляющее точки над «i», и сказал, что любит Яру и не бросит ее.
А вот это уже была ошибка. Когда человек находится в нервном состоянии, не следует говорить ему, чего ты не будешь делать. Его воображение моментально отпилит «не» от любого глагола, какой бы ты ни произнес, и мысли приобретут опасное направление.
Яра повернула к Улу озабоченное, очень недоброе лицо.
– А ребенка? – спросила она.
– В смысле?
– Не бросишь ли ты ребенка?
К ногам Ула ветер подкатил пластиковую пробку от бутылки. Ул столкнул ее с моста и смотрел, как она падает.
– Ну знаешь… я как-то что-то не ловлю… – сказал он.
– Нет, я не о том! – торопясь, сказала Яра. – Знаю, что не бросишь! Но что будет, когда он родится?
Ул не слишком представлял, что делают с детьми, поэтому предпочел отшутиться:
– Ну как? Наденем памперс, поселим в какой-нибудь коробке и будем учить алфавиту.
Яра мотнула головой:
– Ничего ты не понимаешь! Какая коробка?
– Ну кровать! – уступил Ул.
– Да при чем тут это? Сможет ли ребенок остаться в ШНыре? А я?
