Косаговский оказался стареющим осанистым мужчиной с седыми усами и редеющими, седыми же волосами, с Владимиром 2 степени на вицмундире. Он сочувственно посмотрел на начальника летучего отряда:
– Эк он тебя, Петр Осипович! С Тунгусом перепутал?
От окна послышался смешок. Алексей полуобернулся и увидел еще одного, не менее осанистого человека лет пятидесяти, с огромными бакенбардами и с умными карими глазами на бледном лице. Он вытянулся в «полный фрунт»:
– Ваше превосходительство Иван Дмитриевич! Имею лестное поручение от своего начальника, статского советника Благово, передать вам уверения в его безусловном уважении!
Путилин (а это был он), поняв, что узнан, польщенно улыбнулся и сказал мягким голосом, с заметным малоросским акцентом:
– Спасибо, холубчик, передайте и вы мои наилучшие пожелания Павлу Афанасьевичу. Учитель у вас хороший.
Мукосеев поздоровался с обоими сановниками за руку и уселся на стул слева от косаговского стола; Лыков остался стоять посреди кабинета.
– Что скажешь, Петр Осипович? – осведомился директор департамента.
– Выдающихся способностей, Павел Павлович. Мои ребята его не взяли.
– Все вчетвером?
– Ну, в сшибке, да с использованием специальных средств, конечно, завалили бы, но без них не получилось. Меня он тоже прошел.
– Но не сразу, – сказал Косаговский, разглядывая лыковские синяки.
– Не сразу, но прошел. В боевом отношении господин Лыков уже сейчас меня превосходит...
Косаговский удивленно вскинул седую голову, но начальник отряда нетерпеливо махнул рукой:
– ...Вполне превосходит, а в оперативном – догонит через год. Словом, мои аттестации самые высокие. Для задач, о которых вы ему сейчас расскажете, он подходит как никто другой. Надо брать обеими руками.
– Так, понятно... Алексей Николаевич, желаете ли вы продолжить вашу службу непосредственно при министерстве, в составе летучего отряда силового задержания? Полуторное жалованье, казенная квартира в столице, есть и еще льготы. Обязанности ответственные и рискованные, как раз по вашему характеру.
– Вынужден отказаться, ваше превосходительство. Мое желание – остаться в Нижнем Новгороде и служить под началом Павла Афанасьевича Благово.
Трое чиновников переглянулись. Косаговский холодно осведомился:
– Вы знаете, сколько достойных полицейских чинов мечтает получить то предложение, от которого вы отказываетесь? Поясните ваше решение.
– Я хочу стать настоящим сыскным специалистом, к чему имею сильное стремление и в чем вижу, если угодно, свое предназначение. Лучшего учителя в месте моей настоящей службы, чем Павел Афанасьевич, мне не найти; уезжать из города, где родился и вырос, я не предполагаю. А в отряде мне некуда расти и невозможно развивать именно сыскные навыки... Прошу ваше превосходительство с пониманием отнестись к моим словам.
Косаговский покосился на Путилина, тот кивнул головой. Директор нажал кнопку звонка на столе, тут же вошел секретарь.
– Меня нет ни для кого, – со значением указал тайный советник.
Секретарь поклонился и вышел так же молча, как и вошел.
Косаговский кивнул на стул:
– Садитесь, Алексей Николаевич, у нас будет длинный разговор.
Лыков почтительно сел. Путилин от окна и Мукосеев от стола придвинулись к нему, будто окружали с флангов. Директор департамента поднял глаза на Алексея, и тот увидел перед собой пожилого, усталого и очень угнетенного чем-то человека.
– Государь в опасности.
Лыков выпрямил спину, кулаки его самопроизвольно сжались, он слушал с напряженным вниманием.
– Двадцать шестого августа прошлого года Исполнительный комитет террористической партии «Народная воля» вынес Его Величеству смертный приговор. С тех пор на него идет настоящая охота. Прочие, ранее бывшие покушения – Каракозова, Соловьева – были делом одиночек, теперь за это взялась целая организация. И организация могущественная, которая постоянно переигрывает службы, отвечающие за безопасность государя. Пока его спасает Божье провидение, но это не может длиться вечно. Беда уже стоит на пороге!
Косаговский опустил голову, борясь с волнением, помолчал, потом продолжил уже более спокойно:
– Осенью семьдесят девятого Исполнительный комитет послал сразу три группы на подрыв царского поезда при его возвращении из Крыма. Первая группа совершила подкоп под Александровском Лозово-Севастопольской железной дороги, заложила туда мину, и только неправильное соединение неопытным террористом электродов помогло избежать трагедии.
Вторая группа провела своего агента путевым обходчиком на Юго-Западную дорогу и также сделала подкоп на одиннадцатой версте от Одессы. Поезд с государем проследовал по другой дороге...
Третья группа подготовила взрыв под самой Москвой, и он-то и удался 19 ноября. Но опять вмешалось провидение: террористы почему-то пропустили первый состав, в котором находился император, и подорвали второй, везший придворную прислугу.
Не сумев убить помазанника на пути в столицу, эти выродки русского народа решили взорвать его в собственном доме. И снова это им почти удалось! Террорист проник в самый Зимний дворец, устроившись туда на работу краснодеревщиком, натаскал спокойно, мимо всей охраны, почти три пуда динамиту и 5 февраля этого года произвел взрыв. Чудовищность замысла поражает: планировалось взорвать царскую столовую в тот момент, когда в ней по случаю приезда князя Баттенбергского, брата императрицы, должно было собраться все августейшее семейство. Включая маленьких детей цесаревича... Злодей без колебаний готов был погубить весь царствующий дом, в том числе и невинных детей!
Взрыв случился несколько ранее, чем император вошел в столовую, и к тому же был недостаточно силен, но под помещением столовой погибли 8 и были покалечены 45 чинов караула Финляндского полка. Бомбист спокойно отправил на тот свет много случайных людей, и после этого находятся безумцы, одобряющие его «героизм» и заявляющие, что история его возвысит!
Как всегда, жандармы и Третье отделение снова упустили злоумышленника; это стало у них уже правилом.
Косаговский перевел дух, посмотрел на Путилина с Мукосеевым и продолжил:
– Мы, здесь сидящие, убеждены, что дворцовая охрана, личный Его Величества конвой и Третье отделение с подчиненным ему корпусом жандармов не справляются со своими обязанностями. Они погубят государя, рано или поздно. И какая мука – сидеть и наблюдать за этим, не в силах что-либо изменить! Мы, полиция исполнительная, ежедневно несущая тяжелую неблагодарную службу по охране порядка и борьбе с уголовным элементом, сделали бы это лучше. Нагни люди, такие, как вы, рискуя жизнью, защищают здоровье и имущество подданных всех сословий, пресекают грабежи, арестовывают самых неуловимых и опасных злодеев. Но... нас не привлекают к охране государя.
– Почему?
Директор департамента еще более понизил голос:
– Потому, что наш министр... он... он...
Косаговский запнулся. Ему помог Путилин:
– Мздоимец он, вот кто.
– Мздоимец? – поразился Лыков. – Министр внутренних дел берет взятки?
В кабинете повисла тягостная тишина. Алексей был ошарашен услышанным. Каргер, не имеющий других доходов и живущий только на жалованье, как ребенок, радовался полученной от государя ренте. А уж его-то богатое ярмарочное купечество как только не пыталось развратить! Полицмейстер честен, но его министр – нет...
Красный как рак, тайный советник продолжил:
– Лев Саввич Маков своей деятельностью дискредитирует министерство, важнейшее в системе государственного управления. Слухи о его прегрешениях дошли до государя; репутация всего нашего ведомства подмочена. Поэтому сейчас, когда мы могли бы защитить императора, нагла помощь им отвергается. Конечно, во всем мире имеет место противоборство полиции и секретных служб. Есть оно и у нас. Эта дворцовая полиция на пару с Третьим отделением – хреновые охранники, со всей их напускной таинственностью, безотчетно расходуемыми огромными суммами, апломбом и тщетно скрываемым дилетантизмом. Мы – лучшая служба империи. Летучий отряд Мукосеева постоянно выпрашивается у меня различными ведомствами для особо опасных дел: начальником корпуса жандармов – для ареста бомбистов, экспедицией государственных бумаг – для сопровождения денежных поездов, наместником на Кавказе – в целях поимки наиболее ловких абреков. Иностранцы тайно от своего общественного мнения частенько прибегают к нашей помощи… Но к охране собственного государя выдающиеся силы отряда не допускаются!
– Прошу прощенья, ваше превосходительство, – воспользовался очередной паузой Лыков. – Я не знал только что изложенных вами обстоятельств. Ради защиты жизни Его Величества я, безусловно, отброшу все свои личные интересы и планы, и вы можете располагать мною так, как того потребуют интересы дела. Но чем я могу быть полезен сейчас, когда нас не зовут?
