как громом пораженная.
Больше всего возмутил ее не сам факт супружеской измены. И даже не то, что ее муж, обычно предпочитавший заниматься этим в темноте и под одеялом, а из всех известных позиций практиковавший только самую традиционную, развлекается с Елизаветой при свете дня и в такой невероятной цирковой позе. И даже не те возмутительные звуки, которые он при этом издает.
Больше всего ее возмутил вид любимых мягких тапочек, тапочек с трогательными висячими ушами и выразительными собачьими глазами, небрежно брошенных возле кровати. У этих тапочек был такой невинный, такой растерянный и оскорбленный вид, что Людмила Ивановна окончательно лишилась дара речи. Заниматься такими безобразиями при этих тапочках казалось ей таким же возмутительным, как… как делать это при детях.
– Козел! – завопила Людмила, когда прошло первое оцепенение и она смогла двигаться и говорить. – Я тебя кормлю, пою и воспитываю, а ты приводишь в дом девок! Мало того что ты кувыркаешься с ними в нашей супружеской постели, так они еще надевают мои тапочки! Мои любимые тапочки!
– Ка… какие тапочки? – пробормотал Сергей Петрович, с трудом выкарабкавшись из объятий Елизаветы и безуспешно пытаясь натянуть на себя одеяло. – Причем здесь тапочки? Людмила, ты все неправильно поняла… и почему ты говоришь о ней во множественном числе? Елизавета… она зашла, чтобы объяснить нам порядок перерасчета платы за механическое обслуживание дома…
– За техническое обслуживание, – басом поправила Елизавета, приняв горизонтальное положение и натянув одеяло до подбородка. – Эта плата рассчитывается исходя из специального норматива…
– У нее, наверно, сороковой размер ноги! Она наверняка разорвала мои тапочки! – вопила Людмила, оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого.
– Всего только тридцать восьмой! – возмущенно отозвалась Елизавета, выпустив конец одеяла, которое тут же перетянул на себя Сергей. – Нужны мне ее тапочки!
– Причем здесь какие-то тапочки? – недоуменно воскликнул неверный муж. – Я не понимаю… и потом, ты же знаешь, я вовсе не иждивенец! Я сам работаю… у меня собственный бизнес!
– Да я только и делаю, что выплачиваю твои долги! Этот твой бизнес у меня уже вот где! Лучше бы ты дома сидел и хозяйством занимался! – взвизгнула Людмила. Наконец на глаза ей попалась дорогая немецкая ваза, она схватила ее и с размаху швырнула на пол. Паркет покрылся мелкими осколками цветного фарфора, как земля в саду покрывается цветочными лепестками.
– Я, пожалуй, пойду, – пробасила Елизавета, осторожно выбираясь из кровати и собирая с полу свою разбросанную одежду. – Я, кажется, не вовремя… вы тут разговаривайте, а мне еще в семнадцатую квартиру нужно зайти… по поводу перерасчета…
Она попыталась всунуть ноги в сиротливо валяющиеся тапочки, но Людмила коршуном бросилась на нее, вцепилась в волосы и принялась таскать по комнате, приговаривая:
– Вот тебе техническое обслуживание дома! Вот тебе расчет по нормативу! Вот тебе камасутра! Вот тебе чужие тапочки!
Работа в жилконторе закаляет морально и физически, поэтому Елизавета довольно быстро сумела вырваться из рук Людмилы Ивановны и с боем пробилась к выходу из квартиры. Правда, одеваться ей пришлось на лестничной площадке под восхищенным взглядом бабушки Никифоровой, которая припала к глазку соседней двери. Так что через несколько часов событие стало известно всей общественности дома и даже целого микрорайона.
Для Людмилы Ивановны происшествие имело следующие серьезные последствия.
Во-первых, ей приходилось проскальзывать домой и из дома тайком, как агенту иностранной разведки, поскольку все окрестные кумушки провожали ее пристальными взглядами и шушукались за спиной. Во-вторых, ей пришлось выбросить любимые тапочки с трогательными ушами, потому что надеть их после случившегося она больше не могла. И, в-третьих, она решила не праздновать день рождения проштрафившегося мужа и не делать ему ценных подарков.
Собственно говоря, только это последнее Людмила Ивановна и сообщила капитану Несгибайло, здраво рассудив, что ее семейные неурядицы совершенно не касаются сотрудника загадочного седьмого отдела.
– Значит, часы остались у вас, – констатировал настойчивый капитан.
– Нет… – протянула Людмила Ивановна. – А вообще, почему вас так интересуют эти часы?
– Потому что они краденые! – строго проговорил капитан и отогнул верхнюю часть журнального листа, которая до этого не была видна Людмиле.
– Перечень экспонатов, похищенных из музея ювелирного искусства, – прочитала она набранный крупным шрифтом текст.
– Вы же знаете, какое внимание сейчас уделяется музейным кражам, – проговорил Несгибайло, перегнувшись через стол. – Извиняюсь, тут никакие связи не помогут!
– Ой! – воскликнула Людмила, отшатнувшись.
– Но если вы поможете нам вернуть часы в музей, мы пойдем вам навстречу, – пообещал капитан. – Мы ведь тоже люди… понимаем, что у вас семейные неприятности…
– Но у меня нет этих часов! – выдохнула Людмила.
– То есть как нет? – строго проговорил капитан. – Ведь вы приобрели их для мужа…
– Ну да, а когда передумала дарить ему, хотела получить обратно свои деньги… а тут ко мне зашла двоюродная сестра, сказала, что ее Лешенька хорошо сдал экзамены и она хочет сделать ему подарок… ну, я ей и предложила эти часы…
– Лешенька? – недоверчиво переспросил капитан Несгибайло. – Но ведь сейчас осень, никаких экзаменов нет…
– Ну, у него были хвосты, и он их сейчас сдал…
– Странный подарок для молодого человека… – проговорил капитан, постукивая пальцами по столу. – Ну, в конце концов, меня это не касается. Мне нужно вернуть эти часы в музей. Итак, как зовут вашу двоюродную сестру и где она живет?
– Записывайте. – Людмила Ивановна с облегчением поняла, что визит капитана скоро завершится.
Двоюродная сестра Людмилы Александра Борисовна была женщина увлекающаяся. Ее муж Николай много и тяжело работал, обеспечивая ей спокойную и довольно безбедную жизнь, а Александра увлеченно занималась воспитанием своего единственного и обожаемого сына Лешеньки.
Она считала, что у него должно быть все самое лучшее.
«На детях нельзя экономить!» – повторяла она вслед за каким-то умным человеком, которому за эту фразу хорошо заплатили производители товаров для детей.
Сначала у Лешеньки была самая лучшая коляска, самые дорогие ползунки и погремушки, потом самые лучшие игрушки. Понемногу игрушки становились все дороже и сложнее. Вскоре это был уже прекрасный компьютер с целым набором игровых приставок.
«Лешенька будет учиться, играя! На детях нельзя экономить!» – говорила Александра мужу, когда он удивлялся тому, как дорого стоит вся эта техника.
Правда, играть-то сын играл, но учился все равно не очень хорошо, скорее даже плохо, и Александре Борисовне то и дело приходилось бегать в школу с дорогими подарками для учителей, чтобы те вывели ее чаду приличные оценки.
«На детях нельзя экономить! – повторяла она. – Особенно на их образовании!»
Время шло очень быстро, и Александра Борисовна не успела глазом моргнуть, как Лешенька закончил школу (правда, с не очень хорошими результатами, несмотря на все ее усилия) и пришло время устраивать его в институт.
«На образовании детей нельзя экономить! – произнесла она свою коронную фразу. – У моего Лешеньки, конечно, должен быть самый лучший диплом!»
Она нашла институт с очень красивым названием. Судя по рекламе, выпускники этого института сразу после его окончания должны были стать как минимум послами, причем в самых приличных странах с хорошим здоровым климатом.
Правда, Александру Борисовну немного насторожило то, что таких стран на земном шаре не слишком много, а выпускников институт готовит многие сотни каждый год. Впрочем, судьба всех этих сотен выпускников ее не слишком волновала, а для ее Лешеньки приличная страна, наверное, найдется…
Несомненным плюсом этого института было то, что вступительные экзамены были достаточно легкими. Гораздо более тяжелым был вступительный денежный взнос.
Когда Александра Борисовна, немного волнуясь, назвала
