И небрежным прогулочным шагом он исчез за стеклянной дверью, а я не могла удержаться от злорадной усмешки. Потому что не только мне – всем тут было ясно, что победа осталась за Тео Эллисом. А не за кудрявеньким.
– Знаешь, в Тео есть что-то сексуальное, – сказала я девочке, стоявшей рядом со мной и Персефоной. Той, у которой на футболке было написано: «Тео Эллис, я не хочу ребёнка от тебя».
– Да, мне тоже так кажется. Но я всё-таки его ненавижу.
Группа зевак разошлась с недовольным бормотанием, а я хотела потянуть Персефону дальше, когда встретилась глазами с Артуром. Хотя его взгляд лишь скользнул по мне, в нём было столько холода, что я спонтанно попробовала опять стать ягуаром.
– Этот глупый Тео просто завидует. Причёска у Артура что надо! – сказала мечтательно Персефона, провожая Артура взглядом. – Представляешь, как это непросто: природные кудри причесать так, чтобы они выглядели по-мужски круто?
Я тронула рукой то место на затылке, где ягуару можно потрепать шерсть, и покачала головой. Случай Персефоны был безнадёжным.
– Пошли, а то опоздаем на автобус. – Я потянула её к двери.
К сожалению, нам пришлось пройти мимо Эмили. Меня она, как всегда, игнорировала, но Персефону приветствовала с преувеличенным дружелюбием, стараясь, наверно, чтобы я сильней почувствовала, насколько меня игнорируют. В другой раз и Персефона почувствовала бы себя польщённой, но Эмили допустила серьёзную тактическую ошибку.
– У тебя, что ли, аллергия, бедняжка? – поинтересовалась она сочувственно. – Ты выглядишь просто измученной. Хочешь, я порекомендую тебе лекарство, которое помогло моему брату?
– Нет, спасибо. – Персефона обиженно вскинула голову и откинула назад волосы. – Я что, действительно выгляжу замученной? – спросила она меня, когда мы пошли дальше.
– Да нет, всё в порядке.
По сравнению с тем обилием слёз, которые она пролила сегодня с утра.
Я боялась, не начнёт ли Персефона опять нудеть про Джаспера, но мысли её всё ещё были заняты Артуром.
– Артура мне всё-таки жаль, – сказала она, когда мы подошли к автобусной остановке. – Без друзей он выглядит как-то… не знаю. Генри, Грейсон, Джаспер и он были как четыре мушкетёра… Странно, что они разошлись. – Она взглянула на меня испытующе: – Я всё-таки думаю, что дело тут в Анабель. Осенью случилось что-то, чего они ему не могут простить. И ведь ты знаешь что, только не хочешь говорить.
Тут она была, в общем, права.
– Понимаешь, Персефона, самые близкие друзья расходятся, если движутся в разных направлениях, – ответила я, сама чувствуя, что говорю прямо как Лотти, когда она произносит свои драгоценные педагогические истины. – Как точно заметил Тео Эллис, Артур – снобистская задница. А кто с таким захочет дружить?
– Я! – заявила Персефона не без усилия. И добавила не очень убеждённо: – Что ж, мы с тобой тоже ведь совершенно разные, но остались лучшими подругами.
– Это верно, – кивнула я, но не удержалась от смеха.
Вначале Персефона казалась мне ужасно поверхностной надоедой, да она, пожалуй, такой и была. Никогда не думала, что мы сможем так сблизиться. Мне без неё чего-то, в самом деле, не хватало бы.
Когда автобус остановился и с шипением открылись двери, я обняла Персефону и прижала к себе:
– Следи получше за своими вещами, слышишь? Особенно за мелочами, такими, как брелок для ключей, украшения, резинка для волос, перчатки…
– Ты с некоторых пор часто это повторяешь. Как будто я последняя растяпа. – Привычным движением Персефона отодвинула турникет и помогла нам подняться. – Или хуже того: как будто ты моя бабушка, всюду видевшая воров. Она даже мешок для мусора выставляла в последний момент, боялась, что кто-нибудь может его украсть до приезда мусорщиков.
Она села на свободное место и тут же заплакала. Не знаю почему, наверно, мусорный мешок каким-то образом напомнил ей о Джаспере.
– Перпетуя!.. – всхлипывала она. – Сказал бы хоть Афродита.
– Но всё-таки с той же начальной буквы… – вздохнула я.
Да что говорить: без Персефоны в моей жизни чего-то не хватало бы. И всё-таки я была рада, когда она вышла на своей остановке, рада, что мне до конца дня больше не придётся видеть её слёз.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Увы, увы, обрадовалась я слишком рано. Потому что, едва я собралась спокойно расслабиться, мама позвала меня и Мию на кухню для серьёзной беседы. Ни о каком покое думать было нельзя. Я ведь хотела только забраться в постель с Бертом, моим любимым плюшевым медвежонком, ещё с детского сада, и поплакаться в его мягкую, бурую, ароматную шерсть. Да вот беда, Берта у меня больше не было, – я давно вышла из возраста, когда играют с такими медвежатами, пришлось от него избавиться ещё в Утрехте. Оставалось поплакаться только в подушку, но это было совсем другое. Я хотела вернуть Берта. И вообще вернуться в тот возраст. Года в четыре.
Через несколько часов Грейсон ворвался в мою комнату. После школы он не пришёл домой, не было его и после ужина, что было крайне странно, потому что вообще-то Грейсон никогда не обходился без еды.
Он выглядел разгорячённым и даже не задержался, чтобы снять куртку. Я отодвинула заплаканную подушку и ошеломлённо уставилась на него, точней, на то, что он протянул мне. Это был…
Да. Это было то самое. Грейсон действительно сунул мне под нос чёрный носок с таким видом, будто это была красная роза.
– Вот, – сказал он. – Пункт номер один из моего списка «Что надо делать?» выполнен. Посмотри хорошенько на это.
– На носок?
Не в манере Грейсона было так просто врываться. Он выглядел необычно возбуждённым. И что значил этот носок? Может, это какой-то неизвестный мне английский обычай? Или Рыся утащила у него второй носок и ему нужно возместить ущерб?
Я присмотрелась:
– Тьфу! Это…
– Конечно же! Прямо с его ноги, – сказал Грейсон.
Он чем-то напоминал мне Кнопку, когда та вместо палочки притаскивала громадную ветку и ожидала за это похвалы.
– Настоящий личный предмет. Возьми же!
Я поморщилась:
– Он пахнет сыром.
– Лив, это не обычный носок. – Моя тупость заставила Грейсона покачать головой. – Он принадлежит Сенатору Смерть. Он же доктор Отто Андерсен, психиатр Анабель. С ним можно открыть дверь в его сны. Ты уже знаешь: первая фаза.
Ах да! Первая фаза! Я совершенно забыла, что происходило сегодня после полудня.
Трёхфазовый план был придуман лично Грейсоном, он сформулировал его как раз после унижения миссис Лоуренс в столовой, план спасения мира от Артура. К сожалению, несмотря на впечатляющее название, в целом план был не очень убедительным. Попросту сказать, речь шла не о настоящем плане, а о чём-то вроде списка намерений. Фаза первая значила вот что: найти, по возможности полно, средства защиты и контроля, информацию, материалы, факты, идеи. Но вот вторая фаза оставалась пока расплывчатой. Там значилось лишь одно: разработать конкретный план, чтобы помешать Артуру делать то, что он всегда делает. Третью фазу Грейсон уже не смог зачитать (наверно, потому, что мы стали бы громко смеяться), но мы её себе представляли: планомерно покончить с Артуром.
И если бы мы знали как.
– Ты что, плакала? – Грейсон перестал тыкать в меня носком, сел на стул возле письменного стола и обиженно посмотрел на меня. – По правде сказать, я заслуживаю хоть какой-то благодарности. И похвалы. – Он скрестил на груди руки. – Не каждый поедет ради какого-то носка в Суррей.
Тут он совершенно прав. Достать личную вещь Сенатора Смерть – это была составная часть нашего плана, хотя мы толком не знали, как это сделать. Мы с Генри уже успели разузнать, в какую клинику его поместили. Это оказалось ужасно просто: раз-другой кликнуть мышкой в интернете, позвонить кое-куда, и всё ясно. Заведений для недееспособных, требующих ухода, для больных, впавших в кому, в окрестностях было немного. Что же касается защиты данных, с этим, к нашему счастью, обстояло не так строго.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– И ты без затруднений сумел попасть в клинику? – спросила я.
