Польские пограничники беспаспортную группу дальше в Европу бы не пустили.
Малехе с Кирьяном Егоровичем, как наиболее трезвым физкультурникам, по требованию папы—генерала пришлось для выручения паспорта, дважды потея, пробежаться между границами.
В исходной границе спросили номер машины, пожурили за невнимательность и поинтересовались, почему, мол, за паспортом явился не сам хозяин.
– Он за рулём и зажат в колонне. Выехать вбок невозможно. Он нас сам попросил об услуге. А это его сын. Проверьте фамилию. Да вы же сами нас шмо… проверяли, – ласково объяснял Кирьян Егорович нестандартное поведение группы.
Слегка поскулив для порядка и вглядевшись в знакомые уже лица, таможня вернула паспорт… жертвам собственной халатности.
На другой границе толстая польская мадама, исполняющая дополнительно к основной профессии роль переводчицы, в до самых ушей нахлобученной военной кепке крутила завитки, хлопала опухлые бедра и смеялась от души. Во—первых, за незнание путешественниками лучшего в мире польского языка, звучащего для неучей как медленно открываемое шампанское А, во—вторых, поругала за доставление добавочных, неоплачиваемых хлопот обеим пограничным сторонам.
– Как же вы дальше будете покорять Европу при таком—то безалабере? – говорила она. – Мы вас тут уже целый час ждали. Нам с соседской границы позвонили и на вас пожаловались. С обеих сторон кричали в репродуктор. Не слышали что ли?
– А мы не понимаем по—польски. И потерю обнаружили совсем недавно, когда стояли в середине моста. А очередь у вас «ой—ёй—ёй» – сами изволите видеть. Как за колбасой в Елисеевском.
– В Елисеевском не была. А по—английски вы что, не понимаете разве? Мы и по—английски передавали.
– Надо бы по—грузински, – резонно пошутил Кирьян Егорович.
– Тут у вас ни хрена не слышно, – буркнул себе под нос Малёха.
Он слегка знает английский. Снисходя, употребляет разговорный русский. Но, чаще всего помалкивает в тряпочку из искреннего нежелания общаться со старыми пердунами и пьяницами. Курение травки, как применяемое им самим, исключено из списка пороков.
– Бибикают и мычат все кругом, как голодные коровы, – продолжает Малёха.
– Белоруссы сами виноваты! – возмущается Кирьян Егорович, – они только один паспорт вернули, а он был старым и просроченным… а его мы показывали только для доверия… – что часто, мол, ездим. А нормальный паспорт себе заны… оставили. Зачем так делать?
– Так—то так. Но не знаю, не знаю… – сказала тётенька, – у Самих—то где была голова?
Вопрос поставлен справедливо и конкретно. На конкретный вопрос всегда есть конкретный ответ.
У большинства Самих голова на месте. Виновата только самая главная голова. Это замороченная черепушка Ксан Иваныча. Замороченность не снимается ни стиморолом, ни антипсихозной конфеткой, засунутыми с утра в ротовую полость. Он целиком под страхом всех гиптетических дорожно—процессуальных неожиданностей. Жуть и ожидание неминучей беды непроходимой раскорякой стоят поперёк мозга.
Прилипший к зубу леденец – не к добру, – говорит телевизионная примета.
***
Порфирий Сергеевич сидит в машине и не выходит даже для покурения.
Он думает. Он вторые сутки кряду озадачен. Причина: появление его взору совсем недавно голубого ночного экспресса фантастического вида, забитого голыми и колышущимися, как эфирные облачка, пассажирками.
Ларчик открывался просто: в трубку Кирьяна Егоровича, целенаправленно для Порфирия, дабы отдалить его от бутылки, сбить с ног и уже спокойного уложить в постель, была подсыпана слоновая доза дур—муравы.
Порфирий со следующего утра, отсчитывая от момента занятного искурения, самостоятельно мыслить уже не мог. Он, похихикивая, или до буквоедства точно следовал приказам сверху; либо от безысходности, будто стал сверхпонятливой обезьянкой, но с некоторым отставанием по фазе, один в один повторял все акции и телодвижения товарищей.
Реальную пользу и автономию самодвижения Бим проявил при вынужденной остановке в Москве. Крюк в столицу пришлось сделать для того, чтобы отштемпелевать недостающими печатями туристические бумаги.
***
Дело было так.
Москву (согласно стандартному детективу) неделю беспрерывно поливал дождь.
Чтобы почём зря не мочить шлепанцы, Бим, не придавая особого значения своему внешнему виду, – его же там никто не знал (следовательно не для кого было стараться), – подвернул брюки до колена и до самого отбытия прогуливался по тротуарным лужам. Босиком, естественно. «С нагими ногами» – так он назвал этот способ прогулки. По дороге в турагентство пришлось пересечь аллею, посыпанную ещё при царе Горохе кирпичной крошкой.
Лестница турфирмы – на память от нашего сибиряка – покрылась отпечатками мокрых ступней цвета прогнившего кирпича изготовления «Царегороховского обжигательнаго завода ЛТД».
Потрёпанный внешний вид посетителей поразил охранника. И он настроился категорически. Посетителей такого образа и убийственной силы срама далее себя он пустить не может. Для решения проблемы он, спрятавшись под стойку, звонит принимающему менеджеру и объясняет возникшую заминку.
– Они, вернее, один из них, как бы это вам поточнее сказать, Анастасия Ивановна… несколько не по форме одет.
– Что—что? Это ко мне. Запускайте.
Дедушка—охранник взвивается и стоит на своём:
– Я вообще таких ни разу не видел. Один вроде бы культурный, но слегка выпивший. Другой – на вид вообще… будто наркман… и босиком. Ногти как у тигра. Жёлтые. Бородатые оба, щёки не бритые… Всклокоченные… будто с крыши упали. Не люди, а бомжи какие—то. Вы их что ли ждёте?
– Спросите у них фамилии.
Назвали фамилии. Совпало.
– Это мои. Точно. Из Угадая приехали. Они едут в Европу через Москву, – мотивирует Настя необычную обувку Бима и его наспех остриженные когти.
Телефонная перепалка закончилась победой Анастасии Ивановны и её странных гостей. Проплаченные вперёд немалые деньги решают и прощают всё – даже экстравагантную экипировку.
Ногти больших пальцев ножницам не подвластны, поэтому для них в кроссовках вырезаны дыры. – Лучше всего ходить по Москве босиком, – убеждал товарищей Бим.
– Слышали, наверно, про такой город Угадай, – выговаривала охраннику Настя, – это богатый угольный регион! А это их лучшие архитекторы. Собрались в месячную прогулку по Европе.
– Про каски шахтёрские знаем, про город—то, может и слыхивали. А вот про таких горожан, да ещё архитекторов, – поди, ещё интеллектуалами себя кличут, – не очень, – бурчал, взятый за живое, старик. – Вытирать после них пол не буду. Хоть убейте. Вызывайте техничку. Буду звонить шефу. Так не положено!
Дело было в субботу.
Ковёр офиса гостеприимно защекотал мокрые Бимовские пятки, провалившиеся сразу же за дубовой дверью в турецкий ворс; и скрыл разогнутые для вентиляции пальцы.
– Тапочек, к сожалению, у нас нет, – извинялась девушка.
– Я ноги об ковёр вытер. Не беспокойтесь, – как мог утешал заботливую девушку Порфирий Сергеевич Бим.
– Наверно, так в сибирской интеллигенции принято, – соображала ошарашенная, типичная пуританка и чистюля, девушка—москвичка, – а клиенты эти… ну такие оригинальные и комичные… угадайгородчане… предлагали выкурить трубку… и с ними поехать. Ещё немного и я бы согласилась… Правда же, Евсеич, они ведь любопытные… и смешные?
– Ага, как «тупой и ещё тупее».
– А Вы разве по Москве в студенчестве босиком не бегали? Какой Вы скучный!
– Я в эти годы по Гулагам развлекался.
– Ивините, Евсеич, я не знала. Прости ради бога. Пожалуйста. Пожалуйста!
Чмок в щёку. Евсеичу такое обращение в новинку.
– Да ладно, дело обыкновенное.
Евсеич оттаял.
***
– Бим, ёп твою мать, мог бы подождать за дверью со своими мокроступами, – завозмущался Кирьян на выходе, – что они могли о нас подумать? Да и подумали наверняка.
– Оплочено за всё сполна, – расторопно отвечал Бим, – и за ковёр тоже. Они, бляди, кланяться нам ещё должны… а, если совсем по—приличному вести, то обязаны были ещё по коньячку налить и в кожаный диванчик усадить.
– С кофейком и пирожными? С лимончиками? В кожаный?
– А хотя бы и так! Не диспансер.
– Ну, ты даёшь!
– Ха—ха—ха.
– Диспансер. Бывал что ли там?
– Смотря в каком.
– В том самом бывал.
– Это тайна золотого ключика.
– Ха—ха—ха.
***
Идею с тайным подсыпанием в трубку хитрой травы подкинул Малёха Ксаныч в пригородном мотеле «Развесёлые подружки», что сразу за Казанью. Он убедил отца, во—первых, что не резон было просто так – без последнего кайфа – уничтожать его личную (проплаченную, правда, отцом) дурь. А второе это то, что край как нужно было нейтрализовать Порфирия Сергеевича на время перехода границы. То бишь, отодвинуть его от пива и уменьшить экстремизм, то есть от греха подальше, можно было только таким единственным способом.
