Среди вездесущих мальчишек, прибежавших на пристань, был четырнадцатилетний гимназист Виталий Баневур, шустрый, худощавый, невысокого роста парнишка. Он протиснулся к самому пирсу, когда вдруг раздались голоса: «Демонстрация началась! На демонстрацию!»
Толпа хлынула па Светланскую улицу, по которой уже шли люди, направляясь на привокзальную площадь, где должен был состояться митинг. Мерным, неторопливым шагом двигались портовые грузчики, рабочие заводов Эгершельда, рефрижераторов, почтовики, телеграфисты — крепкие, мускулистые люди труда. Над головами реяли красные транспаранты. Ярко полыхал лозунг «Да здравствует Советская Республика от Балтики до Тихого океана».
Виталий увидел среди рабочих Лиду, старшую сестру. Лицо ее возбуждено, глаза оживленно блестят.
— Где тебя носит? Давай к нам! — замахала она брату рукой.
Виталий шел потом рядом с сестрой, держась за ее узкую ладонь, всем своим существом ощущая единение с монолитной колонной движущихся людей.
В их твердых взглядах, в сомкнутых рядах он видел непреклонную решимость и железную волю защитить отстоять родную Советскую власть в Приморье.
На квартире Баневуров стали нелегально собираться большевики. Примостившись тихонько за дверью, Виталий жадно вслушивался в каждое слово. И однажды не выдержал, вошел в комнату, попросил, чтобы ему дали боевое задание. Седоусый, пожилой рабочий ласково потрепал мальчишку по черным как смоль волосам, тихо произнес:
— Рановато еще тебе, сынок, обожди чуток, настанет и твой черед.
И он вскоре наступил. Щуплый с виду подросток не привлекал внимания шпиков. Виталий стал связным у подпольщиков.
Стремясь сохранить за собой Приморье, японское командование в апреле 1920 года вероломно нарушило перемирие с большевистской земской управой — началась вооруженная агрессия. Над Владивостоком опустилась черная ночь террора и репрессий, начались повальные аресты, массовые расстрелы.
Японским интервентам удалось захватить руководителей штаба партизанского движения во главе с Сергеем Лазо. После чудовищных пыток и издевательств отважного пролетарского командира враги сожгли в топке паровоза.
Но жестокие расправы с патриотами не запугали людей, лишь вызывали гнев и ненависть к интервентам и белогвардейцам, поднимали на вооруженную борьбу. Тысячи народных мстителей уходили в сопки, в тайгу, вливались в партизанские отряды. В это суровое время формировались политические взгляды и убеждения Виталия Баневура, выковывался характер борца.
Он ходил с поручениями большевиков на явочные квартиры, помогал переправлять оружие, под носом у белогвардейцев и японцев распространял листовки. По вечерам надевал просторный плащ, пристраивал незаметно под ним баклажку с клеем и, когда наступала темнота, вместе с напарником, прятавшим листовки в рукаве, расклеивал их на домах и заборах. Сколько раз он ускользал от шпиков и провокаторов, скрываясь в рабочих кварталах и глухих переулках, выручали прирожденная сметка, отличное знание города.
Но, главное, у этого худощавого, общительного и веселого, с твердым характером паренька был прирожденный дар трибуна, организатора. Обладая живым, цепким умом, превосходной памятью, начитанный и образованный, Баневур легко сходился с людьми, о сложных политических вопросах говорил понятно и просто. Вскоре он становится вожаком молодежного подполья Владивостока.
Было и еще обстоятельство, способствовавшее этому. В октябре 1920 года Баневур вместе с несколькими товарищами побывал в Москве на III съезде комсомола, видел Ленина и почти наизусть знал его программную речь о коммунистическом воспитании молодежи, произнесенную на съезде.
Виталия часто просили рассказать об этом, и он охотно соглашался, вспоминая незабываемые дни, проведенные в Москве. Почти месяц добирались они до столицы. Никто и подумать бы не мог, взглянув па этих совсем еще мальчишек, ради маскировки облаченных в отрепья, исхудалых от недоедания и недосыпания, что они авторитетные посланцы комсомола Приморья, его гордость и слава.
Много трудностей и опасностей преодолели в пути, чтобы не попасть в лапы контрразведки. Шутка ли — десять тысяч верст, где товарняком, где пассажирским поездом через несколько фронтов, через районы, занятые врагом. Под канонаду орудийных выстрелов и пулеметных очередей, под пристальными взглядами белогвардейской охранки.
Зато какая красота открылась их взорам, необъятный, душу захватывающий простор, когда ехали по Советской России, где уже отполыхала гражданская война и началась мирная жизнь! Тайга, степь, горы, реки, озера… Ребята не могли наглядеться, налюбоваться обликом Родины, обретенной в огне революции.
Виталий зримо ощутил, насколько она прекрасна и необъятна, понял, что дело, которому он служит, — необходимая, важная частица общенародного дела.
В Москву они приехали ночью, а утром, выйдя из общежития, пошли по улицам. Как завороженный, ненасытно смотрел Виталий на бульвары и памятники, оживленно текущую, пеструю людскую толпу, живописные стены и купола, гранитные набережные и площади, от которых словно веяло и седой стариной, и спокойной уверенностью бурной молодой жизни, рожденной Октябрем.
Зачарованно стояли приморские делегаты на Красной площади возле Спасской башни Кремля — сердца России, над которым, как символ советской нови, трепетал алый стяг. И вдруг раздался звонок. Из ворот Спасской башни выехала открытая машина. Солнечный свет, затопивший Красную площадь, осветил и машину и человека, сидевшего в ней. Виталий почувствовал, как от волнения что-то сжалось в груди, гулко забилось сердце.
— Товарищ Ленин! — невольно прошептал Виталий и вытянулся по струнке, словно сердцем приветствуя Председателя Совнаркома.
Машина промчалась мимо, но какая это была минута! Память бережно сохранит ее на всю жизнь!
А потом был комсомольский съезд, шумная, веселая, незабываемая молодежная «буча», где глаза рябило от пестроты одежд — серых шинелей красноармейцев, черных бушлатов моряков, аккуратных курток гимназистов, ярких халатов дехкан.
Здесь собрались молодые шахтеры Донбасса, ивановские ткачи, строители Каширской гидроэлектростанции, корабелы, металлисты — строители нового мира. И всех окрылила, зажгла, придала невиданный заряд энергии и целеустремленности речь Владимира Ильича Ленина, взволновало его участие в работе съезда.
— А какой он, Ленин? — спрашивали потом Виталия. Каждый раз он немного терялся от этого вопроса, боясь ненароком неточно выразить словами то большое, значительное, чем полнилось сердце, что составляло отныне глубинный смысл его жизни, определяло ее ясную цель. Он твердо знал: Ленин — это сама правда, сама совесть человеческая. И какие бы преграды ни встали на пути, он, Баневур, будет сражаться за эту правду со всей страстью, со всей самоотверженностью и непреклонностью своего сердца, будет сражаться до последнего вздоха, до полной победы ленинского дела…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
