около девяти прибегает ординарец и передает приказание: всем командирам частей прибыть на станцию для встречи генерала Корнилова. Звоню Семенову и получаю ответ: «Конечно, вам надлежит отправиться на станцию». Прихожу туда к одиннадцати, полковник Кутепов выстраивает нас, человек двадцать, в почетный караул для встречи генерала Корнилова. Подходит паровоз с одним вагоном. Вышедший из него генерал Корнилов здоровается с нами. Держит речь.
«Мне нужно три для эвакуации Ростова. Сможете ли вы их мне дать?»
«Так точно, – отвечает Кутепов, – со своих позиций мы три дня не отойдем, а за три дня через нас они не пройдут…»
Корнилов смотрит на нас, подходит к Кутепову, пожимает ему руку: «В лице вашего командира благодарю вас всех…» И, отдав нам честь, входит в вагон и уезжает. Кутепов круто по-варачивается к нам: «Господа! Вы слышали? Передайте все по своим частям!» Возвращаюсь в свой взвод, рассказывая о том, что слышал.
Наконец теперь имею время, чтобы узнать, что за часть защищает Матвеев Курган и вообще общую обстановку. Мне говорят:
«Здесь костяк будущего пехотного полка. Он поделен на роты, количество людей в ротах от 16 до 30 человек. Состав почти сплошь офицерский. Наш левый фланг охраняет наш «бронепоезд» – это простая железнодорожная платформа, обшитая двумя рядами досок, промежуток между которыми засыпан железнодорожным шлаком, по бокам и впереди сделаны прорезы для пулеметов, а паровоз водит инженер путей сообщений. Прямо перед нами лежат наши цепи, а правый фланг охраняет маленький конный партизанский отряд «Белого дьявола» – сотника Грекова.
Впереди была слышна только редкая перестрелка – Семенов берег снаряды. Я полез на крышу, чтобы осмотреться. Налево была большая долина и только верстах в пяти начинались бугры. Впереди с левой стороны между крышами домов виден железнодорожный путь, поперек которого видно на снегу нашу довольно редкую цепь, а за ней цепь красных. Прямо вперед видимость закрывалась крышами домов, и только в одном месте, в улицу, тоже были видны цепи. Направо по поднимающемуся склону были расположены дома, и видимости не было. «Смотрите, наш бронепоезд пошел в бой», – сказал сидящий со мной на крыше наблюдатель. Действительно, паровоз, толкая впереди себя платформу, двигался вперед. Большевики бросились от полотна железной дороги, а платформа остановилась там, где они только что лежали, и открыла огонь из пулеметов вправо и влево, во фланг цепи. Через некоторое время платформа вернулась, у нас там потерь не было.
День проходил спокойно, и в разговоре я упомянул о моем довольно щекотливом поступке с вольноопределяющейся Нюсенькой. «А знаете, у нас в цепи тоже лежит женщина – баронесса Бодэ, – сообщил мне мой собеседник. – История ее такова: на их имение, где жили отец, мать и две взрослые дочери, напала банда. Отца с матерью привязали к креслам, а дочерей начали насиловать на глазах у родителей. Разграбив имение, отца, мать и одну из дочерей добили, а другую бросили, считая ее мертвой. После ухода банды вернулась перепуганная прислуга, убитых похоронили, а недобитую забрала к себе на отдаленный хутор преданная ей горничная и там ее выходила. Поправившись, баронесса, узнав, что на Дону еще нет большевиков, переодевшись в платье крестьянки, добралась туда, когда там только начала формироваться Добровольческая армия. Явилась в штаб и, рассказав обо всем, заявила: «Жить я больше не могу – нечем. Покончить с собой не позволяет мне моя вера, а хочу, чтобы меня убили. Прошу зачислить меня в ряды, но не сестрой милосердия, так как вот этого милосердия у меня совершенно нет, а рядовым бойцом». Начальство подумало, поговорило и, хотя это было связано с некоторыми неудобствами, зачислило ее в часть. Вот на днях, когда наша цепь перебежками наступала на станцию Ряженое, команда «Цепь, ложись…», а она, не слушая, не останавливается и бежит вперед. Пришлось ей пригрозить, что если не будет слушать команду, то ее отчислят от части».
На следующий день откуда-то справа начала бить гранатами по нас батарея красных, которой до сих пор у них не было. Она обстреливала наши цепи, поселок и почему-то пристрелялась к площади впереди нас, и когда ее перебегал какой-то ординарец, то получалось впечатление, что она обстреливает одного человека. Он перебежал ее благополучно, но наш телефонный провод был перебит. Два телефониста были у Семенова и один на взводе. Последний сейчас же вскочил и побежал по проводу, но не добежал и до середины площади, как разорвалась граната, и он, схватившись за плечо, забежал за дома. Мелькнула мысль: на взводе сейчас точный расчет номеров, и свободных людей нет, а что, собственно говоря, я? – Фиктивный командир взвода, ну я и должен заменить телефониста и исправить провод. Через секунду я уже бежал вдоль провода, нашел разрыв, связал и уже направился обратно, как близко разорвавшейся гранатой меня кинуло на землю. До взвода я добрался благополучно.
На второй день вечером нам сообщили, что в нашем тылу станции Неклиновка и Ряженое заняты неожиданным налетом красных и что фактически мы окружены. На следующий день мы определили, что цепи красных за ночь очень пополнились и теперь достигли невероятной густоты. Началась уже не перестрелка, а бой, Семенов уже не жалел снарядов, но приблизительно через час выяснилось, что наши цепи отходят – слишком явно колоссальное неравенство сил. Вот красные уже входят в мертвое пространство, и мы уже не можем поддерживать нашу пехоту. Семенов с телефонистами приходит на взвод, красные пулеметы так по ним пристрелялись, что они ели унесли ноги. Уже видны наши цепи на окраине села, входящие в улицы. Обращаюсь к Семенову: «Разрешите спросить вашего совета, как нужно поступать в данном случае?»
«А что же, приказа отступать не было, когда наши пройдут, мы встретим красных картечью, а потом… – Он вынимает из кобуры револьвер и, осмотрев его, добавляет: – Последнюю рекомендуется оставить себе…»
Но что это? В нашей цепи впереди слышен взрыв смеха, смеются по крайней мере человек пятнадцать. Смеяться в это время? Мы с удивлением переглядываемся. В следующий момент слышно: «Ура! Ура!..» Наш наблюдатель с крыши кричит: «Красные бегут, наши их преследуют!» Семенов бежит на наблюдательный пункт и минут через десять мы снова открываем стрельбу по бегущим красным. Положение полностью восстановлено, даже перестрелки почти нет. Как ни странно, но так сложились обстоятельства, что ни в этот день, ни в следующие я ни с кем не говорил о причине смеха и вообще перелома на фронте. Лишь много позже, уже после возвращения из Ледяного похода, мне удалось встретить одного офицера, который хотя и не
