— Да ну? Давать таблетки от простуды? Ну, еще склеивать репликанта-пекинеса, может быть… Не сказал бы, что очень сложно.
— Т-так и я раньше думал. Н-ничего другого я в этой работе не находил даже тогда, когда покойный мистер Слоут был жив и я помогал ему. Ничего иного раньше в работе лечебницы Ван Несса я не видел. Пилюли да м-мелкий ремонт.
— А если не так… — Декард поставил табличку на место, — то?..
— Ну… вы, наверное, с-скажете, что мы работаем с муляжами, словно базарные торговцы. Поддельные з-золотые рыбки, кошки, собаки и все такое прочее. Такие, что вы не можете отличить их от настоящих — я имею в виду… от живых. От тех, кого в-вы называете живыми.
— А разве не так? Я считал, что дело в деньгах. Людям нравятся муляжи, ведь с настоящими… за ними нужен уход, с копиями проще.
Собеседник Декарда медленно кивнул. На его розовой лысине виднелись редкие кудри мягких седых волос.
— Полагаю, именно т-так думает всякий, кто долго пробыл блейдранером. У вас свой собственный метод работы с… с копиями? В-верно?
Декард пристально посмотрел на закутанного в халат старичка.
— Послушайте, меня за тем сюда доставили, чтобы вы выясняли мое моральное состояние? Можете не беспокоиться. — Декард положил руки на подлокотники, словно был готов в любую минуту вскочить и выйти из кабинета. — Вы так много знаете о блейдранерах… — а вы когда-нибудь слышали о том, что они называют Кривой?
— Может быть, — нервно пожал плечами Исидор. — Нечто из… жаргона полицейских.
— Кривая Вомбау. — Слова дались Декарду с трудом. Это было нечто, о чем знали все в лос-анджелесской полиции, но о чем вслух никогда не говорилось. Еще одна возможность угодить в лапы кадровиков-психиатров, а там, если тебя посчитают слишком уж рехнувшимся, отберут пистолет, эту панацею от всех проблем. — Показатель самоотвращения. У блейдранеров он растет быстрее, чем у других полицейских. Видимо, такая работа.
Глаза Исидора за стеклами очков казались влажными и сочувствующими.
— И что т-тогда?
— По-разному. — Когда кожа рассечена, в мягкие ткани скальпель заходит много легче. — В зависимости от твоего места на Кривой.
Раньше Декард любил размышлять об этом в своей квартире, поздно вечером, развалившись на роскошном кожаном диване, который мог позволить себе купить. В своей одинокой квартире, где он жил после развода, с бокалом виски двадцатипятилетней выдержки с Оркнейских островов, которое сладко пахло дымом, пылью и деньгами. Никто из блейдранеров не мог пожаловаться на недостаток средств. Частенько Декард сидел там точно под наркозом, когда на груди еще не успевали высохнуть капли крови репликантов. Однажды он поднял бокал и увидел красные капли на тыльной стороне руки. Тогда он выпил, закрыл глаза и ничего не почувствовал.
— В конечном итоге… Кривая становится настолько крутой, что ты падаешь. Я упал.
— И теперь вы больше не блейдранер.
Прошло немало секунд, прежде чем Декард смог ответить.
— Нет… — Он покачал головой. — Думаю, я никогда им и не был.
— П-плохо. — В голосе Исидора прорезался металл. — Немного поздновато для всех тех, кого вы убили.
Декард уставился на собеседника тяжелым взглядом.
— Послушайте, приятель, — его глаза сверкнули разящим копьем, — я просто делал свою работу.
— Я знал, что вы так скажете. — Исидор не вздрогнул, не запнулся. — Все так говорят. Все убийцы.
Дежурный полицейский быстро вскинул автомат к груди. Еще одно движение — и он готов выпустить очередь. «У тебя есть пропуск на этаж?» Многозначительный взгляд из-под форменной фуражки.
— Эй, эй… не размахивай этим, парень! — Человек в зеленом халате санитара поднял пустые руки. Улыбка широкая, но глаза холодные. — Я просто не ту кнопку нажал и вышел не на том этаже. Только и всего. — Он медленно опустил руки. — Незачем расчехлять пушку, приятель.
— Не ту кнопку, говоришь? — Охранник не спускал пальца с курка. На его плече под эмблемой лос-анджелесской полиции виднелись нашивки снайпера; правда, на таком расстоянии это было несущественно. Он вполне мог бы прижать пустой глаз дула автомата прямо к груди под пластиковым больничным пропуском. — Что же ты тогда не развернешься, не войдешь обратно в лифт и не нажмешь нужную кнопку? Поторопись, и у тебя не будет неприятностей.
— Да что ты так разволновался? — Улыбчивый человек приподнялся на цыпочки, всматриваясь поверх головы полицейского в открытую дверь отделения, где находился единственный пациент этажа, окруженный булькающими аппаратами и полудюжиной врачей и сестер, которые больше напоминали техников и электриков. Мягко вспыхивающие точки оставляли острые росчерки на экранах мониторов. — Этот парень что, какая-то шишка? — За изголовьем кровати окна во всю стену выходили на город. — Давно здесь лежит? — Раскаленное лос-анджелесское солнце плавило небоскребы, растворяя в своем ослепительном свете экраны ооновского дирижабля, приглашавшего всех к внеземной колонизации.
— Много вопросов задаешь. — Сказано было спокойно, но указательный палец надавил на металлический крючок; тотчас же некие металлические детали с готовностью звякнули внутри автомата. — Как бы не пожалеть об этом.
— Спокойно, братец. — Руки вновь поднялись раскрытыми ладонями вперед, между ними покачивалось улыбающееся лицо. — Ты делай свое дело, а я буду делать свое.
В мозгу человека, в его холодных глазах читалось одно невысказанное слово: «ничтожество». Метрах в двух позади охранника находилась арка металлоискателя; было видно, что она отключена — видимо, чтобы не гудела, когда ввозят и вывозят тележки с оборудованием. Это не имело никакого значения, даже если бы пришлось с улыбкой шагнуть под эту арку — маленький, но мощный пистолет был спрятан на спине в полимерном чехле с микропроцессорным управлением, способным обмануть хоть целую радарную станцию. Лень и непрофессионализм — вот что раздражало. Эти лохи, с их черной кожаной формой и стальным блеском в глазах, были дилетантами, не придававшими значения деталям. «Типичное ничтожество».
Мужчина отступил назад и нажал на кнопку вызова лифта. Кабина не ушла с этажа; двери разъехались в стороны, и он шагнул в них, продолжая улыбаться. Помахал рукой в сужающийся проем дверей: «Пока». Прислонившись к стене ползущей вниз кабины, позволил себе улыбнуться. Теперь в его глазах не было слов, была только карта, точный план отделения со всеми его аппаратами, охранниками, докторами и человеком на больничной койке, у которого вместо сердца и легких была дыра.
Мужчина в зеленом халате спустился на один этаж. Здесь не было охраны. Вытащил из пустующей кладовой свой механизм, более громоздкий и грубый, чем хромированные больничные тележки, и ввез его в родильное отделение. Там начал отгибать тяжелые распорки, которые тяжело вдавливались в истертый линолеум на полу.
— Что, черт возьми, вы тут делаете? — Помахивая планшетом„к нему семенила старшая сестра отделения. — Эту штуку нельзя здесь устанавливать. Что бы это ни было…
Улыбающийся человек повернулся к женщине.
— А я думаю, можно.
За ее спиной вдоль обеих стен за перепалкой наблюдали зрители — беременные женщины. Лежа на тесно сдвинутых кроватях и приподнимая головы, чтобы не мешали вздувшиеся животы, они силились разглядеть причину шума; их глаза, притухшие от лекарств, лучились буддистским спокойствием.
— Кроме того… — Улыбка стала еще более широкой„хотя и менее обнадеживающей, — я тут ненадолго.
— Я позову охрану! — Старшая сестра повернулась и зашагала к центральному посту.
— А вот это плохая мысль. — Мужчина прервал процедуру установки оборудования и вытащил из-под зеленого халата пистолет. Металлического щелчка было достаточно, чтобы остановить сестру; глаза ее округлились, когда она, взглянув через плечо, увидела маленькую черную дырочку нацеленную точнехонько под край белой накрахмаленной шапочки. — Зачем беспокоить охрану?
Он оттеснил женщину к стойке центрального поста, держа дуло всего в дюйме от ее лба. Мимо молоденькой, еще более испуганной сестрички, сидевшей за стойкой, свободной рукой дотянулся до телефона и выдернул шнур из розетки.
— В самом деле, я не вижу тут никаких проблем. Если только вы сами не будете их создавать. — С лучезарной улыбкой мужчина отвел пистолет от старшей сестры и указал стволом на другой стул за стойкой. — Присядьте.
И вернулся к неуклюжему приспособлению, громоздящемуся посреди предродового отделения. Взгляды всех беременных женщин были прикованы к нему; две из них, менее накачанные транквилизаторами, принялись тихонько плакать, натягивая на себя тонкие простыни, словно пытались укрыться за ними.
— Леди… вы прекрасны в вашем положении. — Он поднял пистолет, направив ствол в дырчатый звукоизолирующий потолок. — Так и лежите. Тихо-тихо. — Повернулся, одарив всех своей улыбкой. — И тогда мы разделим с вами прекрасное мгновение. Верно?
