— Если ты говоришь правду, — медленно произнес он, — то получишь все, чего пожелаешь. Если нет, тебя будут клевать вороны на Виселичной горе. Итак?
Доктор улыбнулся.
— Я не боюсь.
Князь смотрел на него, медленно гладя бороду, иногда нюхая губку, смоченную в уксусе.
— Дочь заболела перед полуднем, она горит как огонь и бредит… Отец Ангелик дал ей последнее помазание. Ты хочешь попытаться?
— Веди меня к ней, — ответил Фауст.
…Тонкая игла шприца слегка прикоснулась к восковой коже; по мере того как по ней струилась серебристая жидкость, под кожей вырастало овальное вздутие. Доктор разгладил его и обернулся к князю.
— Теперь она уснет, — сказал он. — Через час жар у нее прекратится, но до вечера она должна спать. Она выздоровеет.
Взгляды присутствовавших следили за ним с суеверным страхом, его уверенность убеждала. Ему верили, как он верил Мефи, но шаги стражи перед запертой дверью комнаты, в которую его потом ввели, отзывались в душе тревогой. В конце концов у врага есть тысячи путей, и замыслы его коварны. Время шло, а в душе у Фауста угрызения совести сменялись страхом. Он беспокойно вертел в руках яйцеобразный предмет из голубоватого сияющего вещества; нажав красную кнопку на его верхушке, можно было вызвать Ужасного… но доктор не смел ее нажать.
Когда стемнело, загремел ключ. Слуги внесли блюда с дымящейся пищей и запотевшие бутылки. Они поклонились ему, и это вернуло ему уверенность. Доктор ел и пил, и ему было очень весело.
Потом он снова стоял перед князем, и у старика не было ни компресса, ни губки. Он смеялся и предложил доктору сесть.
— Прости, почтенный друг, тебе пришлось поскучать… Дочь моя спит, и лоб у нее холодный, тебя, наверное, послал всемогущий.
Священник в черно-белой сутане кивал в такт благодарственным словам. Доктору стало неприятно.
— Ах, нет, нет, ваша светлость. Это долг христианина и врача — помогать страдающим…
— Достоин делатель мзды своей, — бормотал монах.
Князь всхлипнул.
— Ты великий человек, доктор… Но можешь ли ты предохранить перед божьим гневом? Есть ли у тебя средство, чтобы отогнать болезнь заранее? Люди у меня умирают, и поля опустели. Кто их будет обрабатывать?
— А кто заплатит десятину? — спросил монах, перебирая четки костлявыми пальцами.
— Есть у тебя такое средство? — настаивал князь.
— Есть, — ответил доктор, и глаза у них алчно заблестели, — но с условием…
— Согласен заранее, — начал было князь, но монах сжал ему руку и спросил: — С каким, милый сын мой?
— С тем, что вы создадите царство божье на земле.
Молчание. Князь переглянулся с монахом. Доминиканец перекрестился и провел языком по губам.
— Мы не печемся ни о чем другом, сын мой, — тихо сказал он.
Доктор нажал кнопку на яйцевидном предмете и положил его на стол. Они видели это, но ни о чем не спросили.
— Тот, кто примет мое лекарство, забудет обо всем, что было, — сказал он. — Его мысль станет чистой, как неисписанный пергамент. Тот, кто примет это лекарство, не будет знать болезни, и его уста не произнесут слов лжи…
— Когда грозит смерть, то это условие не тяжело, — сказал князь.
Но глаза у монаха сощурились.
— Только бог всемогущий имеет право определять меру страданий, которыми грешники покупают свою долю в царствии небесном. И не человеку изменять его пути, — подчеркнул он. — От чьего имени ты говоришь, доктор? — неожиданно прошипел он.
Доктор окаменел, по спине у него прошел холод. Во что втянул его таинственный посетитель? Иногда он не сомневался в том, что это дьявол, иногда его речи звучали, как райская музыка. Но разве Сатана не сумеет превратиться в агнца, чтобы скрыть свои волчьи зубы?
Князь поднял руку, и лоб у него стянулся морщинами.
— Ты говоришь, они все забудут… Это значит — забудут и то, кто господин и кто слуга, забудут о податях и десятинах и о ленных обязанностях?..
Доктор наклонил голову.
— Только бог может править судьбами людей, — строго произнес монах, впиваясь взглядом в лицо князя. — А тот, кто своевольно захочет вмешаться в дела божьего провидения, пойдет в адский огонь и в море смолы кипящей… Так вот, если они забудут, что должны служить тебе, Альбрехт, — насмешливо обратился он к князю, — то кто будет защищать тебя? Кто защитит тебя от мести врагов? Да и ты был бы рад забыть обо многом, правда? — Его аскетическое лицо скривилось в усмешке, и князь скорчился, как под ударом бича.
Монах обратил свой горящий фанатизмом взгляд к доктору.
— А тебе, посланец темных сил, я говорю тут же и от имени божьего, что скорей позволю всему населению города умереть от чумы, чем позволю тебе закрыть им путь к вечному спасению…
Князь опустил глаза и слабо кивнул.
Доктор весь дрожал; он медленно отступал к двери, но сильные руки схватили его и снова подтащили к столу. Мрачное лицо доминиканца не предвещало ничего доброго.
— От чьего имени ты говорил? Кто тебе дал волшебное средство? Кто приказал тебе смущать добрых христиан?
Несмотря на свою молодую внешность, доктор был стар. Убийство, бегство со страшным спутником, угроза костра — все это было слишком много для него. Он знал, что тот, кого инквизитор так допрашивает, уже не сможет оправдаться.
Он кинулся к столу, где пылало голубое яйцо, но монах оказался проворнее.
— А, — вскричал он, — так это и есть дьявольский амулет! — И, сильно размахнувшись, швырнул яйцо о каменный пол так, что оно разлетелось на тысячу осколков. По комнате прошла какая-то волна, словно отзвук далекой музыки.
Доктор упал в кресло, побелев как мел. Он видел, что погиб.
— Это не я, я не хотел, нет, — бормотал он, и по щекам у него текли слезы. — Это он меня соблазнил, он, дьявол… Он вернул мне молодость, молодость! А-ах! — Он положил руки на стол и уронил на них голову, горько рыдая. — Я знал, что это обман, и все-таки поддался ему… Он возвел меня на верх горы, а потом сбросил в пропасть…
В голосе у него звучала такая искренняя скорбь, что оба слушателя вопросительно переглянулись.
Монах отпустил стражу движением руки и заговорил:
— Больше радости в небесах об одном обращенном, чем о тысяче праведников… Мне кажется, ты раскаиваешься в своем проступке… а церковь не жестока, церковь — это мать послушных детей…
Доктор приподнял голову и непонимающе смотрел на него.
— Ты спас дочь его светлости. Быть может, это было делом дьявола, ибо и дьявол противно своему замыслу может иногда творить добро… — Монах выжидающе умолк.
— Добро? — пробормотал доктор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
