Босоногий коротышка, ловкий, как обезьяна, попытался вскарабкаться на фок-мачту — его стащили вниз; кто-то перевалился через планшир и упал в море, живой или мертвый — не знаю… Толкотня на палубе не прекращалась, победные крики не утихали, абордажные сабли взлетали в воздух и опускались праздно — рубить уже было особо некого. Только здесь и там валялись, как сломанные игрушки, те, кто зажимал руками глубокие раны и бормотал последние молитвы. Никому не нужные — этот праздник не для них.
Тогда-то я и увидел карга.
Глава 10
Сомневаться не приходилось. Для неискушенного глаза карг первого класса — других в нашем деле не используют — неотличим от добропорядочного гражданина. У меня, однако, глаз весьма искушенный, да и вышло так, что этого карга я знал лично.
Именно он остался тогда в гостиничном номере в Буффало, с полуоболочечной пулей в левой скуловой дуге.
Здесь до Буффало дело еще не дошло; вот, спускается на палубу — лихо, как не всерьез. Судя по измызганному золотому шитью на обшлагах и потемневшей латунной проволоке на рукояти сабли, он среди победителей человек не последний. Командир морской пехоты, а может, и капитан. По его приказу абордажная команда построилась в неровные шеренги; гомон утих.
Теперь полагается отправить наряды с целью систематического грабежа. Ну и добить раненых.
Это будет гуманный акт; насколько я разбираюсь в условиях, характерных для трюмов испанских судов того времени, скорая смерть куда лучше долгой дороги домой — и каторги в конце. Я уже подумывал, не стоит ли где-нибудь спрятаться — безнадежный план, — чтобы объявиться впоследствии, при благоприятных обстоятельствах, как дверь рубки приоткрылась. То есть едва не приоткрылась: мешал мой немалый вес. Дверь подалась дюйма на два, не больше. Кто-то внутри навалился как следует. Показался сапог и голубой рукав с золотыми пуговицами, но дальше дело не пошло: что-то на поясе зацепилось за дверные запоры. Карг повернул голову сразу и смотрел бесконечно долго — не меньше секунды, наверное, — потом выхватил элегантный пистолет с колесцовым замком, аккуратно прицелился…
Выстрелило, как из пушки: дыму и пламени хоть отбавляй. Я услышал, как пуля попала в цель. Солидный, хлесткий звук, будто хорошо посланный мяч ударил в бейсбольную рукавицу. Бедолага в дверях дернулся, вылетел наконец наружу и упал лицом вниз. Дернувшись пару раз, он замер. Похоже, окончательно.
Карг обернулся к своим людям и отдал короткий приказ. Послышался ропот; разочарованные взгляды последний раз обшарили палубу, и абордажная команда повернулась лицом к своему кораблю.
Ни тебе грабежа, ни тебе добычи.
Карг выполнил задачу, только и всего.
Через пять минут на борту остался только он сам, терпеливый и спокойный, как и подобает машине. Некоторое время он стоял на корме, неторопливо оглядываясь, потом двинулся в мою сторону. Я лежал тихо, как мышка, — мертвее не бывает.
Переступив через меня — и через настоящий труп, — он шагнул в рубку. Послышалась негромкая возня, будто кто-то выдвигает ящики и шарит под ковром. Спустя малое время карг вышел на палубу. Шаги неторопливо удалялись, и я осторожно приоткрыл один глаз.
Стоя у наветренного планшира, карг аккуратно снимал предохранительную фольгу с термитной бомбы. Когда бомба негромко зашипела, разгораясь, он уронил ее в просвет люка под ногами легко и непринужденно, будто маслину в бокал мартини.
Не торопясь, он пересек палубу, ухватился за свисающий канат и с похвальной ловкостью забрался на борт своего корабля. Кто-то отдал команду, — он сам, наверное, — и возникла рабочая суета. Заполоскали паруса, повернулись реи, вверх по вантам побежали матросы. Со скрипом и треском разрываемых канатов рангоут галеона освободился от хватки снастей обреченного корабля. Высокий борт испанского галеона плавно отошел в сторону; гулко хлопая напоследок, паруса наполнились ветром. Я неожиданно остался один, глядя, как с попутным ветром уходит другой корабль — и уносит моего противника.
В этот момент ухнула под палубой термитная бомба. Вслед за облаком дыма из люка вырвались языки бледного пламени. Подойдя на неверных ногах поближе, я глянул вниз, где горело рукотворное солнце. Глаза не могли терпеть — пришлось отвернуться… Даже если у лоханки стальные борта, при температуре в пять тысяч градусов железо горит не хуже сухого дерева.
Несколько драгоценных секунд я пытался хоть что-нибудь понять в происшедшем. Под ногами трещал огонь, грозясь вырваться на свободу, палуба качалась под ногами, а тень от обрубка грот-мачты качалась, как палец, грозящий телу застреленного каргом.
Труп лежал лицом вниз. У горла в луже крови мокли дорогие кружева. Одна рука скрывалась где-то под голубым мундиром, другая отлетела в сторону. Пистолет валялся в ярде от раскрытой ладони.
Сделав три шага, я подобрал оружие. Майкроджет, изготовленный на родном Коммутаторе; рукоятка индивидуальной формы, сделана будто на меня.
Ничего удивительного. Если это мой пистолет, отчего бы рукоятке не подходить? Да и рука, вон, знакомая. Без всякого желания перевернув тело, я глянул в мертвое лицо.
Свое лицо.
Глава 11
Стандартная процедура кондиционирования, которую проходят после миссии, работает надежно, избавляя от лишнего груза воспоминаний. Сейчас память вернулась, взламывая плотину. Это произошло около десяти лет назад по стандартному календарю Коммутатора, или в тысяча пятьсот семьдесят восьмом году по местному летоисчислению, где-то в Карибском море, милях в пятидесяти к юго-западу от острова Сент-Томас. Нужно было отыскать корабль под командой карга, действовавший в водах Новой Испании. Я припомнил все: преследование, абордаж, бой на палубе и как я дождался в рубке своей минуты. Один меткий выстрел устраняет источник неприятностей… Одно из моих первых заданий, давным-давно успешно выполненное, — с тех пор лишь часть истории проекта темпоральной уборки.
Часть, извлеченная из архива. Дело возобновляется в связи с появлением новых обстоятельств. Пересек собственный след во времени, пустое дело.
Само собой, новое обстоятельство нарушает все законы природы, относящиеся к перемещениям во времени, но это не главное. И не самое страшное. Хуже всего то, что все труды Коммутатора по реконструкции прошлого, свободного от влияния деятелей древней эры, не боявшихся лезть в чужую жизнь, идут насмарку.
Достаточно отвалиться одному камешку в мозаике, достаточно выпасть одному звену в цепи — и все искусственное здание вновь созданного прошлого обрушивается, как тот дворец на песке… Куча темпорального мусора — из нее никакой Коммутатор уже ничего не построит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
