— Беда, граждане, — надрывался лихой поп, поднимая на дыбы жеребчика, конокрады коней угнали!
Мимо церкви проносились на неоседланных лошадях мужики с топорами, дубинками, веревками. И, видя лихого попа на коне, кричали:
— Куда гнать, батя? Куда погоню стремить?
— На след цыган! За мной! — скомандовал поп и послал жеребчика вперед. Он сразу взял в карьер, и только пыль завихрилась да мелькнули крылья поповской рясы.
Девчонки от удивления даже рты раскрыли — никогда не видывали попа верхом на коне.
А за ним с гиканьем понеслись в погоню деревенские всадники.
Не прошло и нескольких минут, как девчонки увидели прискакавших к церкви углежогов.
— Куда погоня скачет? Где пыль клубится? — спрашивали они у звонарей, задирая головы вверх. — Цыганский табор стоит или снялся, не видать вам?
Поповичи приостановили бить в набат и высунули свои красные, распаренные лица.
— Один табор снялся, а другой остался! — крикнули Фома и Ерема. Немного подальше, вон туда, как проедете, увидите на берегу палатки. Там цыганят полно…
Видать, сами цыгане смотались, а детвору оставили!
Ясно?
— Понятно! — отозвались углежоги, приударили коней и помчались.
— Девчонки! — воскликнула вдруг Сима, словно очнувшись. — Куда же они им указали? Ведь там наш пионерский лагерь, а не цыганский табор.
Все звено сразу поднялось и побежало к колокольне.
— Фома! Ерема! — закричала Сима. — Что вы наделали? Почему послали погоню по ложному следу?
В ответ Фома и Ерема ничего им не сказали. Завидев доверчивых девчонок, они вдруг затанцевали под колоколами и, показывая им языки и гримасничая, запели:
У Еремы лодка с дыркой,У Фомы челнок без дна!Кто доверится таким,Будет олухом святым!
— Что это значит?! — все еще не веря ужасному превращению «простаков», любителей конфет, в злых насмешников, воскликнула Сима.
Сыпьте больше нам конфет,Пионеров ваших нет! —
ответили Фома и Ерема и снова взялись бить в набат.
Тут девчонки, не сговариваясь, опрометью побежали к лагерю.
Они опоздали, конечно. И очень хорошо. Иначе бы они увидели такое… такое…
Даже не знаешь, как это описать!
Тетрадь десятая
Под звон набата. — Ату, цыганята, лови их! — Без милиции не разберешься. — Дикая скачка на неоседланных конях.
Набат, раздавшийся с колокольни выселковской церкви, разбудил пионерский лагерь. Первым выскочил Рубинчик.
— Что это? Что такое? Ух, здорово трезвонят! Почему? — спрашивал он, прыгая с ноги на ногу и поеживаясь от утреннего холодка. Ему, городскому жителю, еще не приходилось слышать такого тревожного, призывного звона.
Вслед за ним высыпали из палаток все ребята звена, с тревогой озирались по сторонам.
После душной, грозовой ночи утро наступило тихое, ясное, в небе ни облачка. Река не плеснет. Ветерок не прошумит. В природе покой и тишина. А среди людей творится что-то недоброе. От села доносятся крики, топот. И частые, тревожные удары набатного колокола.
Страшновато стало ребятам, а тут еще, как нарочно, никого взрослых в лагере нет. Иван Кузьмич взял в совхозе лошадь и уехал за кинопередвижкой. Василиса Васильевна чуть свет отправилась в совхоз за продуктами, взяв с собой дежурное звено. Вожатый Федя с Бобом, как мы помним, ушли в церковь, а оттуда прямо в коммуну «Красный луч» за девчатами.
Не повезло же Рубинчику в это роковое утро!
Босоногие, взлохмаченные, загорелые, в одних трусах, ребята из его звена только выскочили из палаток, как из-за леса вдруг появились чернолицые всадники. Завидев лагерь и испуганных мальчишек, они гикнули, приударили коней и, размахивая кнутами, веревками, кольями, устремились к ним.
— Вот они, дьяволята!
— Лови цыганят!
— Хватай, не упускай!
В ужасе мальчишки бросились врассыпную. Кто по-мышиному шмыгнул в палатку, кто по-лягушечьи нырнул в речку, а Рубинчик по-обезьяньи взобрался на дерево.
Ничего не помогло. Не спасли ни речка, ни деревья, ни полотняная палатка. Из воды ребят повытаскивали за ноги, заехав в речку прямо на конях. Из палатки вытащили за руки. А с дерева Рубинчика стрясли, как майского жука.
— Где ваши отцы?
— Где наши кони? — грозно спрашивали чернолицые всадники перепуганных мальчишек.
— Нет у нас коней!
— В Москве наши отцы! — отвечали стиснутые могучими руками углежогов ребята.
— Своих не выдаете, цыганское отродье?
— Души вытрясем!
— Мы вам Москву покажем!
И великан с всклокоченной бородой поднял Рубинчика за уши.
— Куда наших коней угнали? Говори, чертенок!
— Ой-ой-ой! — заголосил Рубинчик. — Отпустите, все скажу.
— Тебя отпусти, ты убежишь, — сказал бородач и веревкой прикрутил Рубинчика к себе. — В милиции все расскажешь, фараоново племя!
— Расскажу… — твердил Рубинчик.
— Везем их в город, ребята! Самосуда не устраивай, теперь не старые времена! Дети все-таки… — скомандовал председатель артели.
— Дети за отцов не отвечают! Будьте сознательными! — выкрикнул Рубинчик.
— Заткни ему рот, — закричали углежоги. — Он еще нас учить будет.
— Вперед! Тронули!
Посадив ребят впереди себя на коней, углежоги помчались в город, оставив растоптанный лагерь…
— Побейте их — да в воду!
— Чего вы с ними цацкаетесь, дайте нам на расправу конокрадское отродье!
— За побитого конокрада поп все грехи простит!
Такими возгласами провожали углежогов и их пленников жители деревень, по улицам которых они проносились, вздымая пыль. Собаки хватали всадников за ноги, заливаясь отчаянным лаем, мальчишки швырялись камнями и палками.
Рубинчик все порывался крикнуть, что они не конокрады и не дети конокрадов, а честные ребята, пионеры. Но рот у него был заткнут тряпичным кляпом. А остальные ребята из его звена с перепугу ничего не понимали и молчали. И он только размахивал руками да корчил страшные гримасы.
И вид у черного курчавого Рубинчика с кляпом во рту, в одних трусах был такой страшный, что даже сердобольные бабы, которые готовы были пожалеть маленьких цыган, и те, косясь на него, крестились.
— Ух, видать, разбойник, глазищами так и сверкает!
Так мчались в районное отделение милиции выселковские углежоги, в полной уверенности, будто они захватили настоящих цыган.
А в это время настоящие цыгане были далеко-далеко.
И никаких коней они не крали. Ни артельных, ни колхозных. Старейшина рода прослышал, будто в привольных степях Украины Советская власть отвела цыганам черноземные земли. Дает возможность построить дома. Пахать и сеять. Жить, как все добрые люди.
И он повел свой табор на юг, никому никакого зла не сделав.
Куда же подевались деревенские артельные кони, из-за которых поднялась такая кутерьма?
На этот вопрос мог ответить только выселковский лихой поп.
Это он помог найти угнанных коней. И не так далеко от села, в соседнем мелколесье. Они отыскались в одном из оврагов, густо заросших кустарником.
Сюда направился поп, словно по какому-то чутью. Он разъезжал по мелколесью, свистел, поднявшись на стременах. Конь его громко ржал. И вдруг на его ржанье раздалось ответное.
— И как вы догадались, батюшка, что кони здесь спрятаны? — спрашивали обрадованные сельчане.
— А у меня на эти дела глаз наметанный, — хвалился лихой поп, — я все повадки конокрадов знаю. Обязательно где-нибудь спрячут, а когда шум уляжется, вернутся и потихоньку уведут.
Вернулся он в Выселки как победитель, верхом на взмыленном коне. Космы развеваются, полы рясы, как крылья, глазищи горят, рот до ушей. Толстый, пыльный, потный, веселый. Тут же пошел помыться в бане, истопленной ради субботы. И сел на открытой веранде пить чай с медом. Распивал чай и хвастался перед попадьей:
— Ну, матушка, и погонял я на славу. Двух зайцев убил. И нашему сельскому миру доброе дело сделал — коней нашел. И безбожников посрамил.
— Безбожников цыган? — спрашивала попадья, подавая ему горячие пироги и пышки.
— И не только, — отвечал поп, — досталось сегодня и цыганятам в красных галстуках. Забудут они дорогу в нашу местность. Прокатили мы их на вороных!
— На каких вороных, куда прокатили?
— Туда, куда нужно! — отвечал поп и смеялся так, что чай расплескался с блюдечка на его чесучовую рясу, в которую он переоделся после бани.
Смеялись смеете с отцом и озорные поповичи, вспоминая ночные проделки.
— Как мы сонного табунщика-то связали, а?
— Не успел проснуться — закатали в свиту…
— Не узнал?
— Нет, спросонья принял нас за цыган. Мы живо лучших коней в мелколесье угнали и были таковы.
