— Ну и местечко выбрали вы, однако, для своего оффиса. Здравствуйте, Дик!
— Добрый день. А чем оно плохо? Вполне современный небоскреб — бетон и стекло. И расположен не где-нибудь, а прямо на авениде О’Хиггинс.
— У меня в голове не укладывается: вы — и весь этот балаган...
Маккензи золотыми щипчиками откусил кончик длинной гаваны, обрезанной частью обмакнул сигару в чашку с черным кофе, дымившуюся на столе. («Видно, бывал на Кубе, где бы иначе он приобрел эту привычку?») Закурил.
— А что прикажете делать? Департамент социологических исследований, которым я руководил, после национализации ИТТ закрылся. («Слышал я, слышал об этих исследованиях, смахивающих на составление разведсводок для совета директоров компании».) Меня выбросили на улицу — впору хоть пособие по безработице просить. («Это с твоими-то деньгами, ханжа!»)
— Но вы могли уехать из Чили, получить пост в другом филиале фирмы или даже в Центральном правлении, в Штатах?
— Не хотелось покидать Сантьяго. Понимаете, люблю я этот город, эту проклятую страну. («Не знаю, как насчет любви, но то, что стареющий супермен прекрасно разбирался в чилийских делах и безукоризненно владел местным певучим диалектом испанского языка — факт несомненный».)
— А почему все-таки сыскное бюро, да еще с такой деликатной специализацией по адюльтерам?
— Чистая случайность. Увидел в газете «Меркурио» объявление: «Требуется частный детектив с собственной машиной». Явился сюда. Взяли. Понравилось. Потом откупил всю контору на корню. Деньги — плевые, а, согласитесь, приятнее быть независимым, вести дело самому.
— Между прочим, Дик, я видел вас не так давно на ферме «Сельва Верде».
— Вы что-то путаете, вездесущий мистер Счастливчик. Так ведь вас зовут друзья?
Я не дал увести разговор в сторону:
— Клянусь, я видел вас. («Моя проявленная пленка, не оставляя места для сомнений, зафиксировала чеканный профиль социолога из ИТТ».) Вы сидели в «фольксвагене» и о чем-то беседовали с Марком Шефнером.
— Марк Шефнер? — Маккензи недоуменно наморщил низкий лоб, отчего кустистые брови подползли к некогда пышной шевелюре. — Не припоминаю такого.
— Пусть будет по-вашему. Оставим это... У меня дело к вам, Дик. Вы знаете из рекомендательного письма Драйвуда, что я собираю материалы для книги о заговоре красных. Но до сих пор ничего о плане «Зет» обнаружить не удалось. Sine ira et studio[4] — поделитесь любой информацией, которой располагаете.
Чугунные глаза специалиста по адюльтерам не отразили ни малейшего движения мысли или эмоций, но он определенно понял меня, хотя с латынью был явно не в ладах, а уж «Анналы» Тацита наверняка не читал даже в переводе на английский.
— На прошлой неделе с оказией я получил весточку от мистера Драйвуда. Он еще раз настоятельно предлагает мне помочь вам. Я, конечно, теперь всего лишь скромный частный детектив, но... — последовала многозначительная пауза, — кое-какие важные связи сохранились, а значит, и информация имеется.
Маккензи поднялся, решительно распрямив свой могучий скульптурный торс. Остановился у вделанного в стену бара, забитого бутылками.
— Если вы намерены угостить меня, Дик, покорнейше благодарю — мне еще сегодня предстоит выдать триста строк для «Лос-Анджелес таймс».
— Да нет, сынок! Я не за тем.
Один из отсеков бара оказался потайным сейфом. Дик бережно извлек оттуда канцелярскую папку с фирменным вензелем ИТТ.
— Результаты последнего опроса общественного мнения, проведенного вашим почившим в бозе департаментом? — усмешливо сказал я.
Однако Дик не поддержал шутливого тона:
— В этой папке — бомба замедленного действия. Копия плана «Зет». Оригинал хранится в кабинете заместителя министра внутренних дел Даниеля Вергара.
Я весь напрягся: гончая наконец-то напала на след! Суть плана, изложенного на пяти с половиной машинописных страницах, вкратце сводилась к следующему:
первый этап — физическое уничтожение высших офицеров всех трех родов войск чилийских вооруженных сил;
второй этап — захват правительственных учреждений, конгресса, муниципалитета;
третий этап — истребление гражданских лиц, настроенных оппозиционно к партиям Народного единства...
— Разрешите один экземпляр взять с собой? — отказываясь верить неожиданно выпавшей удаче, спросил я омерзительно-робким голосом.
— Само собой разумеется. И цените, Счастливчик: из писак вы единственный, кто получил этот сенсационный документ. Предупреждаю: никому ни слова и в газеты пока не давать...
— Почему?
— Преждевременно, — загадочно ответил Маккензи. — Полученный материал вы должны использовать в книге. Вот с ней вам лучше поторопиться. Недалек тот день, когда правду о плане «Зет» будет можно и нужно сделать достоянием свободного мира.
— Хоть убейте, Дик, ничегошеньки не понимаю.
— А вам и не надо понимать, дружище! Занимайтесь своим делом.
Мы поменялись ролями. Самоуверенный журналист, по-хозяйски и свысока учинивший чуть ли не допрос владельцу заурядного сыскного бюро, превратился в послушного исполнителя диких, с точки зрения любого газетчика, распоряжений. Впрочем, спорить не приходилось: за широкой спиной узколобого сыщика маячила тень элегантного Джеймса Драйвуда, от которого, как ни крути, зависела судьба моей книги.
В тот вечер я так и не отправил обещанные газете триста строк. Не хотелось заниматься дежурной жвачкой из лежащих на поверхности новостей, хотя обычно я с интересом следил за перипетиями напряженной политической жизни республики. Поляризация сил становилась все более отчетливой. Центризм исчез. Невидимая демаркационная линия разделяла чилийцев на два лагеря — правых и левых, с их различными оттенками и нюансами. Меня — стороннего наблюдателя — поражало, что размежевание коснулось даже личной жизни и привычек людей: здесь читали только свои газеты, слушали только свои радиостанции, смотрели программы только своих телевизионных каналов. Оппозиция обвиняла правительство Народного единства в «эскалации антидемократических действий». Альенде, в свою очередь, утверждал, что новые факты свидетельствуют «о желании реакции развязать в стране гражданскую войну». Разобраться тогда в этой каждодневной чересполосице противостояний и противоборства мне было чертовски трудно.
В последних числах апреля левые устроили в Сантьяго похороны двадцатидвухлетнего строителя Хосе Рикардо Аумадо. Его убили во время демонстрации сторонников Народного единства выстрелами из штаб-квартиры христианско-демократической партии. Я присоединился к траурной процессии, растянувшейся на несколько километров по умолкшим улицам города: тут были рабочие, служащие, студенты, домохозяйки, школьники — никак не менее двухсот тысяч человек. Во главе грандиозной колонны шли министры, руководители партий правящей коалиции, лидеры Единого профсоюзного центра. В момент, когда печальный кортеж поравнялся с дворцом «Ла Монеда», последние почести погибшему отдал президент Сальвадор Альенде.
