[11]
Я был озадачен. Бумага была необычно плотная, совершенно не похожая на почтовую. Неожиданно меня осенило.
— Пуаро! — закричал я. — Это же фрагмент завещания!
— Совершенно верно.
Я быстро взглянул на него:
— Вы не удивлены?
— Нет, — мрачно ответил он. — Даже ожидал этого.
Я вернул ему кусочек бумаги и пронаблюдал, как Пуаро спрятал его в свой чемоданчик с той же методичной осторожностью, с какой делал все. Голова моя пошла кругом. Что за осложнение с завещанием? Кто его уничтожил? Тот, кто оставил стеариновое пятно на полу? Очевидно… Но как он сюда проник? Все двери были закрыты изнутри.
— Теперь, друг мой, — быстро проговорил Пуаро, — пойдемте! Я хочу задать несколько вопросов горничной… Ее зовут Доркас, не так ли?
Мы прошли через комнату Алфреда Инглторпа, и Пуаро задержался в ней достаточно долго, сделав довольно-таки исчерпывающий осмотр. Потом мы вышли, заперев за собой дверь, как и в комнате миссис Инглторп.
Я проводил Пуаро вниз, в будуар, который он изъявил желание осмотреть, а сам отправился на поиски Доркас.
Однако, когда я вернулся, будуар оказался пуст.
— Пуаро! — позвал я. — Где вы?
— Я здесь, друг мой!
Через французское окно он вышел из комнаты и стоял, любуясь цветочными клумбами.
— Восхитительно! — бормотал Пуаро. — Восхитительно! Какая симметрия! Обратите внимание на этот полумесяц или на те ромбы… Их аккуратность радует глаз! Подбор растений превосходный! Их посадили недавно, не так ли?
— Да, по-моему, их сажали вчера после полудня. Да входите же! Доркас уже здесь.
— Eh bien, eh bien![12] Не сердитесь из-за минутной радости, которую я себе позволил.
— Да, но есть дело более важное!
— Почему вы думаете, что эти чудесные бегонии менее важны?
Я пожал плечами. Когда Пуаро в таком настроении, с ним просто невозможно разговаривать.
— Вы не согласны? Однако подобные случаи бывали. Ну хорошо! Давайте войдем и поговорим с преданной Доркас.
Доркас стояла в будуаре — руки сложены спереди, упругие аккуратные волны седых волос под белым чепцом — яркий пример образцовой прислуги прежних лет.
Поначалу она отнеслась к Пуаро с некоторой подозрительностью, но он быстро сумел расположить ее к себе.
— Прошу вас. — Детектив пододвинул ей стул. — Садитесь, мадемуазель!
— Благодарю вас, сэр.
— Вы провели с вашей хозяйкой много лет, не так ли?
— Десять лет, сэр.
— Это долгий срок и очень преданная служба! Вы были сильно привязаны к ней, не правда ли?
— Она была для меня очень хорошей госпожой, сэр.
— Тогда вы не будете возражать, если я задам вам (разумеется, с разрешения мистера Кавендиша) несколько вопросов?
— О, конечно, сэр!
— В таком случае я начну с расспросов о событиях, которые произошли вчера после полудня. Ваша хозяйка с кем-то ссорилась?
— Да, сэр. Но я не знаю, должна ли я… — Доркас заколебалась.
Пуаро пристально посмотрел на нее:
— Любезная Доркас, необходимо, чтобы я знал как можно подробнее об этой ссоре. Не думайте, что вы таким образом выдаете секреты вашей госпожи. Она мертва, и надо, чтобы мы знали все… если собираемся за нее отомстить. Ничто не может вернуть ее к жизни, но мы надеемся, если здесь было предательство, отдать убийцу под суд.
— Аминь! — с жаром откликнулась Доркас. — Не называя никого по имени, скажу — есть один в этом доме, кого никто из нас никогда терпеть не мог! То был черный час, когда его тень впервые упала на порог этого дома.
Пуаро подождал, пока ее возмущение уляжется, а потом деловым тоном продолжал спрашивать:
— Давайте вернемся к ссоре. Когда вы о ней услышали?
— Видите ли, сэр, мне вчера случилось проходить по холлу…
— В какое время это было?
— Я не могу сказать точно, сэр, но еще задолго до чая. Может, в четыре часа… а может, немного позже. Так вот, сэр, иду я, значит, и вдруг слышу голоса, очень громкие и сердитые. Не то чтобы я собиралась слушать… но так уж случилось. Я остановилась. Дверь была закрыта, но госпожа говорила очень резко и громко, и мне ясно было слышно, что€ она говорит. «Вы мне лгали, вы обманули меня!» — сказала она. Я не слышала, что ответил мистер Инглторп. Он говорил гораздо тише, чем она… но миссис Инглторп ответила: «Как вы смеете? Я содержала, одевала и кормила вас! Вы обязаны мне всем! И вот как вы мне отплатили! Принеся позор нашему имени!» Я опять не услышала, что он сказал, но она продолжала: «Что бы вы ни говорили, это не имеет значения. Я отчетливо вижу свой долг. Я все решила. Не думайте, что страх перед оглаской или скандал между мужем и женой смогут удержать меня». Потом мне показалось, что они выходят, и я быстро ушла.
— Вы уверены, что слышали голос именно мистера Инглторпа?
— О да, сэр! Чей же еще голос это мог быть?
— Ну а что случилось потом?
— Позже я вернулась в холл, но все было тихо. В пять часов миссис Инглторп позвонила в колокольчик и попросила меня принести в будуар чашку чаю… Никакой еды… только чай. Выглядела она ужасно — такая бледная и расстроенная. «Доркас, — сказала она, — я пережила большой шок». — «Мне очень жаль, мэм, — ответила я. — Но вы почувствуете себя лучше, мэм, после чашки крепкого горячего чая!» Она держала что-то в руке. Я не знаю, было это письмо или просто листок бумаги, но на нем было что-то написано, и госпожа все время смотрела на этот листок, как будто не могла поверить своим глазам. «Всего несколько слов, — прошептала она, будто забыла, что я рядом, — и все изменилось!» А потом она мне вдруг и говорит: «Никогда не верьте мужчинам, Доркас! Они этого не стоят!» Я поспешила уйти и принесла ей чашку хорошего крепкого чая. Миссис Инглторп меня поблагодарила и сказала, что, наверное, почувствует себя лучше, когда его выпьет. «Я не знаю, что делать, — поделилась она. — Скандал между мужем и женой — ужасная вещь, Доркас! Если бы я могла, то лучше бы все это замяла». Тут вошла миссис Кавендиш, и госпожа больше ничего не сказала.
— У нее в руке все еще было письмо или какая-то бумажка?
— Да, сэр.
— Как вы думаете, что она сделала потом с этим письмом?
— Гм… я не знаю, сэр. Может, заперла его в свой фиолетовый портфель.
— В нем она обычно держала важные бумаги?
— Да, сэр. Каждое утро приносила его с собой и каждый вечер брала наверх.
— Когда она потеряла от него ключ?
— Вчера в полдень заметила, что ключа нет, и велела,
