— Ты уверена, что Марта поедет за нами?
— Да, да, конечно.
Итак, вперед — высовываться из штабной машины, отдавать честь, смотреть на пробегающие за окнами места, с каждым днем все меньше думать о Марте, месяц за месяцем выслушивать все больше лжи, видеть все больше уловок. И наконец, забыть, забыть… До третьего дня…
Я перешел через площадь и остановился у церкви Сан Чиприано. Она была закрыта. В полдень все церкви закрыты… В мои обязанности групповода, помимо прочего, входило примирять туристов с этим фактом. Теперь и мне нужно было чем-то занять время до часа открытия.
И вдруг я увидел человека, которого знал. Он с группой приятелей стоял на площади — косоглазый малый с длинным, узким лицом. Он почти не изменился и в старости выглядел так же, как в сорок пять. Это был сапожник с виа Россини, время от времени он чинил нам обувь. Его сестра Мария служила у нас кухаркой и дружила с Мартой. Он и его сестра, если она еще жива, наверняка поддерживают с ней отношения. Вопрос был в том, как подойти к нему, не выдав себя. Не сводя с него глаз, я закурил еще одну сигарету.
Но вот беседа закончилась, и он двинулся с места. Но не вверх по виа Россини, а влево от площади, по виа деи Мартири и затем свернул в боковую улочку. Чувствуя себя детективом из полицейского романа, я пошел за ним. Идти приходилось медленно — он то и дело останавливался, чтобы перемолвиться со знакомыми; и мне из опасения привлечь к себе внимание приходилось наклоняться, делая вид, будто я завязываю шнурок ботинка, или озираться вокруг, словно заблудившийся турист.
Он пошел дальше и в дальнем конце узкой улочки свернул налево. Когда я с ним поравнялся, он стоял на верхней ступени крутой лестницы у небольшой часовни Оньиссанти. Ступени почти вертикально спускались на расположенную внизу виа деи Мартири. Он посторонился, давая мне пройти.
— Извините, синьор, — сказал он.
— Прошу прощения, синьор, — ответил я. — Я впервые в Руффано и шел, куда глаза глядят.
Взгляд его косых глаз всегда приводил меня в замешательство: я не знал, смотрит он на меня или нет.
— Лестница Оньиссанти, — сказал он, показывая рукой на ступени. — Часовня Оньиссанти.
— Да, — сказал я, — вижу.
— Вы хотите осмотреть часовню, синьор? — спросил он. — Ключ у моей соседки.
— В другой раз, — возразил я. — Не беспокойтесь, прошу вас.
— Никакого беспокойства, — заверил он меня. — Соседка сейчас должна быть дома. В сезон она открывает часовню в определенные часы. Сейчас это ни к чему.
И прежде чем я успел его остановить, он крикнул в окно небольшого домика перед часовней. Окно открылось, и из него высунулась голова пожилой женщины.
— В чем дело, синьор Джиджи?
Джиджи, так и есть. Именно это имя было на вывеске сапожной мастерской. Нашей кухаркой была Мария Джиджи.
— Посетитель желает осмотреть часовню, — крикнул он и стал ждать, пока женщина спустится вниз.
Окно с шумом захлопнулось. Я чувствовал себя незваным гостем.
— Прошу прощения за беспокойство, — сказал я.
— К вашим услугам, синьор, — ответил он.
Я был уверен, что косые глаза внимательно меня рассматривают. Я отвернулся. Через несколько секунд дверь открылась и появилась женщина со связкой ключей в руках. Она отперла дверь часовни и знаком предложила мне войти. С притворным интересом я смотрел по сторонам. Главной достопримечательностью часовни были восковые скульптуры святых мучеников. Я помнил, как меня приводили сюда в детстве и служитель отчитал меня за то, что я хотел потрогать их руками.
— Великолепно, — заметил я, обращаясь к наблюдавшей за мной паре.
— Таких больше нигде нет, — сказал сапожник и, о чем-то вспомнив, добавил: — Синьор сказал, что он не из Руффано?
— Нет, — сказал я. — Я приехал из Турина.
Инстинкт подсказал мне назвать родной город отчима, где умерла моя мать.
— Ах, из Турина. — Казалось, он был разочарован. — У вас в Турине нет ничего подобного.
— У нас есть плащаница, — возразил я, — плащаница, в которую был завернут Спаситель. На ней до сих пор сохранились следы священного тела.
— Я этого не знал, — виновато заметил он.
Какое-то время мы молчали. Женщина звякнула ключами. Я снова почувствовал на себе взгляд сапожника и немного смутился.
— Благодарю вас, — обратился я к ним обоим. — Я увидел вполне достаточно.
Я протянул женщине двести лир, и она спрятала их в карман широкой юбки. Затем пожал сапожнику руку и еще раз поблагодарил его за любезность. Спускаясь по лестнице Оньиссанти, я почти не сомневался, что они смотрят мне вслед. Возможно, я кого-то или что-то им напомнил, хотя что общего могло быть между мужчиной из Турина и десятилетним мальчуганом.
Я вновь направился в сторону пьяцца делла Вита и на виа Сан Чиприано, в нескольких шагах от церкви, заметил небольшой ресторан. Я позавтракал, выкурил сигарету, но в голове у меня по-прежнему не было никаких планов. Ресторана этого я не помнил, он был новый и, видимо, пользовался популярностью, поскольку вскоре все столики оказались занятыми. Повинуясь смутному беспокойству, я вынул сложенную газету и поставил ее перед собой, прислонив к графину с вином.
— Извините, у вас не занято? — спросил чей-то голос.
Я поднял глаза.
— Разумеется, нет, синьорина. — Я слегка вздрогнул от неожиданности и освободил место на столике.
— Кажется, утром я видела вас во дворце, — сказала она.
Я с удивлением взглянул на нее и тут же извинился. Я узнал женщину-лектора, которая водила группу студентов.
— Вы старались от нас ускользнуть, — сказала она. — Не могу осуждать вас за это.
Она улыбнулась. У нее была приятная улыбка, хотя рот несколько великоват, и разделенные на пробор, зачесанные назад волосы. На вид ей было года тридцать два. Под ее левым глазом я заметил большую родинку. Некоторые мужчины находят такие метки сексуально привлекательными. У каждого свой вкус…
— Я пытался убежать не от вас, — объяснил я, — а только от ваших слушателей.
Гораздо реже общаясь со своими соотечественниками, чем с представителями других национальностей, особенно с американцами и англичанами, и всегда находясь в подчиненном положении, я разучился общению с итальянками, которые любят, чтобы за ними ухаживали, и рассматривают это как простую любезность с вашей стороны.
— Если бы у вас было желание что-нибудь узнать о выставленных во дворце картинах, вы могли бы к нам присоединиться.
— Я не студент, — ответил я, — и не люблю быть одним из многих.
— Вероятно, вы предпочли бы персонального гида, — пробормотала она.
Я понял, что до окончания трапезы галантность будет наилучшей линией поведения. Когда же мне станет скучно, я всегда смогу взглянуть на часы и извиниться, сославшись на то, что спешу.
— Как и большинство мужчин, — сказал я. — Вы не находите?
Она улыбнулась улыбкой заговорщицы и сделала знак официанту.
— Возможно, вы и правы, — сказала она. — Но я преподаватель университета и должна выполнять свою работу. Должна нравиться как мальчикам, так и девочкам, и вложить некоторые факты в их упрямые головы.
— Это сложная задача?
— С большинством из них — да, — ответила она.
У нее были маленькие руки. Мне нравится, когда у женщин маленькие руки. Колец она не носила.
— Что входит в ваши обязанности? — спросил я.
— Я прикреплена к факультету истории искусств, — ответила она. — Два-три раза в неделю читаю лекции студентам второго и третьего курсов и вожу первокурсников во дворец, как сегодня, и в другие места, представляющие интерес. Я здесь уже два года.
Официант принес ее заказ. Несколько минут она ела молча. Затем взглянула на меня и улыбнулась.
— А вы? — спросила она. — Вы приезжий? На туриста вы не похожи.
— Я групповод, — ответил я. — Приглядываю за туристами, как вы приглядываете за студентами.
— И ваши подопечные здесь в Руффано? — На ее лице появилась легкая гримаса.
— Нет. Сегодня утром я в последний раз пожелал им хорошей скорости.
— И теперь…
— Можно сказать, что теперь я свободен для предложений.
Некоторое время она молчала. Ее целиком занимала еда. Но вот она отодвинула тарелку и принялась за салат.
— Для какого рода предложений? — спросила она.
— Делайте. Я отвечу.
Она посмотрела на меня, словно о чем-то задумавшись.
— Какими языками вы владеете?
— Английским, немецким и французским. Но я никогда не читал лекций, — сказал я.
— Я этого и не предлагала. У вас есть диплом?
— Туринский диплом по иностранным языкам.
— В таком случае — почему групповод?
— Видишь страну. Хорошие чаевые.
Я заказал еще кофе. Беседа ни к чему меня не обязывала.
— Итак, у вас каникулы? — сказала она.
