Абакумов просит Пономаренко дать указание подведомственным ему штабам пресечь подобную практику и не мешать контрразведке выполнять профессиональные задачи.
В ответ секретарь ЦК раздражается: «…почему со времени организации “Смерш” никто из работников этого управления не говорил о том, как они собираются и что намечают предпринять, чтобы организовать работу и развернуть борьбу с агентурой противника…» Иными словами, сидящий в Москве начальник советских партизан недоволен тем, что «Смерш» не рассказал массам и их партийным вожакам, как он собирается воевать со шпионами, не раскрыл методов и тактики контрразведывательной работы! В конце своего строгого ответа, больше похожего на отповедь Абакумову, Пономаренко пишет: «Нам кажется, что известная часть работников управления, если судить по их поведению, хотела бы быть в некоторого рода начальственном положении к руководящим органам партизанского движения и рассматривать их как подчиненные “Смерш” органы.
Но это глубокое заблуждение, которое ничего, кроме разочарования, не может принести таким работникам».
Комментировать документ излишне.
Абакумов не случайно решился на письмо Пономаренко. На то нужны были веские причины и определенное гражданское мужество: известно, что Сталин хорошо относился к главному белорусскому большевику.
Причин хватало. Контрразведка отмечала значительную засоренность партизанских отрядов предателями и изменниками Родины. Были случаи, когда партизанские командиры держали в любовницах женщин, завербованных абвером и СД. Шпионки имели доступ не только к командирскому телу, но и к секретным документам, так как партизанское начальство устраивало «любимых» на работу… в штабы!
И происходило все это в местах, по которым пролегал путь Доронина-Кравченко…
Глава шестая. Минск
«…Минск …Минск, подъезжаем! Минск, господа… Минск…» - проводник двигался по тесному коридору купейного вагона, умело обтекая стоящих у окон пассажиров. Их было немного - офицеры дислоцированной в районе Полоцка 3-й танковой армии вермахта да несколько одетых в добротное гражданское платье чиновников местного самоуправления из числа бывших совслужащих.
Панорама за вагонным окном навевала тоску: снег хотя и засыпал обожженную наготу разрушенных еще в 41-м пригородов белорусской столицы, но то тут, то там выглядывали из-под белого покрывала куски искореженного металла, бесформенные фрагменты кирпичной кладки - все, что осталось от бывшего дома.
Доронин не выспался. Чуть свет его подняли по приказу Димсриса, машина уже стояла у ворот. Он успел только плеснуть на лицо пару пригоршней холодной воды да бросить в мешок нехитрые пожитки. Буквально на несколько минут его завезли в штаб группы, где Димсрис познакомил его с каким-то фельдфебелем, то ли Крабсом, то ли Кребсом; сказал, что руководство абверкоманды распорядилось срочно переправить его в Минск, что фельдфебель будет его, Доронина, сопровождать, так как пока не решено, на какое имя готовить ему, Доронину, документы, а потому он «вне закона»… Ха-ха… Прощаясь, Димсрис предположил, что они в ближайшее время не увидятся, так как теперь он, Доронин, будет работать на более ответственном направлении и подчиняться непосредственно Герлицу. Гауптман проводил Доронина и фельдфебеля до машины и приказал шоферу поторопиться, чтобы успеть на утренний поезд. В вагон они вскочили уже на ходу. У проводника нашелся чай, фельдфебель оказался запасливым и достал кусок копченой колбасы, они перекусили, и Доронин, прислонившись к трясущейся вагонной стенке, уснул…
«…Минск, господа, Минск! Прошу не забывать свои вещи! Минск, господа, Минск…» - проводник приглашал пассажиров к выходу. На перроне Доронина встречал высокий холеный военный в форме лейтенанта. Он поздоровался кивком головы, не обратив внимания на фельдфебеля, и направился к ожидавшей его машине.
- Я зондерфюрер Штефан, - отрекомендовался на прекрасном русском языке лейтенант, когда машина плавно тронулась, - нам с вами, Доронин, предстоят несколько месяцев важной работы, о содержании которой узнаете позже. Пока прошу запомнить одно: беспрекословное подчинение, жесткая дисциплина, скрупулезное исполнение всех приказов, распоряжений и инструкций - вот ваш устав на ближайшее время. Вопросы есть?
- Я был знаком с лейтенантом Стефаном из 113-й абвергруппы…
- У меня нет родственников в абвере, - предупредил вопрос зондерфюрер.- Что еще?
- Вы прекрасно говорите по-русски, герр лейтенант…
- Я родился и долгое время жил в России. А вы говорите по-немецки?
- Плохо… так, несколько слов, - смущенно ответил Доронин.
Сидевший на переднем сидении лейтенант обернулся и несколько секунд внимательно смотрел на Доронина.
- Научитесь, - после паузы с улыбкой бросил он. Машина остановилась возле небольшого, аккуратного домика. - Мы приехали. Это угол Ленинской и Ворошилова. Мы сознательно не меняем названия улиц: местным так легче ориентироваться, а нам все равно, какие названия запоминать, старые или новые. К тому же в этом есть некая политическая деликатность: надо уважать традиции территории. Впрочем, возможно, за это и поплатился жизнью группенфюрер Кубе. Фельдфебель, подождите в машине, вас устроят на ночлег, а завтра поедете обратно. Идемте, Доронин.
Вдвоем они поднялись на второй этаж, Штефан открыл своим ключом одну из комнат, привычным движением зажег свет и пригласил Доронина. Комнатка была небольшая, но уютная. На стоящем возле кровати венском стуле висела новенькая форма фельдфебеля немецкой армии. На столе лежали фуражка и какой-то конверт.
- Это ваша форма, Доронин. Приказом командующего группой армий «Центр» вам присвоено звание фельдфебеля вермахта. Поздравляю вас! В конверте - ваши документы на имя Кравченко Бориса Михайловича, необходимые для продвижения по городу пропуска и пароли, немного денег. С распорядком «санатория», в котором вы временно поселились, вас познакомит дежурный на первом этаже. Постарайтесь ограничить общение с обитателями этого дома, пореже появляйтесь в людных местах, много не пейте, не увлекайтесь женщинами, а я прощаюсь с вами на некоторое время. Отдыхайте! Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер! - ответил Доронин и устало опустился на кровать, лишь за лейтенантом затворилась дверь.
Неделя безделья пролетела незаметно. Пару раз Доронин сходил в небольшой ресторанчик в двух кварталах от «санатория», заглянул в кинотеатр, с интересом посмотрел немецкую военную хронику. Конечно, главными были события на Восточном фронте. Киношники из ведомства Геббельса убеждали, что попытка русских овладеть «смоленскими воротами» не удалась. 9-я армия под командованием генерал-полковника Йозефа Гарпе в течение месяца вела ожесточенные бои с превосходящими силами советских дивизий. Потеряв больше половины личного состава и треть бронетехники, Гарпе удерживал позиции вплоть до получения приказа об отходе. Несмотря на сдачу Гомеля в конце ноября 1943 года, сосредоточенная в Белоруссии группировка войск вермахта оказывала серьезное сопротивление частям Красной Армии, действующим на широком фронте в условиях непогоды и болотистой местности. В районе Витебска и Орши немцы остановили противника и на отдельных участках перешли в наступление. Несмотря на болезнь попавшего в автокатастрофу командующего генерал-фельдмаршала фон Клюге, группа армий «Центр» сохраняла боевой дух и верность фюреру. Кино…
Проживавшие в доме на углу Ленинской и Ворошилова Доронина интересовали мало. С первого взгляда было понятно, что это завербованные в ближайших лагерях бывшие красноармейцы, которых готовили к переброске в советский тыл. А вот новый постоялец растревожил любопытство старожилов. Он редко засиживался в столовой после ужина, в разговоры не вступал, знакомства не предлагал, - иначе говоря, вел себя строго по инструкции, которая была обязательна для всех. В отличие от остальных, деливших комнату на троих, новичок жил отдельно. Заглянувший как-то к нему «невзначай» паренек из Саратова увидел нового постояльца лежащим на кровати с толстой тетрадью в руках. Похоже, в эту тетрадь новосел что-то строчил. Никаких записей в «санатории» не вели, поэтому к «литературе» новенького отнеслись с подозрением и сразу донесли инструктору. В отсутствие Доронина инструктор запасным ключом отрыл его комнату, пролистал лежащую на столе тетрадь. Кроме написанных карандашом… стихов там ничего не было. «Поэта» обсудили в курилке, вполголоса посмеялись над немецкой разведкой, которая «стишками войну решила выиграть», - тем все и закончилось.
В последних числах декабря в «санатории» появился зондерфюрер Штефан, в длинном кожаном плаще, подтянутый, пахнущий дорогим одеколоном.
