правда, имя погибшей все-таки приводилось. Статья сопровождалась снимком заснеженного Хьединсфьордюра: в центре фотографии был запечатлен дом, в котором произошла трагедия; как и рассказывал Хьединн, дом был зажат между горами и лагуной. Глядя на этот пейзаж, Ари почувствовал, как его охватывает беспокойство, подобное тому, что овладело им, когда он слушал рассказ Хьединна. Уединенность фермы в окружении всепоглощающей тьмы ощущалась почти физически. У Ари даже появился соблазн немедленно отправиться в Хьединсфьордюр через новый туннель, чтобы своими глазами увидеть развалины фермерского дома, да и вообще узнать, что там творится, на берегу этого заброшенного фьорда. Хотя благодаря туннелю не такое уж это теперь и захолустье. Однако сознательность Ари одержала верх – позволить себе нарушить строгий запрет на выезд за пределы города он не мог, даже если речь шла о поездке в безлюдную местность поздним вечером.
Снова раздалась трель телефона.
На этот раз звонил Томас. Значит, он все-таки не лег спать после дневной смены, как того требовал здравый смысл. Ари немало беспокоил тот факт, что Томас постоянно не высыпается.
– Как дела, профессор? – спросил Томас устало.
В последнее время он взял привычку названивать Ари, когда тот дежурил в ночную смену, и справляться об обстановке. Хотя, скорее всего, ему было просто не с кем поболтать.
– В общем неплохо, – протянул Ари.
– Ты мне, естественно, позвонишь, если что.
– Естественно. Пока не забыл… Где у нас хранятся старые отчеты? – поинтересовался Ари.
– А… насколько старые? – спросил Томас, не скрывая удивления.
– Ну, примерно пятидесятилетней давности. Года так с пятьдесят седьмого.
– Чего?.. Зачем это они тебе понадобились? – озадаченно произнес Томас.
Почему бы не расспросить Томаса о том случае? В конце концов, никаких обещаний сохранять секретность Ари не давал.
– Я тут изучаю материалы одного старого дела. Так, в свободное время.
– Вот как?
– Да, речь идет о женщине, которая скончалась в Хьединсфьордюре, приняв яд. Помнишь об этом случае?
– Я, разумеется, о нем слышал, но, когда это произошло, я был ребенком. И с Хьединном я неплохо знаком, он там родился. Это его тетка умерла.
– Ну да, он звонил зимой, когда ты был в Рейкьявике. А вчера мы с ним встречались. Он собрал кое-какие вырезки из газет и попросил разобраться с тем делом получше. Я обещал, что попробую. Потом тебе подробнее расскажу, – заключил Ари неожиданно решительным тоном.
– Вот оно что? Опять Хьединн роется в прошлом – такая уж у него натура пытливая. Он ведь здесь учителем довольно долго работал. Думаю, завтра смогу раздобыть тебе эти отчеты.
– А кроме Хьединна, об этой истории кто-нибудь знает? – спросил Ари.
Немного помолчав, Томас сказал:
– Может, пастор. Отец Эггерт. Историю Хьединсфьордюра он знает как свои пять пальцев. Загляни к нему. Заодно и о теологии побеседуете.
– А как же, – бросил Ари.
Он-то думал, что шуточки о его бесславном провале на ниве изучения теологии иссякли. Со своим предназначением в жизни он определился только с третьей попытки – если, конечно, и в этот раз не ошибся. Сначала Ари некоторое время изучал философию, потом – теологию, но в результате забросил и то и другое.
– Да, кстати, – продолжил Томас, – ты журналистке-то позвонил? Это та Исрун, что занимается всеми полицейскими новостями.
– Черт, вылетело из головы, – вздохнул Ари.
Это было почти правдой – он действительно забыл о желтом стикере с номером телефона Исрун, хотя и осознанно отложил это дело на потом, когда заступил на дежурство.
Едва закончив разговор с Томасом, он набрал номер журналистки. Она ответила после третьего гудка.
– Да! – резко прозвучал ее голос.
– Это Исрун? – спросил Ари.
Новости он смотрел редко, тем не менее знал, кто она такая; ему приходилось видеть ее репортажи с места преступлений. Кроме того, он читал интервью с Исрун в воскресном приложении одной газеты, после того как ее наградили за журналистское расследование торговли людьми в Скагафьордюре. Годом ранее Ари с Томасом тоже привлекались к расследованию этого дела. На щеке у Исрун был шрам: насколько Ари помнил из ее откровенного интервью, кто-то случайно пролил на нее кипящий кофе, когда она только родилась.
– Верно, – ответила она настороженно. – А с кем я разговариваю?
– Меня зовут Ари. Я из полиции Сиглуфьордюра. Мне оставили сообщение, чтобы я вам перезвонил.
– Не прошло и полгода, – с сарказмом заметила Исрун. – Может, телефонные линии там у вас на севере тоже подхватили вирус?
– У нас тут все жители сидят за семью замками, лишь бы не заразиться. Только мы, полицейские, и ходим на работу, – резко сказал Ари. – Но я рад, что есть хоть кто-то, кто может шутить по этому поводу.
– Ну что вы… Простите, – спохватилась Исрун. – Не хотела вас обидеть. Мне просто нужно было выяснить, как у вас обстоят дела, перед тем как выпускать в эфир репортаж в вечерних новостях. Безусловно, завтра мы снова вернемся к этой теме, так что буду вам благодарна за любую информацию.
Ари все еще не справился с раздражением, поэтому высказался с большей откровенностью, чем того требовала ситуация:
– Дела обстоят, прямо скажем, паршиво. Мы-то всегда на посту, но где гарантия, что нам удастся избежать этой заразы и не отдать концы? Вот так и обстоят дела.
Исрун явно не ожидала такого ответа.
– Да-да, я понимаю. Не знаю, что и сказать… – Однако она тут же продолжила, что Ари не удивило: такая опытная журналистка вряд ли когда-нибудь окажется в ситуации, что не сможет подобрать слова. – Я хотела бы подготовить более развернутый сюжет на эту тему для нашего расширенного выпуска, который выходит во второй половине недели. Мы можем завтра записать с вами интервью?
– Мне придется переговорить с начальством, – отрезал Ари, мысленно снимая шляпу перед Исрун за то, что его довольно грубое обращение не выбило ее из колеи. – Вероятно, это можно осуществить.
– Отлично, – бодро отреагировала Исрун. – Значит, до завтра.
9
Снорри Этлертссон снимал небольшую квартиру на цокольном этаже в столичном районе Тингхольт у престарелой вдовы. Последней было глубоко за восемьдесят, и проживала она в том же доме. Квартира, которую она теперь сдавала Снорри, с пятидесятых годов прошлого века использовалась в качестве приемной ее мужа-психиатра. Поэтому, когда Снорри становилось скучно, он разыгрывал в своем воображении диалоги, которые могли когда-то происходить в этих стенах, примеряя на себя роль приходивших сюда пациентов и пытаясь проникнуться их тревогой и болью.
По его мнению, это получалось у него неплохо – фантазией он обладал незаурядной. Да и грош цена такому деятелю искусств, в том числе и музыканту, каковым являлся Снорри, который не может
