Очень быстро они поняли, что, когда приходят гости, можно получить хлеб. Не упускали они и других возможностей, и как только хозяева садились за стол, бобрята уже начинали вертеться около них, тянуть за платье, кричать, карабкаться на колени. А получив требуемое, они, тряся головой и пружиня ножками, убегали в свой домик под кроватью.
Бобрята были неразлучны с детьми и все время следовали за ними по пятам. Очень смешно передвигались они на своих коротеньких ножках: когда зверьки бежали, казалось, что катятся на колесиках две игрушки, которые кто-то завел и они не могут остановиться.
Всё, что бобрята находили на полу — мокасины, щепки или другие предметы, — они начинали таскать по комнате из угла в угол. Потом, когда бобрята подросли и стали сильнее, даже дрова начали исчезать из ящика около печки — они волокли их к себе в дом под кроватью и там отдирали острыми зубами волокна древесины, чтобы устлать свои постельки, которые всегда отличались чистотой и аккуратностью. Если бобрята замечали на полу какую-нибудь небольшую вещицу — принадлежность одежды, — они поспешно, пока хозяин не успеет спохватиться, тащили ее к себе в дом. Бобрята играли всем, что только находили, но все-таки любимыми их игрушками были щепки и метла. Мне кажется, что им нравился шум, который получался в этой игре.
Больше всего они любили бороться. Став на задние ножки и обхватив короткими ручками шею противника, они упирались головой в чужое плечо и пробовали повалить друг друга. Это давалось нелегко. Их широкие хвосты и большие перепончатые лапы служили им хорошей опорой, и зверьки напрягали все силы — толкались, храпели, пыхтели, сопели до тех пор, пока кто-нибудь из них, почувствовав, что теряет равновесие, не начинал отступать; второй продолжал наступление, тесня противника что есть мочи. Иногда отступающий, собрав все силы, переходил в наступление, и тогда борцы двигались в противоположную сторону. И так взад, вперед и вкруговую бобрята отступали, наступали, кружились совсем как в вальсе.
Борьба сопровождалась пыхтением, повизгиванием, топали лапки, хлопали хвосты. В конце концов один из хвостов подгибался, и отступающий падал на спину. Тогда борьба прекращалась, и противники дружно улепетывали, как два провинившихся проказника. Состязания всегда проходили весело, и дети не могли насмотреться на зверьков.
Подумать только, сколько у бобрят было дел и как они были заняты целый день! Состязание в борьбе, игра на свирели, глотание шпаг, выпрашивание лакомых кусочков, таскание дров и всякие шумные проказы. Бывали дни, что они успокаивались, только уходя спать. Очень занятная и шумная была эта пара, с ними некогда было скучать.
Но случалось иногда, что бобрята вдруг притихнут. Бывало, усядутся они рядышком, тихие, словно мышки, прижав передние лапки к груди, загнув хвост вперед, и, не издавая ни единого звука, смотрят вокруг и прислушиваются, словно стараясь вникнуть в смысл окружающей жизни. Когда они сидели так, Саджо опускалась перед ними на колени и рассказывала им сказку, размахивая в такт пальцем прямо перед их носиками, словно она управляла хором. А они сидели тихо, слушали и следили за пальцем и вдруг начинали кивать головами вперед и назад, из стороны в сторону, как обычно делают бобры, когда бывают довольны. Они раскачивались всем тельцем и кивали так сильно, что опрокидывались назад и катались по полу, и тогда казалось, будто они поняли смысл сказки и теперь просто надрываются от смеха[12].
Шепиэн в таких случаях держался в стороне, боясь уронить свое мужское достоинство, хотя в глубине души он, наверно, не прочь был бы принять участие в дружеской беседе. То, что он считал себя взрослым, не раз мешало ему позабавиться.
Иногда малышам становилось тоскливо, и они так жалобно скулили в своей маленькой, тесной каморке, что Саджо, которая знала, почему они тоскуют — ведь и она была сиротой, — брала их на руки и напевала им тихую песенку, стараясь убаюкать их. Бобрята прижимались к ней, вцепившись крепко друг дружке в шерсть, словно боясь расстаться, и тыкались носиками в шею девочки. Скоро горе рассеивалось, бобрята переставали скулить; глубоко вздохнув и счастливо бормоча что-то, они забывались в крепком сне. Ведь они были бездомными сиротками, эти смешные шалуны; они полюбили детей охотника так, как любили отца и мать, которых потеряли, но не могли забыть.
Особенно Чикени любил Саджо. Он был слабее Чилеви, спокойнее и нежнее. Чилеви отличался веселым, бесшабашным нравом, он был одним из тех, для кого жизнь — лишь шутка. Чикени же нередко охватывали приступы тоски, и он часто сидел, забившись в угол. В такие минуты его нужно было приласкать, взять на руки. Очень часто он скулил по ночам около кровати Саджо и не успокаивался до тех пор, пока девочка не укладывала его рядом с собой. А Чилеви тем временем громко похрапывал в каморке, развалившись на спине.
Когда Чикени попадал в беду — разобьет ли нос около печки или проиграет состязание в борьбе, — он бежал к Саджо, ища сочувствия. Саджо всегда жалела его, потому что он был более слабым; она опускалась на колени, а Чикени карабкался к ней на руки и устраивался там, успокоенный и счастливый.
А Чилеви приходил, чтобы его приласкали, только когда уставал от проказ. Тогда и он забирался на колени к Саджо; бывало, примостится около Чикени, повздыхает немного, а потом затихнет, видимо довольный своими похождениями. Саджо сидела тихо, боясь пошевельнуться, пока бобрята не пожелают слезть.
Теперь уже не трудно было их отличить друг от друга. Чилеви был сильнее, отважнее и предприимчивее, чем его братишка; он потешно шалил и, казалось, не без удовольствия стукался лбом о ножки стола, ронял вещи себе на лапки или летел кувырком в ящик с дровами. Он был любопытен, как попугай, и совал свой нос всюду, куда только мог. Однажды проказник взобрался на край ведра с водой, которое не успели убрать с пола, и, решив, вероятно, что это нырялка, со всего размаха бросился на дно. Ведро с грохотом опрокинулось, вода разлилась по полу! И что же? Чилеви был удивлен не меньше других.
Несмотря на всю свою бесшабашность, он способен был на глубокую привязанность, и, подобно тому, как Чикени ходил по пятам за Саджо, он ходил за Шепиэном — конечно, если только не был занят какой-нибудь новой проделкой.
Длительную разлуку со своим братцем Чилеви переносил с трудом. Всюду, куда бобрята отправлялись, они брели друг за дружкой или странствовали бок о бок. Когда же случалось им разлучиться, они начинали звать и искать друг друга. И когда встречались снова, то усаживались рядышком, прислонившись головками и вцепившись друг дружке в шерсть. Но недолго могли они просидеть тихо. Дело чаще всего заканчивалось борьбой, что происходило во всех радостных случаях.
И Саджо часто думала, как было бы жестоко разлучить их.
Глава VII
Торговец
Как-то раз Большое Перо сказал детям, что бобрят можно выпустить на волю. Теперь они уже были довольно большие, очень сильные и живые, и дети боялись, что зверьки куда-нибудь забредут и навсегда потеряются. Но отец уверял их, что бобрята никогда не уйдут из дому, если с ними хорошо обращаться, что они обязательно вернутся в свою каморку, как вернулись бы в настоящий бобровый дом. Он сказал, что зверьки очень быстро соскучатся и будут отсутствовать не больше часа или двух.
Итак, настал наконец незабываемый, прекрасный, волнующий день, когда в первый раз преграда, заслонявшая нижнюю часть двери хижины, была снята и бобры направились к выходу.
Только вышли они не сразу. Сначала они заглядывали во все углы, словно прислушивались к каким-то звукам, поводили носиками, как будто чуяли какие-то запахи, которых вовсе не было. Они сделали две или три попытки, прежде чем наконец рискнули направиться прямо к озеру.
Саджо и Шепиэн сопровождали их по бокам, как телохранители.
Бобры переступали ножками вначале очень медленно, осторожно, часто присаживались, словно высматривая, нет ли поблизости волков и медведей. Было очень занятно наблюдать их осторожность. А когда они приблизились к озеру, то вдруг ускорили шаг, побежали мелкой рысцой, потом поскакали галопом и — бух! — шлепнулись в воду, но затем тотчас же выскочили обратно на берег, словно недоумевая, что это за огромная лоханка. Но скоро они опять были в воде и плавали, ныряли, визжали, плескались, усиленно работая хвостами.
«Совсем как настоящие бобры», — подумала Саджо.
Очень скоро они принялись сгрызать молодые побеги тополя; спрятавшись в высокой траве или в тростниках у самого берега, они разгрызали эти прутики на небольшие куски и с удовольствием сдирали с них кожицу.
Весело было на озере; бобры боролись, бегали взад и вперед по берегу, догоняли своих хозяев, бросались в воду и выскакивали оттуда.
