Услышав какой-то звук на вязком тракте позади, Орбин оглянулся посмотреть, что это такое. Что-то серое в молочной пелене дождя — он подумал о демонах, баналиках. С замершим сердцем он оглянулся еще раз и не слишком-то обрадовался увиденному.
— Что ты здесь делаешь, тупая свинья?
Тьиво не ответила. Она шла к нему с вытянутыми руками — Орбин решил, что она хочет показать ему что-то, и посмотрел на них. Но он не угадал ее намерений.
Он все еще кричал на нее и пытался понять, что она ему несет, когда Тьиво со всей силы толкнула его. Орбин был довольно крупным мужчиной, однако после долгих лет размеренной жизни не ждал удара, к тому же под ногами у него был лед. Несколько мгновений он с воплем скользил и барахтался, размахивая руками, затем наклонился и рухнул в разверстую скальную пасть — совсем как труп его матери тремя месяцами ранее. Правда, в отличие от матери, Орбин кричал, пока падал. Но не долго.
Главная проблема с таким красивым ребенком — уберечь его от когтей публичного дома. Катемвал уже наловчился избегать их, равно как неуемных богачей и иных падальщиков, охочих до детей. На этот раз, чтобы избавиться от непрошеных претендентов, ему потребовалось некоторое время — но не больше, чем он потратил на бестолковую возню в Ли-Дис и других городках. С одной стороны, поездка в высокогорье принесла ему ребенка, но с другой, создала проблему — он задержался и не успел уехать до наступления штормов. А плохая погода влекла за собой новое промедление и еще худшую погоду впереди. Поверенный Катемвала в столице Иски описал ситуацию в следующих словах: «Они говорят, что никогда еще не было таких бурь. Здесь нет капитана, который рискнет выйти в море до весны».
— Ах, они не рискнут? Посмотрим, что скажет невеста, — решительно заявил Катемвал и отправился к самому южному порту. Но там выяснилось, что невесте нечего сказать. Взглянув на яростно беснующееся море своими глазами, Катемвал утратил всякое желание спорить.
Поэтому они остались зимовать в столице. Пришлось снять половину комнат на постоялом дворе и нанять женщин, которые занимались детьми. К тому же в столице было намного теплее.
В доке стоял элисаарский корабль с надстройкой. Поверенный переговорил с его капитаном, и тот согласился перевезти Катемвала, его людей и купленных детей. Корабль должен был доставить в Джоу груз меди и партию рабов. Хорошее прикрытие для Катемвала — его-то товар был не в пример ценнее и предназначался совсем для иного рынка.
Дети хорошо питались, даже когда сам охотник за рабами ел кое-как и отбивал пятки о бока скакуна, скитаясь по Иске. Окруженные заботой и получившие возможность есть и спать сколько угодно, маленькие рабы прямо-таки расцвели. Многие совсем забыли своих родных или отказались от них.
«Но не лидиец, — подумал Катемвал. — Он младше, чем остальные, и, скорее всего, скучает по матери». Правда, смерть отняла ее еще до того, как элисаарец забрал мальчика из дому, так что, возможно, ребенок соединил одну потерю с другой.
Охотник за рабами строго следил за собой, не позволяя этому особенному мальчику стать любимцем. Привязаться друг к другу очень просто, но потом неизбежная разлука ранит их обоих.
Наконец после долгих дней ожидания на утреннем небе появилось солнце, неистовый океан понемногу успокаивался. Обнаружив ребенка у верхнего окна детской комнаты, Катемвал показал ему корабль, стоящий на якоре в порту. После долгого зимнего отдыха, отремонтированное и ухоженное, судно выглядело очаровательной игрушкой.
— Смотри, на чем мы поплывем в Элисаар. Вот на этом корабле.
— Да, — кивнул мальчик.
— Скажи, Регер, кем ты собираешься стать в Элисааре? — спросил Катемвал. Он прекрасно знал, как должно звучать имя мальчика, но специально изменял его на элисаарский лад.
— Человеком славы, — ответил мальчик так, как учил его Катемвал. Торговец надеялся, что ребенок верит в сказанное.
— Всегда помни об этом, дорогой, — проговорил Катемвал. — Ты станешь львом, властителем, известным человеком. Твоя жизнь будет подобна сиянию солнца, а смерть — трагична и прекрасна… Что ты делаешь? — перебил он сам себя, заметив, что ребенок согнулся над чем-то. Мальчик проявлял явную склонность к искусству, находившую выражение в фигурках, которые он лепил из снега и грязи или вырезал кухонным ножом из дерева. Катемвал понятия не имел, сохранится ли в нем эта склонность и будет ли полезна в будущем. Но сейчас, даже зная об этом, он все равно был заинтригован.
Не упираясь и не пугаясь, мальчик разжал руку — левую, украшенную шрамом вокруг запястья. Увидев то, что лежало на маленькой ладони, Катемвал удивился — трехгранная сверкающая монета, практически из цельного золота, лишь с очень небольшим добавлением меди, чтобы укрепить металл.
— Где ты взял это, Регер? Неужели стащил?
— Нет. Мне дала это мать. А ей — мой отец.
Катемвал был озадачен. Однако если бы мальчик сам совершил кражу, торговец удивился бы не меньше.
— Где ты ее прячешь?
— Здесь, — мальчик поднес руку к шее и за шнурок вытянул из-под одежды мешочек из тонкой кожи, в каких обычно хранят бесполезные талисманы. Боги, стоимость этой монеты в десять раз превышала то, что он отдал за ребенка!
— Спрячь ее обратно, Регер, и не показывай никому. Кто-нибудь может захотеть забрать ее себе.
— Ты захотел? — спросил мальчик с прямым и невинным взглядом, снова стиснув монету в кулачке.
— Конечно же, нет, малыш! — Катемвал, добросердечный работорговец, рассмеялся, слегка задетый его словами. — Теперь она твоя. Вспоминай свою мать, глядя на нее.
— Да, — отозвался Регер. Он никогда не говорил о своей матери и, несомненно, не собирался поддерживать эту тему и сейчас.
Но, учитывая все обстоятельства, оно и к лучшему. Через пять дней они выйдут в море. А через месяц для Регера эм Ли-Дис, рожденного в хлеву, начнется настоящая жизнь.
Едва дожди ненадолго прекратились, прибыли трое жрецов, чтобы поговорить с Орном и Тьиво.
Жрецы редко ходили пешком. Пока лежал снег, они передвигались на собачьих упряжках. Теперь же храмовые слуги пронесли трое носилок по размытому тракту через всю долину и остановились во дворе фермы.
Подойдя к двери, Тьиво встала на колени прямо в весеннюю грязь и склонила голову.
Одни за другими носилки опустились на землю, и из них вылезли жрецы, сверкая желто-красными одеяниями, латунью и бусинами.
— Встань, женщина. Где твои мужчины?
Тьиво встала.
— Мой муж Орн в доме, — ответила она, по-прежнему не поднимая головы. — Мне позвать его?
— Где брат твоего мужа? — спросил тот же жрец.
— Не знаю, жрец-хозяин. Разрешите сказать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
